Мои университеты

Худший способ скучать по человеку — это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим.

Габриель Гарсиа Маркес

1 сентября, понедельник:

Сентябрь в тот год выдался холодным. В первый же день пошел мелкий неприятный дождик, и я, спешащая на вокзал, была вынуждена воспользоваться зонтом: вокруг были маглы, и я не могла прибегнуть к помощи магии.

Давно я не испытывала такой радости, оказавшись на платформе 9 и ¾ — здесь, кажется, о дожде и не слышали. Родители, провожавшие своих детей в Хогвартс, уже ушли, но волшебников и волшебниц здесь было не меньше, чем когда я отправлялась отсюда в школу. Только теперь это были студенты одного из пяти ныне существующих университетов для волшебников — Стоунхенджского Университета Магических Наук — а также их родные и близкие.

Я была одна: мои друзья, Гарри, Рон и Джинни, не смогли приехать на вокзал, так как у них у самих начинались занятия в Школе Авроров. Но я всё равно кого-то выискивала среди десятков лиц, пробираясь сквозь толпу, постоянно извиняясь и получая извинения в ответ. И вот, наконец, моё лицо озарилось радостной улыбкой. Я замахала рукой, так как для устного приветствия предстояло преодолеть еще несколько ярдов. Но вот почтенный джентльмен сделал шаг в сторону, и я была осчастливлена горячими объятиями университетской подруги Клаудии Маринеску.

— Герми, как лето? Как отдохнула? Почему редко писала? У меня столько всего произошло, ты не поверишь! Ты уже видела кого-нибудь из наших?

Я слегка опешила от такого града вопросов, поэтому ответить смогла лишь:

— Я же просила не звать меня Герми.

— Ох, такая же ворчунья. А я уж боялась, что ты изменишься за лето, и я тебя не узнаю! Хотя постой, с твоими волосами что-то произошло... Ты подстриглась!

— Немного, — ответил я, улыбнувшись.

— Тебе идет! А я уже видела Дика, он с Джейсоном в поезде. Я ждала здесь тебя. Идем!

Моё сердце дрогнуло, при упоминании имени человека, о котором я грезила всё лето. Ричард Монтегю, или Дик, как звали его друзья, был мои хорошим другом. Мы познакомились около года назад, когда Клаудия стала встречаться с Джейсоном, капитаном сборной по квиддичу, и была просто обязана ходить на все матчи команды. Я часто ходила с ней, и, в конце концов, познакомилась со всеми членами команды. В том числе и с Диком. Чистокровный волшебник, он обладал самыми изысканными манерами, тонким чувством юмора, приятной наружностью и очаровательнейшей улыбкой. Я не смогла устоять перед его обаянием, но не в моих правилах было флиртовать с молодыми людьми — я хотела нравиться им такой, какая есть, без ложного притворства и кокетства. Впрочем, я никогда и не умела этого делать. В результате, мои отношения с Диком дальше дружеских не продвинулись, что чрезвычайно меня расстраивало.

В поезде всю дорогу до университета мы разговаривали о прошедшем лете. Клаудия и Джейсон провели его вместе в Бразилии, а Дик ездил с отцом в Румынию в научную экспедицию.

— Отец в последнее время сильно переживает из-за своего возраста, поэтому я счел нужным познакомить его с вампирами. Когда выяснилось, что самому молодому из них сто тринадцать, отец заметно приободрился, — рассказывал Дик, насмешливо улыбаясь.

— Будем надеяться, ему не придет в голову воспользоваться ИХ способом поддерживать жизненные силы, — пошутила я.

— Нет-нет, он на углеводной диете, белок ему противопоказан, — ответил Дик, и я не смогла не улыбнуться.

Пока поезд увозил нас вглубь Британии, я думала о своей жизни. Мне нравился университет. Мне нравились люди, которые в нём учились и преподавали: в большинстве своем это были воспитанные, умные, всесторонне образованные личности. Иногда мне казалось, что я попала в девятнадцатый век. Если учесть старомодность нарядов волшебников, можно представить, как сильно было это впечатление. Конечно, встречались и исключения. Например, Клаудия. Как бы хорошо я к ней не относилась, нельзя было не признать, что она была шумна, болтлива, кокетлива и несколько избалованна. Но при этом легко располагала к себе людей и ко всем относилась положительно. Я редко слышала, чтобы моя подруга отзывалась о ком-либо плохо. По крайней мере намеренно и всерьез.

А еще меня пленила атмосфера студенческой жизни. Мне нравилась эта суета, эта свобода, стремление найти и познать себя, и обрести то, что я всегда считала одним из важнейших благ на земле — знание.

— Ох, ты же еще не знаешь! — вдруг воскликнула Клаудия, отрывая меня от раздумий.

— Теоретически это возможно, но поскольку я стараюсь избегать подобных ситуаций, внимательно тебя слушаю, — ответила я насмешливо.

— Помнишь профессора Торрента?

— Трудно забыть человека, который отравлял нам жизнь своим занудством и твердолобием целый год.

— Он уволился и теперь вместо него у нас будет новый преподаватель по Ядам и Противоядиям, некий профессор Вейнс, — Клаудия, пребывая в полном восторге, сжала в своих ладонях мои руки, — По-моему, это потрясающая новость.

— Я согласна, это замечательно, — признала я, улыбаясь, — Но не спеши радоваться, неизвестно, кем окажется новый профессор.

— Ооо, мой папа видел его. Он сказал, что это «приятный молодой человек, спокойный и рассудительный». Понимаешь? Молодой человек! Может быть, он даже симпатичный.

— Не понимаю, почему тебя это волнует, — ответила я, мельком взглянув на Джейсона, который увлеченно что-то рассказывал Дику.

— Что значит, не понимаешь! — глаза Клаудии горели в предвкушении.

— Если брать в расчет то, что напротив меня сидит твой молодой человек, можно понять мое недоумение.

— Ох, ты такая чопорная, и откуда в тебе это?

Я вздохнула. Откуда мне было знать?

— Ну, возьми хотя бы экзамены, — снизошла до объяснений Клаудия,- Если он молодой, можно будет пару раз кокетливо ему улыбнуться — и хорошая оценка в кармане.

— Но ведь главное не оценки, а то, какие знания...

— Джейсон, вы уже выбрали нового отбивалу? — демонстративно перебила меня Клаудия.

Она всегда так делала, если ей казалось, что я слишком занудствую. Я даже перестала на это обижаться.

— Да. Кеннет неплохо показал себя в прошлом году, в универскую сборную возьмем его.

— Он же тупой, как пробка! — воскликнула Клаудия.

— В команду по квиддичу отбирают не по умственным данным, — заметил Дик.

— Тогда не удивительно, что вы двое туда попали, — съязвила моя подруга, и я негодующе воскликнула:

— Клаудия!

Но Джейсон и Дик лишь снисходительно улыбнулись. На неё невозможно было сердиться, даже если она была совершенно несносна. Я недовольно покачала головой и уставилась в окно.

***

В Стоунхендж, магический университетский городок, мы прибыли незадолго до ланча, и, сопровождаемые сотнями студентов, сразу же направились к корпусу Мерлина, главному зданию университета.

Я была очень напряжена, ведь мне предстояло невероятно ответственное мероприятие — в этом году меня назначили Ведущей.

Когда мы, в окружении толпы студентов, наконец, оказались во внутреннем дворике Мерлинс корпуса — большого здания, выстроенного в традиционно английском стиле и походившего на особняк очень богатого лорда — я прошла к массивной двери и остановилась перед ней. Заиграла тихая музыка.

Я нервничала, потому что быть Ведущей — большая честь и эмоции переполняли меня. Наконец, две девушки-первокурсницы поднесли мне бархатную подушечку, на которой лежал деревянный резной молоток. Я бережно подняла его и трижды постучала в дверь. Стук раздался над всей лужайкой — молоток был заколдован.

— Кто стучит в двери науки? — внезапно раздался мужской голос.

— Я — волшебник, — ответила я, и голос мой был слышен далеко вокруг.

— Что ты ищешь?

— Пробуждение духа через прилежную работу и усердный труд, ибо хочу посвятить мою жизнь Знанию.

— Тогда добро пожаловать. И пусть каждый, кто преследует те же цели, войдёт сюда.

Огромные двери распахнулись, и перед толпой студентов предстали профессора, во главе с ректором Ноуменом.

— И я объявляю: «Академический год начался!», — торжественно произнес ректор, и я, глубоко вздохнув, вошла в замок.

Все студенты последовали за мной.

Вдоль стен коридора, по которому мы шли, стояли профессора, с улыбками на губах встречая своих учеников. Вот мой взгляд встретился с изумленным взглядом незнакомых зеленых глаз, и я почему-то тут же поняла — это и есть этот новый профессор Вейнс. И он действительно был довольно привлекателен.

***

Оказавшись в Зале Уробороса — просторном помещении, служившим для проведения различных мероприятий, конференций и встреч важных гостей — студенты расселись на деревянных скамьях, и воззрились на небольшую трибуну, где сейчас стоял ректор Ноумен. Тот по традиции прочитал вступительную речь, объяснил правила первокурсникам и пожелал удачи в написании диплома выпускникам. Пока я сосредоточенно делала вид, что слушаю, Клаудия пыталась узнать у старосты нашей группы, Юлия Глаубера, расписание занятий, что ей и удалось как раз к концу речи ректора.

Распрощавшись с Джейсоном и Диком, которые отправились к зданию своего колледжа, мы с Клаудией поспешили в Обеденный зал, который находился прямо напротив корпуса Мерлина, нужно было лишь пересечь довольно большую лужайку.

Пока я выбирала гарнир, Клаудия делилась добытой информацией:

— Вот расписание на сегодня. После ланча Библиография, а потом Яды, — она издала неопределенный звук, очевидно, выражавший радость, и продолжила свой доклад, — А вот общее расписание. Ура, в субботу не учимся!

— Отлично! — согласилась я, — Я смогу каждое воскресенье ездить домой, а в библиотеке проводить субботу.

Клаудия сложила руки на груди.

— Нет, Гермиона, ты сможешь проводить всё утро субботы в библиотеке, потому что днем мы будем ходить на квиддич.

— Ну... а когда же... не знаю...

— Ты что, не хочешь ходить на матчи? Тебе же нравилось в прошлом году!

— Я подумаю, — произнесла я неуверенно, — А сейчас давай поторопимся, у нас не так много времени.

***

После Библиографии, которую Клаудия окрестила «самым извращенным способом убивать время», мы направились в крыло, где располагались лаборатории — именно там находился небольшой лекторий, где проходили лекции по Ядам.

— Мерлин, я вся в нетерпении! — говорила Клаудия, пока мы шли по длинному полупустому коридору, в котором голос подруги отдавался неприятным эхом, — Так хочется его поскорее увидеть. Ыыыы.

— Клаудия, умоляю тебя, перестань издавать эти ужасные звуки.

— Но неужели тебе не интересно, как выглядит этот Вейнс? — спросила Клаудия, хватая меня за руку, — Неужели у тебя не трепещет сердце от предвкушения? — с этими словами она прижала мою руку к своей груди, — Неужели оно сладостно не замирает при мысли о том, что наш новый преподаватель — красивый молодой мужчина?

Я скривилась — мне никогда не нравилась фамильярность Клаудии. Если быть откровеннее, мне не нравилось, когда ко мне прикасались. Я не знала, чем это объяснить, но любое прикосновение, не вызванное моей собственной инициативой, вызывало у меня чувство дискомфорта.

— Начнем с того, что он наш преподаватель, а это исключает любые мысли о возможных отношениях, кроме профессиональных, — сообщила я, высвобождая руку, — В связи с этим, гораздо лучше, когда преподаватель — человек в почтенном возрасте, или вообще женщина.

— Или урод, — заключила Клаудия, — как Торрент.

— Или урод, — согласилась я.

— Но ты не права, — Клаудия остановилась у окна и развернула меня к себе лицом, — Очень многие профессора находят свою вторую половинку здесь, в университете. Знаешь, сколько было случаев, когда преподаватели влюблялись в своих студенток или ассистенток, и у них завязывались отношения, которые не редко заканчивались браком?

— Нет.

— Сотни! Мой папа, например, тоже познакомился с мамой здесь. Правда, она была не студенткой, а сестрой одной из студенток, тети Розы, и приезжала сюда, когда тетя Роза сильно заболела.

— Это совсем другой случай... и, кроме того, я уже видела профессора Вейнса.

Глаза Клаудии округлились.

— Не может быть! Когда ты успела?

— На церемонии открытия, — я развернулась и пошла дальше по коридору, ожидая, что Клаудия пойдет за мной.

Я не ошиблась.

— Серьезно? Но как ты узнала, что это был он? И как он выглядит?

— Точно я не знаю, может быть, я ошиблась. Это просто интуиция. А как он выглядит, ты узнаешь через пару минут.

Клаудия вздохнула, входя в лекторий и поднимаясь вверх по лестнице, к самым задним партам.

— Да уж, Гермиона Грейнджер доверяет собственной интуиции. Завтра пойдет дождь из крокодилов.

— Мы в университете магии — здесь всё возможно.

***

Профессор Вейнс вошел в лекторий с боем часов на Старой Башне — он не опоздал ни на секунду.

Клаудия восторженно вздохнула, как и добрая часть студенток. Я лишь удовлетворенно кивнула головой — я не ошиблась. Передо мной стоял тот самый светловолосый зеленоглазый мужчина, которого я видела в корпусе Мерлина. Он быстро пробежал цепким взглядом по лицам студентов, словно оценивая нас. Клаудия, желая, очевидно, как-то выразить свой восторг внешностью преподавателя, болезненно ткнула меня локтем.

— Ты с ума сошла? — прошипела я.

— Извини, я...

— Какие-то проблемы, мисс... — вдруг обратился профессор Вейнс ко мне, и я удивилась, каким чудом мне удалось не покраснеть до корней волос.

— Грейнджер. Мисс Грейнджер, — ответила я твердо, — Всё в порядке, сэр, извините.

— Что ж, мисс Грейнджер, — медовым голосом протянул профессор Вейнс, — Надеюсь, так будет и впредь.

Я стыдливо опустила глаза — взгляд преподавателя был слишком пронзительным, чтобы я могла продолжать смотреть на него.

В следующее мгновение дверь в лекторий открылась, и трое студентов застыли у входа.

— Вы что-то хотели, молодые люди? — поинтересовался профессор Вейнс тоном какая-чудесная-погода.

— Ээ... мы...- протянул один из них, — Мы пришли на лекцию вообще-то.

— Лекция началась 2 минуты назад. Если за четыре года обучения вы не научились приходить вовремя на занятия, я не думаю, что будет безопасно подпускать вас к работе с ядами.

— Извините, сэр, это больше не повторится, — сказал один из вошедших.

— В этом у меня сомнений нет. А сейчас можете быть свободны.

— Но...

— Вы отвлекаете своих коллег и меня. До свидания.

Троица пожала плечами, и что-то рассерженно бурча, покинула помещение.

— Итак, Яды и Противоядия, — произнес профессор, сложив руки на груди и посмотрев куда-то поверх наших голов, — Вы уже целый год изучали их, и, вероятно, уверены, что многое знаете и умеете. Но могу вас уверить, у вас нет и половины тех знаний, которыми должен обладать будущий целитель или зельевар. Наука о ядах не допускает неточностей, потому что она стоит на границе между жизнью и смертью. Поэтому я требую от вас идеальной дисциплины и исполнительности. Также я требую от вас идеального знания преподаваемого материала, так как вам предстоят не только теоретические занятия, но и практические. А мне бы не хотелось, чтобы во время работы в лаборатории вы все скончались от ядовитых испарений, ставших результатом некорректной работы одного из ваших коллег. Классификация ядов должна засесть в ваших головах также прочно, как собственное имя. Теория ядов должна стать вашей настольной книгой...

— Мерлин, он великолепен, — прошептала Клаудия, мечтательно глядя на профессора Вейнса, — В нем чувствуется такая сила!

— Тихо, — шикнула я на подругу, увлеченная речью преподавателя, — Ты мне мешаешь.

— Мисс Грейнджер, может быть, вам все-таки нужна помощь? — тут же обратился ко мне профессор Вейнс, словно выжидавший, когда я снова дам о себе знать, — Вы как-то...возбуждены.

— Я... нет, я действительно в порядке, сэр. Извините еще раз.

Вейнс вернулся к чтению лекции, а я, одарив Клаудию самым своим укоризненным взглядом, принялась записывать каждое его слово.

***

После занятий мы, как и большая часть нашей группы, отправились в Шоколадушку, кафе, находящееся во внутреннем дворике нашего колледжа, как раз рядом с общежитиями. Там начались бурные обсуждения прошедших каникул, нового расписания, тем дипломных работ и, конечно же, профессора Вейнса.

— Блин, какого он выгнал нас из лектория? Мы опоздали на две минуты. Мы вообще в школе учимся, или в университете? — негодовал один из опоздавших, — Урод!

— Мне кажется, Терри, немного дисциплинированности тебе не помешает, — заметила я.

— Естественно тебе так кажется! — ответил Терри, и все вокруг усмехнулись.

— Нет, ты действительно не прав, — поддержала меня Клаудия, а затем кокетливо добавила, — Он совсем не урод...

— Извини, я не успел рассмотреть его лицо за те десять секунд, что находился в лектории, — рассерженно ответил Терри.

— А я успела, — хихикнула Джина, его подружка, и мечтательно закатила глаза.

— Он кажется настоящим профессионалом, — авторитетно заявила я, не желая слушать разговоры о внешности преподавателя, — Я бы хотела писать у него дипломную работу. Надо только обсудить это с деканом Питч.

— Малюсенькая преграда на пути к нашему новому секс-символу, — съязвил староста группы Юлий.

— Я уверена, она не будет настаивать на том, чтобы я продолжала писать у нее... — неуверенно ответила я.

— Ну конечно. Она просто начнет методично изводить тебя, потому что любой переход от неё к другому профессору она воспринимает как предательство и личное оскорбление.

Я тоскливо взглянула на Юлия.

— Но я не хочу больше писать по Теории Зелий. Я хочу попробовать себя в чем-то новом.

— Расскажи это Питч.

Все согласно закивали.

— Да ладно, она не имеет права препятствовать тебе в выборе темы, — сказала Клаудия, — так что забудь и лучше скажи, ты заметила, какая у Вейнса аппетитная за...?

— Клаудия!

— Значит заметила!

2 сентября, вторник:

Первое собрание Студенческого Совета, органа студенческого самоуправления, всегда состоится на второй день занятий и, как правило, главной темой обсуждения становится День Первокурсника. По традиции пост Ответственного за Организацию Мероприятий занимали пятикурсники, и в этому году эта должность была доверена мне.

Дик также присутствовал на заседании, как представитель квиддичной команды университета, поэтому сразу после собрания мы с ним отправились на небольшую прогулку.

— Не представляю, какую выбрать тематику для вечеринки. Кажется, было уже все, — сетовала я, пока мы пересекали Профессорский садик.

— Я не знаю, было ли что-нибудь подобное, но как тебе античная тематика? — предложил Дик.

Я удивленно взглянула на молодого человека.

— Отличная мысль! Как мне самой не пришло это в голову? Кажется, за последнее десятилетие ничего подобного не было. Ты просто гений!

— Не буду отрицать очевидного, — насмешливо ответил Дик.

Я улыбнулась и в который раз подумала о том, какой же он замечательный. Мы поговорили о возможных костюмах и музыке, а также оформлении зала, и я не заметила, как пролетел целый час.

Вдруг Дик взглянул на часы на Старой башне, которые были видны практически с любой точки университетского городка.

— Оу! — воскликнул он. — У меня тренировка по квиддичу через десять минут. Я уже опаздываю! — с этими словами он побежал в направлении квиддичного поля, крикнув на последок, — Увидимся!

Я наблюдала за тем, как его высокая стройная фигура отдалялась от меня, и чем размытей становился его силуэт, тем тоскливей становилось мне.

— Да, пока, — тихо ответила я, наконец.

Мне было так хорошо с ним, и так плохо без него.

6 сентября, суббота:

В субботу я встала необычайно рано, но чувствовала себя полной сил. Предстоял матч по квиддичу, и я не могла думать о чем-либо, кроме него и последующей встречи с Диком. Клаудия, конечно, еще спала — она любила поваляться в кровати до полудня, если появлялась такая возможность — и я смогла насладиться водными процедурами без сопровождения в виде её нытья по каждому поводу. Лежа в ванне, я читала книжку и слушала классическую музыку, что привело меня в хорошее расположение духа и полную гармонию с собой. Высушив волосы и надев черную мантию, которая почти не отличалась от студенческой формы, я отправилась на завтрак в Обеденный Зал. Там было совсем немного студентов и всего один преподаватель. Студенты в большинстве своем отсыпались, на завтраке же были те, у кого в это субботнее утро были занятия. А профессора часто предпочитали завтракать в кафе рядом с преподавательским корпусом.

Я в который раз пожалела о том, что в Обеденном Зале кушают студенты только четырех колледжей, и Триффани колледж, в котором учились Дик и Джейсон, к ним не относится. У них, как и у других четырех колледжей были собственные Обеденные залы, находящиеся не в отдельном здании, как наш, а прямо рядом с общежитиями.

Но я тут же приободрилась, вспомнив о том, что скоро увижу Дика. Мне так хотелось, чтобы время шло быстрее, и уже прошел ланч, и мы бы с Клаудией пошли на квиддичное поле. А потом, после матча, мы все, вместе с командой Триффани колледжа, отправились бы в кафе Бладжер рядом с полем и веселились бы до самого вечера. Мое сердце сладостно замирало при одной только мысли о предстоящей встрече. В голове мелькали разные образы, я представляла, кто как сядет в кафе, и повезет ли мне настолько, что я окажусь рядом с Диком. Намеренно стараться оказаться ближе к нему я бы не стала, потому что тогда он мог бы догадаться о моих чувствах и дружбе пришел бы конец. Нет, я нравилась ему только как друг, и он должен был думать, что чувства взаимны. Я закусила губу, чувствуя, как тоска снова завладевает моим сердцем, и постаралась развеселить себя мыслью о том, что я все-таки увижу его, и что мы, все-таки, общаемся. И он хорошо ко мне относится, да-да, очень хорошо. Он ни раз говорил о том, что считает меня самой умной ведьмой на земле, и что мне просто повезло, что я к тому же еще и симпатичная.

Порой мне хотелось биться головой о любую твердую поверхность, бывшую под рукой, от того, сколько чувств и эмоций я испытывала одновременно. Я выглядела совершенно спокойной, но внутри меня постоянно жил меленький вулкан, совершавший извержения чаще, чем Килауи, и это сводило меня с ума.

После завтрака я отправилась в библиотеку университета, находившуюся в корпусе Мерлина. Мне нужно было подготовить доклад по Истории Зелий, но нескольких необходимых книг в библиотеке колледжа не оказалось. Я пробыла в корпусе Мерлина до ланча, почти сумев отвлечься от мыслей о Дике, но как только услышала бой часов на Старой Башне, возвещавший о начале ланча, я даже не дописав предложение, стремглав вылетела из библиотеки. Встретившись с Клаудией в Обеденном Зале, я быстро проглотила еду, и мы отправились в общежития, чтобы переодеться и взять деньги.

— Гермиона, — произнесла Клаудиа строго, оглядев меня с ног до головы, — Ты ведь не собираешься идти в *этом*?

Я закатила глаза. С этой фразы начиналась каждая суббота в прошлом году. Кажется, ничего не изменилось.

— Клаудия, я прошу тебя, не начинай, — попросила я.

Но тщетно. Клаудия прочитала мне длинную лекцию о том, что если я хочу, наконец, обзавестись бойфрендом, мне нужно как минимум разнообразить свой гардероб и что в форме я хожу пять дней в неделю, поэтому в выходные нужно отрываться по полной.

— Клаудия, я люблю всё простое и строгое. Не все чувствуют себя уютно, когда их мантия может посоревноваться в яркости с бабочкой-пестрянкой, а на шее висит корабельная цепь с якорем.

— Надень светло-бежевую, — заключила Клаудия, игнорируя мои слова и надевая ярко-голубую мантию, которая так шла к цвету её глаз.

Вздохнув, я послушалась. В конце концов, если я хотела хотя бы чуть-чуть понравится Дику, мне действительно следовало выглядеть привлекательно. Когда я собралась, Клаудия оглядела меня со всех сторон и вынесла вердикт:

— Ты такая симпатяга, почему ты так боишься это подчеркивать?

Я пожала плечами.

— Если бы ты выглядела так всегда, у тебя бы очередь из женихов выстраивалась.

— Угу.

— Ведь это так просто: надеть что-то не черное, уложить волосы и подкрасить глаза. И перед вами уже не сверхумная студентка-заучка, а симпатичная обаятельная девушка .

— Пойдем уже, — попросила я, чувствуя себя некомфортно от того количества комплиментов, и еще большего количество оскорблений, которыми пыталась осчастливить меня Клаудия.

Трибуны на квиддичном поле были полны лишь наполовину, как это всегда бывало на матчах между колледжами. Совсем другое дело было на межуниверситетском кубке — тогда даже устанавливались дополнительные зрительные места. Мы прошли к отсеку Фламельс колледжа и к своему удивлению увидели рядом с нашими излюбленными местами профессора Вейнса. Посмотрев друг на друга несколько озадачено, мы с Клаудией прошли к свободным сидениям. Я оказалась рядом с профессором, а Клаудия села слева от меня.

Игра уже началась, но счет открыт не был. Впрочем, нас не очень интересовал ход игры. Гораздо интереснее было обсуждать игроков.

— Ах, Джейсон так потрясно смотрится на метле! — восхищенно произнесла Клаудия, — Была бы моя воля, он бы с нее не слезал.

— Мне кажется, ваши воли совпадают.

— А Дик тоже ничего, — заметила она, — Мм?

Я пожала плечами. Мне не очень нравилось то, что рядом со мной сидел профессор Вейнс и слышал наши разговоры, поэтому решила быть немногословной.

— Я слышала, вы недавно гуляли вместе? — не унималась Клаудия, очевидно настроенная посплетничать.

Я нехотя кивнула.

— Ну? И что же?

— Ничего. Мы просто пошли гулять после собрания Студенческого Совета, — ответила я без эмоций, хотя мой тон выдавал некоторое раздражение.

— И как там у вас... ничего не происходит? — спросила подруга и многозначительно посмотрела на меня.

— Нет, Клаудия, — ответила я, уже не стараясь скрыть недовольство, — Мы друзья, ты же знаешь. Что у нас может происходить?

— Но он тебе нравится?

— Какая разница?

Я не хотела говорить об этом, совершенно не хотела. Мне претила мысль о том, что кто-то будет знать о моих чувствах, и о том, что они безответны. Но Клаудия не была бы Клаудией, если бы сдалась на пол пути.

— Нет, ты скажи, нравится или нет?

— Какая разница? — спросила я снова, — Главное, что я ему не нравлюсь.

— Откуда ты знаешь?

— Не нужно быть великой Кассандрой, чтобы понять это.

— Если он не демонстрирует тебе свои чувства, это не значит, что их нет. Он просто стесняется.

На мгновение в мое сердце прокралась надежда, но я тут же задушила её, ответив Клаудии более резко, чем хотелось бы:

— Не надо искать то, чего нет.

Подруга на некоторое время замолчала.

— И всё-таки, нравится он тебе, или нет? — спросила она спустя некоторое время.

Я раздраженно вздохнула.

— Мне показалось, что мы закончили этот разговор, — процедила я сквозь зубы.

Клаудия повернула ко мне свое лицо и улыбнулась. Потрепав мое плечо, она произнесла:

— Как ты можешь держать все в себе, Герм? Я бы взорвалась, если бы все ото всех скрывала.

— Едва ли ты так нас осчастливишь, — сварливо ответила я, — И я же просила не называть меня уменьшительными именами.

— Ворчунья, — отозвалась Клаудия, все еще улыбаясь, и снова обратила свое внимание на поле.

Некоторое время я тоже пыталась следить за игрой, но мне это скоро наскучило и я достала из кармана уменьшенный томик, который тут же увеличила и начала читать.

— Мисс Грейнджер, — вдруг обратился ко мне профессор Вейнс, и я медленно подняла голову, чтобы удивленно взглянуть на преподавателя, — вы всерьез полагаете, что поле для квиддича — самое удобное место для чтения?

Его губы были плотно сжаты, но зеленые глаза лучились смехом. Я, против воли, улыбнулась.

— Я полагаю, что чтение — самое увлекательное из возможных занятий на поле для квиддича, — откликнулась я.

— Ты полагаешь, что это так в любом месте и в любое время, — включилась в разговор Клаудия.

Профессор Вейнс хмыкнул, внимательно наблюдая за нами.

— Что ты читаешь на этот раз? — спросила моя подруга не без сарказма.

Я подняла книгу с колен и показала обложку так, чтобы и Вейнс мог её увидеть, если вдруг ему тоже был интересен ответ на вопрос.

— Чегооо? — протянула Клаудия, изворачиваясь, чтобы прочитать название, — Пре-вафле-что?

— Прерафаэлиты. Это книга по искусству, — растолковала я.

Клаудия удивленно подняла брови. Взглянув на страницы, она воскликнула:

— Она с картинками!

— Удивительная наблюдательность, — прокомментировала я, — Но, поверь, это не единственное её достоинство.

Но Клаудия уже не слушала меня, выхватив книгу и принявшись рассматривать репродукции, постоянно восклицая:

— Как красиво! Просто удивительно! Ах, жалко они не шевелятся.

Я со вздохом обратила свой взор на поле. Но вскоре Клаудия начала трясти меня за рукав мантии.

— Смотри, смотри! Это потрясающе. Как она похожа на тебя!

Я взглянула на картинку. Там была изображена леди Годива Джона Кольера.

— Сложно сказать. Она изображена в профиль и может быть похожа на кого угодно.

Клаудия энергично замотала головой.

— Дело не только в лице, но и в характере.

Я еще раз взглянула на репродукцию.

— Откуда тебе знать, какой у неё характер? Она просто сидит на лошади.

— Мерлин, ты так много знаешь, но совершенно ничего не понимаешь! — воскликнула моя подруга. — Ты ведь знаешь легенду об этой леди?

Я кивнула.

— Только по-настоящему упрямая и самоотверженная женщина пошла бы на то, чтобы проехать на лошади по всему городу обнаженной, чтобы заставить своего мужа снизить налоги. И это как раз то, что могла бы выкинуть ты в защиту униженных и оскорбленных. К тому же она умная и хитрая, раз догадалась попросить всех жителей закрыть ставни и не выглядывать на улицу. Но на этой картине видно, что хотя она и решилась на такой поступок, это решимость ближе к отчаянию, и она совсем не распущенная девица, но очень скромная и стеснительная. Это же всё про тебя! К тому же ты была в Хогвартсе в Гриффиндоре, а тут на этой красной тряпке на лошади изображены золотые львы.

— Попона. Эта «красная тряпка» называется попона. А золотые львы на красном фоне являются всего лишь королевским символом, ну или символом принадлежности к знатному роду.

— Ой, да мне все равно, чем они там являются. Просто это ты, и всё. О, матч закончился!

Клаудия захлопнула книгу и протянула её мне. Я уменьшила том, спрятала его в карман, и мы вместе пошли к выходу из раздевалки, чтобы дождаться мальчиков.

Наконец, они гурьбой вывались на улицу и, мы дружной компанией пошли в Бладжер. Дик всю дорогу болтал с ловцом, Карлом Грубером, со мной обменявшись лишь приветствиями, поэтому пока мы шли к кафе, я молча шагала рядом с Клаудией.

Бладжер был довольно большим кафе, или скорее пабом, все стены которого были увешаны плакатами разных команд по квиддичу, украшены различной квиддичной символикой, а в центре зала стоял большой стеклянный куб, в котором летало около сотни снитчей. По пабу постоянно перемещались подносы с заказами или пустой посудой, играла негромкая энергичная музыка, и непременно сидели посетителей. Ни разу не довелось мне оказаться в пустом Бладжере, тут вечно отдыхали шумные компании, и сейчас в одной из таких шумных компаний была я сама.

Мы сели за большой деревянный круглый стол, мальчики заказали Эльфэля, а мы с Клаудией, как единственные девушки, привычный сидр с пряностями, называвшийся здесь почему-то Каприз Ведьмы. Я старательно делала вид, что меня не волнует, что между мной и Диком сидело целых три человека. Более того, я мысленно отчитала сама себя за то, что вообще обратила на это внимание.

Весь вечер Дик обсуждал с ловцом их команды, Грубером, прошедший матч: кто какие ошибки допустил, как было бы лучше поступить в тот или иной момент, какие изменения произошли в команде противника. Я делала вид, что очень увлечена беседой с Клаудией и Джейсоном, намеренно заливисто смеялась и была само обаяние. Но лишь дважды Дик обратился ко мне лично, с какими-то забавными комментариями по поводу моего рассказа, и лишь один раз я нашла повод прокомментировать его историю. Я была совершенно разочарована, да еще Кеннет, который не играл сегодня, так как был не из Триффани колледжа, а из Мерлинс, но пришел посмотреть на игру — ведь он был в сборной университета и считал своим долго посещать все матчи — пытался заигрывать со мной. Делал он это ненавязчиво и довольно нелепо, но чтобы разозлить и так недовольную Гермиону Грейнджер, много не нужно. Наконец, мне надоело сидеть среди этих шумных ребят и изображать, что наслаждаюсь их обществом. Я встала, сказала, что мне нужно доделать кое-что по учебе, извинилась и ушла.

Конечно, все поуговаривали меня остаться, как и положено в таких случаях, но на самом-то деле им было все равно. Ну, может быть Кеннет был бы рад, если бы я осталась. Остальные мальчики едва ли меня замечали, Клаудия, наконец, могла полностью сконцентрировать внимание на Джейсоне, а Дик вряд ли вообще заметил, что я покинула Бладжер.

Я брела по тропинке, жалея себя и чувствуя совершенно никому не нужной. В горле стоял ком, и я силилась не расплакаться прямо на улице, на глазах у проходящих мимо студентов и преподавателей. Я не помнила, как дошла до каменной стены, соединяющей здание нашего колледжа, в котором проходили занятия, с Шоколадушкой, как пробормотала пароль, как вошла во внутренний дворик и отыскала нужную дверь. Как поднялась на второй этаж, вошла в свою комнату и упала на кровать. Но почти полчаса я пролежала, горько плача в подушку, жалея, беспрестанно жалея себя и упиваясь собственным одиночеством.

Однако, слезы высохли, в чем во многом виновата мысль о том, что скоро вернется Клаудия и непременно начнет расспросы. Умывшись и переодевшись в уютную черную мантию, я села за письменный стол у окна и принялась составлять речь для доклада по Истории Зелий. Вскоре я обрела присутствие духа и к возвращению подруги была спокойна и уравновешенна.

7 сентября, воскресенье:

На следующий день я отправилась «в город», как называлась часть Стоунхенджа, где располагались магазины, рестораны, театр, музей, гостиница, госпиталь, каминная и несколько жилых домов. Моей целью была каминная, откуда я смогла переместиться на Гриммаулд-плейс, 12, в дом Гарри. Там меня уже ждали Гарри, Рон и Джинни. За обедом, приготовленным Джинни, мы рассказывали друг другу, как прошла первая учебная неделя, делились новостями и сплетнями и просто наслаждались обществом друг друга.

Я поведала им о намечающейся вечеринке и трудностями с выбором тематики.

— Можно было бы сделать в духе пра-волшебников, — предложила Джинни, — Ну, Мерлин, Моргана... У них были очень красивые платья.

Я задумалась над этой идеей. Вообще, она мне понравилась. Более того, она понравилась мне больше, чем идея античной вечеринки, но... я уже сказала Дику, что мне понравился его вариант, что он был гениален и я выберу именно его.

— Спасибо, Джинни, идея отличная. Но я думаю, все-таки остановлюсь на теме древней Греции. Может быть, в следующий раз сделаем что-то а-ля Мерлин, а пока...

Подруга кивнула и начала предлагать, какой костюм я могла бы себе сделать, но я думала о другом — о том, когда же я превратилась в безвольное существо, которое целиком и полностью зависит от мнения и мыслей Ричарда Монтегю, известного также как Дик?

Ни один человек не заслуживает твоих слез, а те, кто заслуживают, не заставят тебя плакать.

Габриель Гарсиа Маркес

8 сентября, понедельник:

В понедельник перед ленчем у нас была Гербология, для чего нам пришлось идти в теплицы Розмери колледжа. Находились они не очень-то близко — нужно было обогнуть корпус Мерлина, перейти по маленькому мостику через Ядовитый канал, который ограничивал большую часть территорий университета, за исключением квиддичного поля, Бладжера и вышеназванного колледжа Розмери, да еще пересечь довольно большой луг.

Затем, после ленча, нас ждала Библиография, по поводу которой Клаудия высказалась следующим образом:

— Я схожу на неё еще только один раз, в конце семестра, чтобы получить зачет.

— Как же ты получишь зачет, если не будешь ходить на лекции? — поинтересовалась я, пока мы шли к лекторию на Яды.

— Так же, как и по Философии Зельеварения, например. Есть предметы, которые ставятся в нашем расписании только для того, чтобы занять нас чем-нибудь на полтора часа. Я могу справиться с этим самостоятельно и заняться чем-то более увлекательным, или, на худой конец, полезным.

Я покачала головой.

— Ведь кто-то занимается этими науками, чтобы потом преподавать нам. А ты так непочтительно отзываешься о них.

— Я благодарна профессору Боринг за то, что она составляет эти списки литературы по всяким там параметрам и я, благодаря этому, знаю, где найти информацию по любовным зельям, а где по лекарственным сборам. Но я не хочу тратить на эту чушь полтора часа моей молодой жизни, если я могу просто взять этот список, например, у тебя и не париться.

Я была вынуждена согласиться с логичностью таких размышлений, хотя принять их никак не могла. Но мы уже вошли в лекторий, наполовину заполненный студентами, и я предложила закончить спор.

— Я хочу сесть на первом ряду, ты не против? — спросила я.

— Нет, конечно, я тоже хочу... — начала Клаудия, но тут мы обе увидели, что весь первый, как и второй и третий, были заняты студентками.

— Раньше я такого рвения к Ядам не замечала, — прокомментировала я, забираясь на четвертый ряд.

Обычно как раз на задних рядах было сложно отыскать свободное местечко, тогда как первые пустовали. Но смазливое личико преподавателя способно приобщить к науке даже самых ленивых учениц.

С боем часов в класс вошел Вейнс. Оглядев студентов, он огласил тему лекции и начал повествование. Но его лекция не была похожа на все другие. Он постоянно обращался к студентам с вопросами, проверяя, что нам уже известно, вел с нами беседу, иногда даже спорил. Поначалу, непривыкшие к семинарному типу занятий, все чувствовали себя немного скованно, но к середине лекции наиболее активные студенты с удовольствием демонстрировали свои знания. Была среди них и я. Когда я говорила — может быть, мне только показалось, — но на его губах играла легкая улыбка.

— Спасибо большое, мисс Грейнджер, — сказал профессор после очередного моего выступления, — вы знаете удивительно много. Очевидно, у вас дар к Зельям. Вы правильно выбрали область магической науки.

Я смущенно опустила взор. Когда Вейнс продолжил занятие, Клаудия тихонько шепнула мне:

— Что-то мне подсказывает, наш профессор положил на тебя глаз.

— Не говори чушь, — прошептала я, — Он просто похвалил меня. Что тут такого?

— Ну, Юлий ответил не хуже, и эта блондиночка из третьей группы тоже была хороша. Но похвалил он только тебя.

Я пожала плечами, хотя мысленно согласилась. Когда же Вейнс похвалил меня вновь, я поняла, что профессор оказывает мне знаки внимания намеренно.

После лекции, когда мы шли к Обеденному Залу, я сказала Клаудии, что поведение профессора Вейнса кажется мне немного неестественным.

— Он будто намеренно выделяет меня среди остальных. Не понимаю только, зачем.

Моя подруга лишь закатила глаза.

— Чего тут непонятного? Нравишься ты ему, дурочка.

— Нет. Это невозможно, — уверенно ответила я.

Он был слишком хорош, чтобы обратить внимание на такую, как я. Да и зачем мне было это внимание, когда все, о чем я мечтала — коротенький разговор с Диком. Мимолетная встреча. Завораживающий взгляд его серых глаз.

Вечером я пошла в библиотеку, чтобы продолжить работу над докладом. Уже в среду мне предстояло рассказывать о развитии опытного зельеварения в Европе на протяжении второй половины девятнадцатого века в течение часа, но моя речь пока что могла растянуться в лучшем случае на полчаса. Информации было очень мало, и найти что-то, кроме великих открытий того времени было непросто. В библиотеке я нашла дневник Джованни Баттиста Кардоне, в котором он подробно описывал все свои опыты. Но записи были на итальянском языке, которого я, к сожалению, не знала. Конечно, я воспользовалась заклинанием перевода, но оно было далеко от совершенства, и текст был едва читаем.

Когда я вернулась в свою комнату, Клаудия сообщила, что в воскресенье они с Джейсоном и Диком договорились пойти в этот вторник в кино- в городе в прошлом году построили магловский кинотеатр на радость всем студентам, и когда начинался показ нового фильма, мы обязательно шли его смотреть. Предполагалось, что пойду и я, но мой доклад был не готов, и работы предстояло немало. Кроме того, мне необходимо было заняться подготовкой дня первокурсника: сделать плакаты, билеты, договориться с клубом...

Но разве мог бы хоть кто-то ради всего этого отказаться от встречи с любимым человеком? Конечно, я согласилась пойти в кино.

9 сентября, вторник:

На следующий день я снова проснулась очень рано, так как мысли о предстоящем походе в кино не давали мне спать. Решив использовать утренние часы с пользой, я села за доклад, а затем составила список дел, которые нужно было сделать в связи с вечеринкой, посвященной дню первокурсника. После этого я записала в блокнот напоминание «Подумать насчет темы диплома. Подойти к пр.Вейнсу. Поговорить с Питч о смене научного руководителя».

Наконец, раздался бой часов на Старой Башне и встала Клаудия.

За завтраком в Обеденном Зале рядом с нами сели Юлий, Терри и Джина.

— Ну что, — спросил Терри, — как дела с днем первокурсника.

— Работа в процессе, — ответила я, заливая хлопья йогуртом.

— Сколько будет стоить билет в этом году? — поинтересовался Юлий.

— По моим подсчетам, два галлеона десять сиклей.

— Почему так дорого?! — в один голос воскликнули Терри и Джина.

Я тяжело вздохнула. В их вопросе был скрытый подтекст «почему ТЫ сделала цену такой высокой?». Но ведь не я решала, сколько будет стоить аренда клуба, сколько будет стоить изготовление плакатов и билетов. Не могла же я доплачивать деньги из своего кармана! Именно это мне и пришлось объяснить одногруппникам.

— Вот смотрите, — я открыла блокнот на странице с подсчетами и начала зачитывать все предстоящие в связи с праздником расходы, — Зато цены на напитки в самом клубе будут очень демократичными, — добавила я.

— А это что? — пробормотал Юлий, заглядывая в мой блокнот, — «подойти к Вейнсу... поговорить с Питч...»

Я закрыла записи рукой.

— Я же говорила, что хочу писать диплом по Ядам.

— Ну, конечно, — язвительно отозвался Терри, — Особенно теперь...

— Яды интересуют меня давно, просто иметь дело с Торрентом я не хотела. Дело не в личности профессора Вейнса, а в том, что он настоящий Мастер Зелий. Вот и всё.

— Ну конееееечно, — протянул Терри, и я сурово посмотрела на него.

— МакФерсон, оставь меня в покое, — потребовала я, и Терри, продолжая хмыкать и гыкать, вернулся к своему завтраку.

Две лекции по Теории Зелий у нашего декана заставили меня решить отложить разговор о дипломе. Профессор Питч была определенно не в духе и бросалась на каждого, кто рисковал сказать ей хотя бы слово.

После ленча нас ожидали Бытовые Зелья, и я, наконец, смогла отвлечься от мыслей о предстоящем походе в кино, которые не оставляли меня с самого момента пробуждения. Ничто не помогало мне так, как варка зелий. Все посторонние мысли отходили на второй план и для меня существовали только рецепт, ингредиенты и котел.

Но занятия подошли к концу, и после легкого ужина мы с Клаудией поспешили к общежитиям: нам нужно было собираться в кино.

Вспомнив последнюю встречу с Диком, в этот раз я захотела выглядеть идеально, чтобы даже он не мог не восхититься мною. Конечно, говорить об этом Клаудии я не стала, но она, заметив мои старания, сама догадалась обо всем и немного помогла.

Когда мы были практически готовы, под окнами послышался какой-то шум. Мы выглянули и увидели там на дорожке Дика и Джейсона. Они кричали наши имена, свистели и улюлюкали, пытаясь привлечь наше внимание.

— У вас поменялся пароль, — крикнул Джейсон, увидев нас, высунувшихся из окна, — И мы не можем войти.

— Мы уже спускаемся, — ответила Клаудия, — Ждите нас у стены.

— А может, ты скажешь пароль? — выкрикнул Джейсон, — А то знаю я, как вы спускаетесь!

— Ну, конечно! Так я и буду орать пароль на весь университет, — откликнулась Клаудия и закрыла ставни.

Через пятнадцать минут мы действительно спустились, чтобы встретить у стены недовольного Джейсона и веселящегося Дика.

Поздоровавшись, мы направились к дорожке, ведущей в город. Дик разговаривал со мной все время, пока мы шли до кинотеатра, и я была просто счастлива. С ним было так интересно говорить, у него было потрясающее чувство юмора, и он знал обо всем на свете. Мне казалось, что я знаю его уже много-много лет, и было просто непонятно, как он может не чувствовать той связи, которая возникает между нами, когда мы вместе.

Наконец, мы оказались в кинотеатре, начался фильм , который лишь недавно вышел в прокат — «Реальная любовь». Фильм был интересный, с хорошим актерским составом и вроде бы незамысловатым, но увлекательным и жизненным сюжетом. Особенно мне нравилось смотреть на трех самых потрясающих мужчин Британии — Алана Рикмана, Колина Фёрта и Хью Гранта. Я видела фильмы со всеми из них — моя кузина Эмми без ума от них, и когда я гостила у неё пару лет назад, она настояла на том, чтобы я просмотрела все фильмы из её видеотеки. Позже я сама зашла в магазин и купила коллекцию DVD с экранизациями книг Джейн Остен. Джинни, которую сама идея кинематографа увлекала чрезвычайно, любила пересматривать их по десять раз, и я часто составляла ей компанию. Теперь к клубу почитательниц таланта и мужского очарования этих трех актеров должна была присоединиться Клаудия. Я была совершенно уверенна, что она пленится этими представителями сильного пола не меньше, чем я.

Примерно на середине фильма Джейсон и Клаудия начали целоваться, и я была рада, что в зале было темно, и никто не мог видеть моего румянца. Краснела я, конечно, не потому, что ни разу не видела, как целуются мои друзья, просто... они ставили нас с Диком в неловкое положение, и... Впрочем, Дик не казался смущенным. Его, кажется, ничто не могло вывести из равновесия. Поэтому и я старалась сохранять невозмутимый вид.

После кино мы разместились в уютном кафе и начали обсуждать фильм. Впрочем, я почти не разговаривала — болтали в основном Дик и Клаудия, и лишь изредка добавлял свои комментарии Джейсон.

Я завидовала тому, как легко Клаудия могла общаться с Диком. Нет, я не думала, что они нравятся друг другу в романтичном смысле, но именно из-за того, что их отношения не предполагали ничего большего, чем просто дружба, они чувствовали себя раскованно.

Я тоже пыталась разговаривать с ним свободно, но у меня ничего не получалось. Когда я говорила что-нибудь, у меня было ощущение, что я несу полную чушь, и все не сообщают мне об этом лишь из нежелания обижать. Еще обиднее мне стало, когда Дик начал рассказывать какой-то анекдот, но потом замолк, взглянув на меня, и сказал:

— Нет, при Гермионе я лучше не буду его рассказывать.

— Почему? — спросила Клаудия.

— Он немного пошлый, — ответил Дик.

Меня это задело, хотя я понимала, что обижаться было глупо. Что же плохого, что тебя считают слишком благовоспитанным человеком, чтобы рассказывать в твоем обществе похабные анекдоты? Да и не любила я их, потому что никогда не знала, как правильно реагировать — то ли смеяться, то ли краснеть, то ли делать вид, что ничего не слышала.

Но я не могла не чувствовать какое-то... отделение от остальных. Словно их всех связывало что-то, что мне было недоступно. Я хотела быть *со всеми*, а *все* не хотели принимать меня. Это ощущение обостряло чувство одиночества и расстраивало меня сверх меры.

Просидев еще пятнадцать минут, я поняла, что настроение мое безнадежно испорчено, Дик снова не обращал на меня внимания, и было бы лучше, если бы я ушла. Как только я сообщила о своем желании, Дик взглянул на часы, вскочил с места и воскликнул:

— Вот черт, уже десять! Меня же в девять ждал декан по поводу моего диплома! Черт-черт-черт! — выпалив это, он убежал из кафе, как ошпаренный.

— Пойдем тогда, мы тебя проводим, — сказал Джейсон, но я отвергла его предложение.

— Я прекрасно доберусь сама. Тем более, что вам все равно со мной не по пути.

— Да? — удивился Джейсон.

— У меня были кое-какие планы... — ответила Клаудия и многозначительно улыбнулась.

Я намотала на шею тонкий шарф и, попрощавшись с ребятами, вышла из кафе. Ночной воздух был свеж, но мягок, и располагал к небольшой прогулке. Поэтому я решила выйти к своему колледжу не через колледж Кассиопеи, вдоль которого проходила главная дорога из города, а мимо Триффани колледжа, к которому так быстро побежал Дик, и через Профессорский садик. В голове мелькнула мысль, что Дик, быть может, не успел убежать далеко и пройдется со мной, но я тут же её отогнала.

Прогуливаясь в зарослях бузины и жимолости, я любовалась безоблачным звездным небом и размышляла о своих чувствах. Я много раз пыталась воздействовать на них посредством разума, но они отказывались подчиняться. Тысячу раз я говорила себе, что больше не буду, не буду переживать из-за Дика, перестану думать о нем, мечтать... Но раз за разом мои намерения разбивались о его обаяние. Я просто не могла контролировать свое поведение, когда он оказывался рядом, не могла заставить себя не быть такой дурочкой и больше думать об учебе. Никогда раньше со мной не случалось ничего подобного. И никогда раньше я не плакала так много. Вот и сейчас, раздумывая о собственном одиночестве, об отсутствии рядом человека, который любил бы меня, и которому я могла бы дать свою любовь, о том, что единственный человек, в котором я чувствую родственную душу, и с которым хочу быть, не воспринимает меня как девушку, я почувствовала, как холодные слезы покатились по щекам. В тот момент мне казалось, что это вообще невозможно, чтобы два человека испытывали друг к другу взаимную симпатию. Как так может быть, что тот, кого любишь ты, любит тебя? Тебя, из миллиардов других людей? Как такое возможно? Это же самое настоящее чудо. Чудо, недоступное мне.

В таком лирично-печальном настроении я, свернув на одну из тропинок садика, увидела идущего мне навстречу профессора Вейнса. В первый момент мне вдруг захотелось развернуться или спрятаться, только не встречаться с ним, но потом я подумала, что это было глупо, и смело пошла вперед. Я надеялась, что в темноте ночи он не увидит моих заплаканных глаз. Вот мы поравнялись с ним, и едва разглядев, КОГО он встретил, профессор воскликнул:

— Ага! Мисс Грейнджер! Вы-то мне и нужны, — голос его показался мне сердитым, но я ответила:

— В таком случае очень оптимистично с вашей стороны было надеяться обнаружить меня именно здесь. Вам просто повезло, профессор.

— А вам нет, — рыкнул Вейнс, и испуганный вскрик едва не сорвался с моих губ.

— В чем дело, сэр? — спросила я серьезным тоном.

— До меня дошли слухи, что вы «пишите диплом под моим научным руководством», — сообщил он язвительно.

— Я не... я...

— По какому праву вы всем рассказываете, что я буду вашим руководителем, тогда как я еще не дал согласия? Более того, вы со мной даже не обсудили эту тему!

— Но я...

— И в результате меня вызывает к себе профессор Пинч с обвинительным речами, что я, якобы, увел у неё студентку! Вообразите мое удивление, когда она, в самых нелестных выражениях, сообщила мне об этом.

— Сэр, я не... — снова попыталась я оправдаться и громко всхлипнула.

Профессор застыл, и я прижала ладошку ко рту. Я надеялась, что он не услышал, но в следующий момент он прошептал «люмос!» и поднес светящуюся палочку к моему лицу. Я попыталась спрятать лицо в ладонях или отвернуться, но Вейнс не позволил мне сделать этого, мягко, но настойчиво повернув меня к себе.

— В чем дело? — спросил он нейтрально.

— Простите, сэр, я не думала, что встречу кого-нибудь, — пролепетала я.

— Почему вы ревё...плачете?

— Просто у меня плохое настроение...

— Откуда вы идете?

Я вопросительно посмотрела на профессора.

— Ясно. Из Триффани колледжа, — констатировал он, не дожидаясь моего ответа.

— При всем уважении, сэр, вас это не касается, — ответила я, стараясь не звучать грубо.

— Вы правы, — ответил профессор Вейнс после долгой паузы.

— Сэр, я действительно хотела бы писать у вас диплом, потому что меня давно интересуют яды, но наш предыдущий преподаватель... не был... достаточно хорош. В вас же сразу виден профессионал своего дела. Но я пока что говорила о своем желании только моим одногруппникам. Видимо, кто-то из них рассказал профессору Пинч. Я бы, конечно, преподнесла ей свое намерение в более деликатной форме, возможно настолько деликатной, что она решила бы, что это было ЕЁ СОБСТВЕННОЕ намерение, и вам бы не пришлось оказаться в той ситуации, в которой вы оказались. Прошу прощения за неприятности, с которыми вы столкнулись, и всё же имею наглость спросить: как вы смотрите на то, чтобы я писала диплом под вашим руководством?

Вейнс несколько секунд молчал, держа меня в напряжении, а затем ответил:

— Хорошо. Вопрос с Пинч я улажу сам. Расписание консультаций будет вывешено позже. Доброй ночи.

С этими словами он ушел, а я побрела к общежитиям.

13 сентября, суббота:

Очередная суббота стала для меня настоящим испытанием. Мне нужно было решить — идти на квиддич или провести весь день в библиотеке. В пользу первого говорило то, что я снова увижу Дика. В пользу второго то, что профессор Истленд, просмотрев мой доклад, сказал, что он недостаточно хорош, и мне стоит поработать над ним еще (и это было одно из самых унизительных событий в моей жизни). Кроме того, в воскресенье я собиралась навестить родителей и посетить Гриммаулдплейс. Важным фактором было то, что Дик не обращал на меня никакого внимания, и каждая встреча с ним была похожа на изощренную пытку.

Сейчас, записывая это, я понимаю, что ответ на вопрос «идти, или не идти» был очевиден, но тогда я всё же сомневалась, всё же думала, что же выбрать. К счастью, я оказалась достаточно мудра и отправилась в библиотеку.

Более того, я могла гордиться собой, ибо за весь день почти не вспоминала о Дике и была совершенно увлечена докладом.

К сожалению, радость моя не могла длится вечно. Вечером вернулась Клаудия и поведала мне — подробно и в красках — о том, как весело они провели время, как они отлично поболтали в Бладжере, и как жаль, что меня не было с ними, потому что я бы тоже хорошо отдохнула.

Я сделала вид, что меня это совершенно не волнует, и сказала, что очень продвинулась в работе над докладом. В общем-то, он был практически готов, оставалось только сделать некоторые исправления.

— Ой, и кстати, — прервала меня Клаудия, — Вейнс снова был на матче и спрашивал про тебя!

— Серьезно? — без интереса спросила я.

— Ага. Сидел всё косился на меня, косился, а потом такой «и где это ваша подруга — мисс Грейнджер?». Саркастично так, знаешь. Но я-то поняла, что он надеялся тебя увидеть!

— Да конечно, — отозвалась я сардонически.

— Ой, такой видный мужчинка на тебя заглядывается, а ты дурочка... — Клаудия досадливо вздохнула и принялась кидать на кровать одежду и косметику.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Собираю вещи. Мы с Джейсоном отправляемся к нему домой на выходные. Ну, точнее на воскресенье. Его папа прислал порт-ключ, так что мы перемещаемся примерно через час.

Когда всё необходимое ей лежало на кровати, она движением палочки сгребла вещи в сундук и уменьшила его.

— Образец аккуратности, — проворчала я.

— Кстати, про аккуратность! — воскликнула Клаудия и уселась на свою кровать, очевидно, приготовившись долго говорить. — Представь, Дик сегодня...

И она начала рассказывать какую-то забавную историю о Дике, отчего сердце мое болезненно сжалось. Одно упоминание его имени заставляло меня замирать от волнения, а мысль о том, что Клаудия видела его сегодня, говорила с ним, наблюдала, как он смеется, причиняла боль.

— ... представь, какой он дурачок! — закончила тем временем моя подруга. — Надо ж было до такого додуматься. Эй, ты чего такая мрачная?

— Нормальная, — отмахнулась я, — просто устала. День был тяжелый.

— Аа, понимаю. Дик тоже говорит, что...

— Может хватит о Дике! — воскликнула я в сердцах.

Клаудия удивленно посмотрела на меня.

— Что, других тем больше нет? — спокойнее добавила я.

— Герм, ты в порядке? — спросила она.

Нет, я была не в порядке. И я была почти готова ответить правду. Я так устала держать все свои переживания, всю свою боль в себе, и в тот момент мне, наконец, захотелось разделить её с кем-то. С кем-то, кто понял бы и пожалел... Но я боялась показаться смешной, стеснялась своих чувств и просто не могла раскрыть свою душу. Тем более Клаудии, которая, не смотря на все свои положительные качества, не всегда «чувствовала» меня и очень часто, желая сделать что-то хорошее, причиняла мне одни лишь неудобства и доставляла неприятности.

— В порядке, — ответила я, — Ты, кажется, собиралась в душ.

Клаудия тут же засуетилась

— Ой да! Сейчас уже Джейсон придет! Черт...

Джейсон действительно пришел через десять минут, и сел за письменный стол Клаудии, ожидая, когда она покончит с водными процедурами. Я лежала на кровати и читала книжку, пока он не обратился ко мне:

— Что читаешь?

— «На пути к совершенству», — ответила я кратко.

— Интересно?

— Это книга по психологии о людях, склонных к перфекционизму. Психологи считают, что это такое же психическое заболевание, как различные фобии и приводит к тому, что люди, страдающие этим недугом, подвержены стрессам и различным расстройствам. Кроме того, перфекционизм замедляет темпы работы и снижает общую продуктивность, так как человек уделяет слишком много времени и сил деталям, не всегда имеющим значение.

— Мм...

— Я, в некоторой степени, тоже перфекционист, и теперь пытаюсь решить для себя, согласна ли я с мнением врачей.

— Ну, они же специалисты в своей области, — резонно заметил Джейсон.

— Да, но психология такая область, в которой не может быть единственно верных ответов. Знаешь какое кредо у Фламельс колледжа? Aut bene,aut nihil — или хорошо, или ничего. Я не вижу ничего плохого в том, что я настойчива, аккуратна, скрупулезна и, наверное, педантична. Может быть, я делаю все не слишком быстро, на зато тщательно, продумывая каждый шаг. Да, я стремлюсь к совершенству в том, что делаю, но разве это не дает свои плоды?

— Дает, конечно. Но кроме хороших, попадаются и подгнившие.

Я вопросительно посмотрела на молодого человека.

— Ты не умеешь расслабляться, — пояснил он, — Всегда напряжена, всегда следишь за собой, за своим поведением, ведь не дай Мерлин кто-то подумает, что ты не идеальна. Но идеальных людей не бывает, а ты нравилась бы нам, даже если бы не знала наизусть все американские штаты. Ты считаешь, что должна знать всё, но ты же не энциклопедия. Люди, по крайне мере те, кто внимательно смотрит, видят в тебе интересную девушку, немного язвительную, но скромную и по-своему добрую.

Я смущенно опустила взгляд.

— Спасибо, Джейсон, — ответила я тихо.

«Как же Клаудии с тобой повезло!», — подумала я.

— Кстати, как у вас дела с Диком? — спросил он, и меня словно окатило холодной водой.

Я тут же подобралась и холодно ответила:

— А как у нас могут быть с ним дела? Как у двух друзей могут быть дела?

— Он, кстати, спрашивал о тебе сегодня.

Я задержала дыхание. Мне хотелось спросить, что именно, но я не хотела демонстрировать, как мне это интересно.

— Сказал, жалко, что ты не пришла, — продолжил Джейсон, и я была готова запрыгать от радости.

Но внешне я оставалась спокойной.

— В самом деле? Клаудия не говорила.

— Потому что она не слышала, он мне это сказал.

— Ну, прекрасно, — ответила я, и в комнату вошла Клаудия.

Скоро они с Джейсоном ушли, и я осталась одна. Улыбаясь и мурлыча себе под нос какую-то песенку, я легла спать и почти сразу крепко заснула.

15 сентября, понедельник:

В понедельник после Ядов я задержалась в аудитории, чтобы поговорить с профессором Вейнсом по поводу диплома. Главное, что меня интересовало — разобрался ли он с деканом Питч и безопасно ли мне было идти на её лекцию на следующий день.

Но сперва Вейнса оккупировали три студентки, которые, беззастенчиво кокетничая, задавали ему какие-то глупые вопросы. Прогнав их, он уже был готов поговорить со мной, но тут в лекторий зашла профессор Нушич, которая вела у нас Идентификацию Зелий. Она начала расспрашивать Вейнса по поводу какой-то отчетности и лабораторий и мне пришлось ждать еще десять минут. Когда, наконец, Нушич ушла, я сделала несколько робких шагов к профессору Вейнсу, но тот порывистыми жестами собрал свои вещи, выглянул в окно, чтобы увидеть часы на Старой Башне и затем пулей вылетел из лектория, бросив мне на ходу «Всё потом, мне некогда».

Я разочарованно опустила голову. Что же, встреча с Питч во вторник обещала быть сюрпризом.

Клаудия уже ушла на обед, а я вдруг поняла, что совсем не голодна. Сказался плотный ланч и неспокойное состояние. Такое бывает, когда выпьешь много крепкого кофе — сердце колотится быстрее, чем обычно, напор энергии, идущий откуда-то изнутри и неясное то ли беспокойство, то ли предвкушение чего-то.

Не лучше состояние, чтобы идти в библиотеку, но выбора не было. И вот идя по дорожке от нашего Фламельс колледжа к Мерлинс колледжу, я встретила Дика. Улыбнувшись ему, я попыталась скрыть бурную радость, которую почувствовала.

Он спросил, куда я направляюсь, и я ответила, что иду в библиотеку:

— Нет-нет-нет, — сказал он категорично, — если ты будешь проводить там так много времени, сама превратишься в книжку. Смотри! — вдруг воскликнул он, дотрагиваясь до моего затылка. — У тебя появляются острые углы! Это первый признак.

Я мягко рассмеялась.

— А у меня есть альтернатива? — спросила я.

— Конечно. Нужно помочь мне вызубрить теорию Вхутеса.

Я пожала плечами и сказала, что сама её не знаю, но с удовольствием помогу. И мы отправились на длительную прогулку по университетскому городку. Сперва Дик действительно пересказывал мне теорию Вхутеса, касающуюся трансфигурации животных. Затем разговор плавно перешел на тему преподавателей. У обоих из нас Магловедение преподавал профессор Оливер, и наши мнения о методике его преподавания имели существенные расхождения. Дику, как чистокровному волшебнику, нравился этот формалистский подход, тогда как я настаивала на том, что профессору Оливеру не удается раскрыть сущность магловского мира, его дух.

После долгой прогулки, я не успела зайти в библиотеку, и потому сразу вернулась в общежитие. Когда Клаудия спросила, где я была, я почти соврала и почти сказала, что занималась докладом. Но потом я решила сказать ей правду. Как я и ожидала, она начала расспросы, а её восторженные крики долго стояли у меня в ушах.

Но, наконец, она угомонилась, а я не могла уснуть до трех часов ночи и читала удивительно скучную книгу по философии. Если бы не правило «всегда дочитывать книги, которые начала», я бы забросила её после десятой же страницы.

16 сентября, вторник:

Когда я пришла на Теорию Зелий, Питч довольно любезно поздоровалась со мной, что дало мне понять, что Вейнс поговорил с ней и путь к диплому по Ядам был открыт. Я была счастлива.

17 сентября, среда:

В среду, наконец, состоялось чтение моего доклада. Я выступила блестяще, и профессор Истлэнд похвалил меня, посетовав, правда, что я не сделала всё с первого раза. В любом случае, я была довольна собой. Профессор пообещал, что, возможно, я выступлю с этим докладом на собрании Научного Общества Университета, а это большая честь и большой плюс для моей будущей карьеры ученого.

Во второй половине дня я получила сову от хозяина Танцующего Гиппогрифа, клуба, в котором мы собирались праздновать день первокурсника, с сообщением о том, что мои условия его устраивают, и с договором об аренде помещения в ночь с 22 на 23 сентября. Я подписала его и занялась поисками ответственных людей, которым можно было бы поручить составление плаката. На втором курсе отыскались два умельца, которые обещали нарисовать красивую рекламу и макет билетов к вечеру четверга, чтобы я отнесла всё это в редакцию в городе.

Вечером того же дня мы с Клаудией отправились по магазинам, чтобы купить наряды к предстоящей вечеринке.

Никогда не переставай улыбаться, даже когда тебе грустно, кто-то может влюбиться в твою улыбку.

Габриель Гарсиа Маркес

19 сентября, пятница:

Настал мой день рожденья, но праздничное настроение так и не настигло меня. Возможно, виной тому было то, что я не получила ни одного поздравления. Но я не расстраивалась. Напротив, я могла сосредоточиться на занятиях. Тем более, что на Идентификации зелий мы проходили очень интересную тему, и я вызвалась подготовить к следующей лекции небольшое сообщение. Профессор Нушич была очень рада такой идее и даже дала список литературы, которая могла бы мне пригодиться.

На Анатомии, правда, было не так интересно. Профессор Спациани сама была маглой, и поэтому почему-то считала всех волшебников недалекими созданиями с низким IQ. По этой причине она разжевывала каждую тему так, что мне иногда хотелось выскочить из аудитории или начать рвать на себе волосы. Даже Клаудия признавала, что молодая итальянка была слишком низкого мнения о магах, раз считает нужным объяснять *настолько* доступно.

Вечером я отправилась в библиотеку, чтобы поскорее разобраться с сообщением по Идентификации. Там-то меня и настигли размышления по поводу того, что все забыли о моем дне рождения. Даже Гарри, Рон и Джинни не поздравили меня, только родители прислали сову, обещая, что подарок подарят, когда я приеду на выходные. Конечно, это было не очень важно. Тем более, я сама никому не напоминала, не приглашала всех в кафе или ресторан, как это делали многие, и вообще делала вид, что ничего не происходит. Но где-то в глубине меня сидела маленькая девочка, и горько плакала.

Когда я возвращалась из библиотеки к общежитиям, заморосил мелкий дождик, и настроение совсем испортилось. Я даже не хотела утруждать себя и произносить заклинание, которое защитило бы меня от влаги. Добравшись до каменной стены, я прошептала пароль, и передо мной образовался проем. Я вошла во внутренний дворик. В нем было на удивление тихо и почему-то темно. Не горел ни один фонарь. Я зябко поежилась. Хотя от дождя дворик защищал магический экран, теплее от этого не становилось, а промокшая одежда только добавляла неуютных ощущений.

Внезапно все фонари вспыхнули ярким светом, и дружный крик «Сюрприз!» заставил меня застыть в оборонительной позиции с вытянутой палочкой, которую я успела достать из рукава.

Чуть придя в себя, я оглядела теперь ярко-освещенный дворик. Здесь стояли два стола с напитками и легкими закусками, а в центре толпились мои друзья и однокурсники. Они все смеялись и поздравляли меня, и я едва не расплакалась от умиления. Все подходили ко мне, дарили подарки, обнимали, и я даже не была против этого физического контакта. Поздравить меня пришли не только ребята из Триффани колледжа, игравшие в квиддичной команде, но и — о, чудеснейший подарок — Гарри, Рон и Джинни. Я была так рада их видеть, что сама подбежала и крепко обняла.

— Дураки, — говорила я им, — как можно так издеваться над человеком?

А они смеялись и трепали меня по плечу, громко говоря что-то, стараясь перекричать всех вокруг и друг друга. Клаудия тоже пыталась что-то мне сообщить, и я кивала головой, как будто понимала, но на самом деле у меня кружилась голова от радости, так что я могла лишь глупо улыбаться.

До глубокой ночи все болтали, ели, пили и даже танцевали. Поначалу я была душой компании, но постепенно эмоции успокоились, и я начала искать глазами Дика. Он стоял в стороне и разговаривал с одной из девушек с младшего курса. Я тут же перевела взгляд, но неприятный осадок от этой сцены остался. Еще какое-то время я старалась изображать веселье, чтобы не расстраивать друзей, но в какой-то момент поняла, что мне нужно немного отдохнуть. Дождавшись удачного момента, я выскользнула из дворика и оказалась на лужайке перед Обеденным залом. Около пяти минут я бродила по ней, пока не наткнулась на профессора Вейнса.

— Мисс Грейнджер, что за странная страсть к ночным прогулкам? — поинтересовался он, остановившись.

— Вы тоже, кажется — как это — поздняя пташка, сэр, — пошутила я в ответ и улыбнулась кончиками губ.

— Я шел из библиотеки, — ответил зачем-то он.

— Понятно...

Несколько секунд мы стояли в тишине. С моей стороны было бы невежливо закончить разговор первой, а профессор Вейнс, кажется, не спешил прощаться со мной.

— Вы сегодня в приподнятом настроении, — заметил, наконец, он излишне поспешно, словно обрадовавшись, что придумал, что сказать.

Я снова улыбнулась, чуть шире.

— Да, сэр. У меня день рождения и мои друзья устроили мне сюрприз.

— В чем же он заключается? — спросил он, — Они не пускают вас в общежития?

Я рассмеялась.

— Нет, сэр. Я просто утомилась от шумной компании и вышла немного проветриться. Я не... не очень... активный в социальном плане человек и долгое общение с большим количеством людей меня утомляет.

Профессор взглянул на меня с интересом.

— Я прекрасно вас понимаю. Сам страдаю тем же недостатком.

Мои брови взлетели вверх.

— Но вы совсем не кажетесь мне антисоциальным человеком, сэр.

— Я все время перешагиваю через себя, — откликнулся он почти серьезно.

— Оу, тогда не буду больше вас мучить!

Профессор нахмурился, недовольный тем, как я восприняла его слова, и попытался исправиться:

— Я не...

Но тут на лужайку вышел Дик.

— Гермиона! Где ты пропадаешь? О, сэр, добрый вечер. Я вас не заметил.

Мое сердце радостно затрепетало. Я тут же забыла о профессоре Вейнсеи повернулась к Дику.

— Я уже иду, я просто гуляла.

— Гуляла она, — в шутку пожурил меня Дик, — А свечки на торте кто за тебя задувать будет? Я бы с удовольствием, но говорят, если торт чужой -желание не сбудется.

Я улыбнулась.

— Тогда пошли скорее, я воспользуюсь своей привилегией. Тем более что желание у меня уже наготове.

Я попрощалась с профессором Вейнсом, и мы с Диком поспешили обратно во дворик. Там меня уже ждал большой торт с двадцатью тремя свечками. Склонившись над ним, я загадала глупейшее, но самое искреннее желание: «Хочу ответной любви!»

Позже, уходя, Дик напомнил, что в субботу, как и обычно, будет квиддич, и он надеется, что я приду. Я ответила, что разумеется, я там буду.

Моя душа пела. Кажется, желание уже начало сбываться.

20 сентября, суббота

Как и обещала, в субботу я пошла с Клаудией на матч по квиддичу. Профессор Вейнс уже был там. Я села рядом с ним, и спустя несколько минут, решила нарушить тишину.

— Вам очень нравится квиддич, профессор? — спросила я, повернувшись к нему, и только тогда заметила, что он смотрит не на поле, а куда-то вверх, на лице задумчивое выражение, взгляд расфокусирован.

Но услышав, что к нему обращаются, он тут же подобрался и сосредоточенно взглянул на меня.

— Прошу прощения?

— Я спрашиваю, вам очень нравится квиддич? Вы ходите на все матчи.

После некоторой паузы, он несколько резко ответил:

— У меня здесь свои интересы.

Ответ заинтересовал меня, но я посчитала неприличным спрашивать, какие именно. Но после некоторой паузы, набрав воздуха в грудь, Вейнс очень любезным тоном спросил:

— Вы ведь тоже не большая любительница спорта, не так ли?

— Нет, ну почему... я со школьных лет хожу на матчи. Мои хорошие друзья очень увлекаются квиддичем, впрочем, как и все мальчишки. И здесь, в команде Триффани колледжа, у меня много друзей...

— Безусловно, — ответил профессор, теперь откровенно насмехаясь.

Я возмущенно приоткрыла рот.

— Но это так, сэр, — твердо сказала я, — Зачем бы еще мне сюда ходить? Гораздо любопытнее, что же приводит на эти трибуны вас?

Профессор уселся поудобнее, так, чтобы видеть и поле, и меня, и беспечно ответил:

— То же, что и вас.

Я несколько секунд сурово смотрела на него, а потом поняла, что он шутит надо мной, и хмыкнула.

— В самом деле?

— Да. Поверьте. Нет большего удовольствия, чем наблюдать...

Я ожидала продолжения, но оно не последовало.

— Наблюдать за чем, сэр?

— Просто «наблюдать».

Я внимательно посмотрела на молодого мужчину рядом со мной. Чем больше мы были знакомы, тем загадочнее он мне казался. Во-первых, он был неприлично красив, но при этом вел себя несоответственно своей внешности. Такие, как он, не бывают обделены женским обществом, но профессор Вейнс как будто бы каждый раз удивлялся, стоило кому-то обратить на него внимание. Кроме того, в нем не чувствовалось этого осознания собственной привлекательности. Скорее наоборот, он всегда старался закрыться, отгородиться... всегда, но только не со мной. Беседуя со мной он, кажется, действительно, как однажды выразился, перешагивал через себя, стараясь быть милым и обходительным. Но это не было похоже на то, что можно было бы назвать флиртом. Скорее — демонстрация.

Казалось, у него хорошо подвешен язык, он умеет говорить, и всегда знает, куда заведет его речь в следующую минуту. Как будто в его голове в мгновение ока складывался план монолога, и он шел по этому плану, методично и скурпулезно, сея в начале речи семена, которые к концу созревали «на глазах» слушателя, и профессор с триумфом собирал плоды. Если же он вел диалог, то, кажется, всегда знал, чего ожидать от собеседника. Порой человек не успевал задать вопрос, как Вейнс давал ответ.

Но при всех этих качествах он совершенно не казался коммуникабельным. Часто он был резок и саркастичен, в точности как я, и я видела в этом не плохой нрав, но именно неумение общаться с людьми и демонстрировать свои истинные чувства и эмоции.

Но разве можно получить такие речевые навыки, не разговаривая? Профессор Вейнс был человеком-загадкой, и мне очень захотелось эту загадку разгадать. Потому что я вообще любила загадки.

— Вы и раньше где-то преподавали, профессор? — спросила я примерно на сороковой минуте матча.

Вейнс вопросительно посмотрел на меня.

— Почему вы так решили, мисс?

— Чувствуется, что у вас большой опыт выступлений на публике, вы умеете приковывать к себе внимание и сохранять идеальную дисциплину в аудитории. Ваша речь хорошо натренирована, сразу видно, что вам часто приходилось подолгу говорить. Ну и, наконец, в вас чувствуется что-то такое... учительское.

Светлые брови профессора взлетели вверх.

— Что бы это могло значить? — спросил он.

— Не знаю, как объяснить. Когда вы разговариваете со студентами, вы сразу ставите себя определенным образом. Без высокомерия ученого, которые часто смотрят на студентов сверху вниз, но и не стараетесь быть рубахой-парнем. Вы держите определенную дистанцию, но при этом как будто бы опекаете нас. Вы похожи на школьного учителя, — вынесла я вердикт.

— Любопытно, звучит как будто бы логично, но мне кажется, вы больше основываетесь на том, что говорит ваша интуиция, а не ваш разум, — заметил профессор Вейнс.

— Может быть. Именно поэтому я спросила вас, преподавали ли вы раньше. Если бы я основывалась на доводах рассудка, у меня не было бы сомнений в верности выводов.

Он усмехнулся.

— Какая самоуверенность.

— Я бы предпочла назвать это уверенностью в себе.

— Все так предпочитают, мисс Грейнджер. Только не во всех случаях подобная самооценка совпадает с истиной.

Настала моя очередь изобразить некое подобие улыбки.

— Туше, — ответила я, и обратила взор на поле.

Матч длился более двух часов. Вейнс ушел еще на восемьдесят пятой минуте, когда «наши» забили очередной гол, я же была вынуждена сидеть на трибуне, порядком замерзшая и проголодавшаяся. Постоянно обновляя Согревающие чары, я недовольно косилась на Клаудию, которая, кажется, получала истинное наслаждение, наблюдая за игрой.

Затем к нам подсел Кеннет Фобс. Я скривилась от недовольства, но он не заметил этого и начал со мной флиртовать.

Я с самого нашего знакомства с ним пыталась понять, что же его во мне так привлекает. Нет, я никогда не была забитой девочкой с очень заниженной самооценкой. Я знала себе цену и понимала, что есть люди, которым приятно мое общество. Но Кеннет... мне казалось, ему должны были нравиться другие девушки. Яркие блондинки с коралловыми губками, знойные брюнетки с огнем в глазах. Конечно, большая часть из них отвергала бы его, поскольку он хоть и был довольно приятен внешне, после первой же беседы оставлял неприятное впечатление, словно ты измазался в чем-то липком и приторно сладком. Его девушка представлялась мне модной красоткой, помешанной на собственной внешности, капризной и склонной к склокам и скандалам. Пустоголовой и неинтересной. В более печальном сценарии под его «обаяние» могла бы попасть очень скромная тихая девушка, не привыкшая к мужскому вниманию — немного наивная и глупенькая и совершенно неуверенная в себе. Он постоянно изменял бы ей, а она бы прощала, потому что, наверное, искренне любила бы.

В любом случае, даже если бы мое сердце было свободно, я бы не потратила на Кеннета и секунды своего времени.

— А я тоже люблю зелья, — заявил он мне после нескольких минут пустой болтовни.

Я ничего не ответила.

— Хотя у нас в Мерлинс колледже их нет, потому что слишком много времени у нас заклинания. Знаешь, много всяких предметов с заклинаниями.

Я кивнула, не отрывая взгляда от Дика, летающего на метле по всему полю. Кеннет подвинулся ко мне чуть ближе, теперь его плечо прижималось ко мне, и я недовольно поежилась, пытаясь отстраниться.

— И знаешь, некоторые заклинания очень интересные, — произнес он, как ему, вероятно, казалось, томным голосом.

Я невольно скривила губы.

— Мне НЕ интересно, — ответила я, — и ты мог бы не прислоняться ко мне? Мне это не нравится.

Он хмыкнул и чуть отодвинулся.

— А что тебе интересно? Давай поговорим о том, что тебе интересно. А, да. Зелья. Пока я жил в Индии, мы с отцом часто готовили всякие зелья и я много о них знаю.

— Поздравляю. Столь ценный опыт несравним ни с чем. А я вот особенно люблю яды, — сказала я со злорадством, — это так увлекательно. Например, есть яд Голубая роза, который невозможно распознать. Человек, выпивший его, умирает примерно через полчаса, и все признаки указывают на разрыв сердца. И никакая магия не выявит в организме яд. А самое главное, он не имеет ни вкуса, ни запаха. В средние века девушки часто избавлялись таким образом от назойливых кавалеров.

Я в упор посмотрела на молодого человека, который, кажется, еще не до конца понял смысл моей речи.

— Я всегда ношу его с собой в виде порошка вот в этом кольце, — я протянула руку, на которой красовалось небольшое серебряное колечко с витым орнаментом.

Теперь Кеннет казался испуганным и я, самодовольно улыбнувшись, снова повернулась к полю.

Если бы он хоть что-то знал о Зельях, то сразу бы заметил, что в серебряном кольце носить яд совершенно неразумно, поскольку этот металл активно взаимодействует со всеми веществами. Если бы он знал о Зельях достаточно много, то ответил бы, что Голубая роза придает жидкости голубоватый оттенок и обладает ярко выраженным цветочным ароматом. И, наконец, она не существует в виде порошка.

Клаудия, слышавшая наш разговор и разбирающаяся в зельях достаточно, чтобы понять, что я блефовала, рассмеялась, тут же попытавшись скрыть это за кашлем.

Наконец, матч закончился. Мы встретились у раздевалок с ребятами и направились к Бладжеру. Сперва меня отвлек Джейсон, он хотел узнать, не читала ли я что-нибудь о трансфигурации зелий. В прошлом году он занимался трансфигурацией жидкостей, а для диплома решил взять что-то более сложное. Я увлеклась рассказом о единственной работе на эту тему, которую мне довелось читать, и несколько минут говорила без остановки, не замечая ничего вокруг. Кеннет с умным лицом слушал все, что я рассказывала Джейсону, иногда делая совершенно неуместные комментарии. Так продолжалось, пока Джейсон не сказал ему «заткнись».

Когда я рассказала всё, что знала, то оглянулась в поисках Дика, но его нигде не было. Вся команда шла рядом, кроме него. Я тут же решила не спрашивать, где он, и понадеялась, что об этом спросит Клаудия. Так и вышло.

— Сегодня утром прибыл его отец, — ответил ей Джейсон, — Он хочет, чтобы Дик отправился с ним в экспедицию в следующем месяце, и ему нужно поговорить с нашим деканом. Но Дик не хочет никуда ехать и сейчас пошел обрабатывать своего отца.

— А он присоединится к нам потом в Бладжере? — спросила Клаудия, на что Джейсон лишь пожал плечами.

Я очень расстроилась, но старалась не подать виду. Кеннет, очевидно, набравшись смелости, начал расспрашивать меня о трансфигурации зелий, хотя ни в том, ни в другом не разбирался. Я постаралась загрузить его огромным количеством информации и сложных слов, и уже в кафе, усевшись со мной рядом, он сказал:

— Никогда не встречал таких девушек, как ты. Гермиона, ты просто удивительная.

Я с несвойственной мне самоуверенностью холодно ответила:

— Я знаю.

Джейсон, долго наблюдавший за нашим общением с Кеннетом, обратился к молодому человеку:

— Фобс, это безнадежно. Она слишком умна для тебя.

Кеннет недовольно посмотрел на него. Спорить с Джейсоном решались не многие, поскольку, во-первых, он был старше всех, с кем общался. Он поступил в университет не сразу после окончания Хогвартса, а лишь через пять лет, поняв, что школьного образования ему не достаточно, чтобы достичь тех высот, которых он хотел бы. Эти пять лет он профессионально занимался квиддичем, но понаблюдав за ветеранами магического спорта, за тем, как бросив игру — либо по состоянию здоровья, либо по другим причинам — они не могут найти достойной работы, испугался. Ветераны становятся никому не нужными, и даже самые яркие звезды быстро забываются, им на смену приходят новые, молодые и талантливые. Джейсон не хотел такой судьбы, и, бросив квиддич, поступил в университет. И не удивительно, что он сразу стал играть в за квиддичную сборную университета, а на третьем курсе стал её капитаном. И эта была вторая причина, почему он пользовался авторитетом среди всех ребят.

Положение же Кеннета в сборной было тем более шатким, что он пока не сыграл ни одной игры и не показал себя. Он играл в команде своего Мерлинс колледжа, и пока успешно. Сборной же выступать пока не приходилось. Кеннет не мог рисковать своим местом в команде университета и поэтому вел себя в отношении Джейсона с почтением, граничащим с раболепием.

— И так, как ты себя ведешь, ты ничего не добьешься, — сообщил Джейсон Кеннету, не стесняясь того, что я сидела рядом и все слышала, — интеллектом ты её не поразишь, потому что у тебя его, извини, нет. В знаниях тягаться с Гермионой бесполезно, всё равно ты проиграешь. И еще, она очень интеллигентный человек, и пошлости на неё действуют скорее раздражающе, чем положительно... И ей не нравится, когда её тискают, — добавил он, наконец, что заставило Кеннета убрать руку с моего плеча, которую я бесполезно пыталась снять оттуда уже несколько минут.

Кеннет определенно чувствовал себя неуютно, не зная, что ответить. Я посмотрела на Джейсона с легкой улыбкой. Удивительно, как ему удавалось видеть людей насквозь. Или это я была такой открытой?

Некоторое время просидев в кафе, я сказала, что мне нужно разобраться с предстоящим днем первокурсника и, к своему большому облегчению, ушла.

На мостике через Ядовитый канал я остановилась и взглянула темную воду, в которой отражалось хмурое небо. Скоро должен был начаться дождь, но я не спешила уходить.

Я чувствовала себя обманутой. Я ожидала встречи с Диком, но по совершенно нелепому стечению обстоятельств, она не состоялась. Это было нечестно.

Я пыталась успокоиться, привести мысли и чувства в равновесие, тихо журчащая вода и хмурое спокойствие вокруг немного помогли мне придти в себя.

22 сентября, понедельник

В понедельник я снова попыталась поговорить с профессором Вейнсом по поводу диплома. На этот раз никто больше не требовал его внимания и около пятнадцати минут мы обсуждали возможные варианты. Мы сошлись на мнении, что мне стоило выбрать для изучения группу ядов и рассматривать изменения, происходящие в них при различных воздействиях — нагревании, охлаждении, высушивании и прочее. Мне понравилась такая тема, и я сразу же после обеда направилась в библиотеку, чтобы выбрать, какие яды попадут в сферу моих интересов. Хотелось выбрать что-то малоизученное, чтобы был простор для деятельности.

22-23 сентября:

В ночь с понедельника на вторник состоялось, наконец, долгожданное событие — День Первокурсника. Я выбрала для себя образ древнегреческой богини мудрости — Афины. Правда, я отказалась от шлема, но зато озаботилась другими атрибутами: копьем, изображением Медузы Горгоны — не на эгиде, но на крупном кулоне на шее — а на плече у меня сидела маленькая сова Сотейра, которую мне одолжила Джина.

Праздник открывала я, поэтому, когда большая часть студентов уже собралась в клубе, я вышла на сцену. Сказав небольшую речь, я объявила начало празднования. Заиграла танцевальная музыка и постепенно студенты стали заполнять танцпол. Я прошла к диванчику, на котором сидели Калудия, Джейсон и Дик. Мы стали болтать о чем-то, стараясь перекричать музыку, и я смогла по-настоящему расслабиться.

Чуть позже я снова вышла на сцену, чтобы объявить первый конкурс — конкурс костюмов. Несмотря на то, что многие пришли в костюмах на античную тематику, немало ребят решили не выделяться и надели обычные мантии. Некоторые лишь дополнили их какими-нибудь аксессуарами с меандром или чем-то еще, напоминающем о древней Греции и древнем Риме. У нескольких мальчиков я видела лавровые венки, покрытые золотом. Облаченные в современные, но белые мантии, они действительно напоминали римских императоров. Первое же место занял Терри МакФерсон, пришедший в костюме римского воина — в доспехах, в шлеме и с копьем.

Вернувшись на свое место, я заметила, что Дик куда-то отошел. Клаудия, изображающая Афродиту, с распущенными волосами и вплетенными в них золотыми нитями с сердечками на концах, указала в сторону бара. Сперва я ничего не увидела из-за группы пифагорейцев, но затем они расступились, и моему взору открылась неприятнейшая картина: Дик разговаривал с какой-то девушкой в красивом воздушном платьице. Он склонился к её уху, потому что музыка была слишком громкой, и что-то говорил, а она улыбалась и иногда отвечала, касаясь рукой его руки.

Я сделала большой глоток эльфэля и отвернулась от парочки. Клаудия тут же начала кричать мне на ухо свои мысли по поводу собеседницы Дика:

— Мерлин, как он с ней общается? Эта Талулла, она же дура-дурой. Он ведь и на Дне Зельевара весной всю ночь с ней протусил.

Я вопросительно взглянула на подругу.

— Серьезно?

Конечно, я помнила, что всю ту вечеринку он провел то в компании каких-то приятелей из нашего колледжа, то с какой-то девчонкой. А я уже тогда жаждала его внимания и потому изо всех сил изображала приподнятое настроение. Но я не помнила, что это была за девочка, потому что при прекрасной памяти на имена, слова, события и даты, я очень плохо запоминаю лица людей.

— Ну, да, — ответила мне Клаудия, пытаясь перекричать музыку, — Я же тебе про неё тогда рассказывала. Она учится у них в Триффани. На втором курсе сейчас. Не помнишь что ли?

Я отрицательно покачала головой. Если бы я запоминала все истории, которые рассказывала мне Клаудия, в моей голове просто не осталось бы места для зелий. Сплетни — это вторая вещь, память на которую у меня всегда была удивительно плохой. Это объясняется тем, что я намеренно стараюсь выкидывать из головы вещи, не несущие в себе никакой пользы. Знать что-то о совершенно незнакомых людях мне не интересно, даже если это что-то, по мнению Клаудии, ошеломительное.

Вскоре от эльфэля у меня закружилась голова, я почувствовала странную легкость, а боковое зрение почти перестало работать, оставляя в фокусе лишь то, на что непосредственно был направлен взгляд. Но я не останавливалась, заказывая еще один бокал. Мне хотелось забыть о Дике, о своих переживаниях, наконец расслабиться.

Но когда заиграла старая, давно забытая мелодия, я почувствовала, как в носу защипало, а в горле встал неприятный ком. Жалость к себе накатилась волной, и я готова была расплакаться. В этот момент к нашему столику подошла Мари, наша однокурсница, и Клаудия решила воспользоваться этим, чтобы пойти потанцевать с Джейсоном. До этого она отказывала себе в этом удовольствии, потому что я танцевать не хотела, а оставлять меня одну она считала неправильным.

Мне нравилась Мари. У неё были красивые волосы — русые, но очень гладкие и блестящие. Это выглядело так естественно и притягательно, что порой мне хотелось прикоснуться к ним, чтобы убедиться, что и на ощупь они такие же шелковистые. Мне нравилось её лицо — такое милое, но не рафинированное. Остренький нос, тонкие, никогда не накрашенные бледно-розовые губы, светлая кожа и большие серо-зеленые глаза. Я не могла назвать её красивой в классическом понимании, но если бы меня попросили назвать самую привлекательную девушку из всех знакомых, я бы назвала её. Мне нравился её характер, её чувство юмора, манера поведения — всё. Мне нравилось то, что она сама не понимала, каким притягательным человеком была. Мне даже нравилось, когда она начинала жаловаться на что-то и выражать недовольство — в такие моменты она казалась мне одновременно такой же, как все, и лучше. Наконец, я была совершенно счастлива от того, что я нравилась ей. Она никогда не говорила об этом напрямую, но я чувствовала это. Почему-то, нам не удавалось общаться достаточно часто, но в те моменты, когда нам доводилось разговаривать, это было похоже на дождь в пустыне.

Я долго пыталась понять, почему она мне так нравилась и в какой-то момент осознала, что Мари была во многом похожа на меня, только лучше и интереснее. Я поняла, что видела в ней идеальную себя, так же, как в профессоре Боринг, синем чулке, видела худшую себя.

Поняв это, однако, я не изменила своего отношения к Мари и наслаждалась каждой беседой с ней. Когда она подошла и села со мной, я сразу же развеселилась, забыв печали.

Она рассказала мне о своем любимом телевизионном шоу, которое транслировалось у неё дома в Дании, и это было так приятно оторвано от моей повседневной жизни! Словно глоток свежего воздуха.

Через некоторое время к нам подошел Дик. Я заставила себя не обращать на него внимания и продолжила беседу с Мари. Но та сама вскоре решила вернуться к своим друзьям, с которыми сидела за другим столиком, а Дик сел ближе ко мне. Сначала мы молчали. Затем он потянулся к своему бокалу, а я шутливо ударила его по руке, сказав, что нечего напиваться, обратно в колледж его никто не понесет, потому что Джейсон с Клаудией, наверняка, уйдут задолго до конца вечеринки. Дик попытался изловчиться, и всё же взять бокал, но я снова помешала ему. Так мы дурачились какое-то время. На моей руке был твердый металлический браслет, и иногда, когда Дик хватал меня за руку, он случайно прижимал браслет, причиняя мне боль, но я не обращала на это внимания. Единственное, о чем я думала — о том, насколько он сильнее меня, насколько его руки больше моих, а пальцы длиннее. В тот момент я отчетливо осознала его физическое превосходство, и это было приятно. Мне хотелось, наконец, побыть слабой.

Позже мы оказались на танцполе. Я даже не заметила, как это вышло. Алкоголь подействовал на меня, и я стала смелее и открытее. Мы танцевали зажигательные танцы, не стесняясь физических контактов и откровенных движений. Мне было жарко, волосы прилипли к лицу и хотелось пить. Но уходить с тацнпола не хотелось. Однако нам пришлось сделать перерыв, так как мой коллега по Студенческому совету объявил новый конкурс. Кто-то выходил на сцену, они что-то делали там и получили какие-то призы — я ничего не слышала и не видела, кроме Дика.

Клаудия с Джейсоном, как я и думала, ушли около двух ночи. Мы с Диком остались одни и снова пошли танцевать. Вскоре я заметила, что в зал вошел профессор Вейнс. Я немало удивилась этому факту. Вскоре наши взгляды встретились, и я широко улыбнулась. Он поднял брови, то ли вопросительно, то ли удивленно. Конечно, вряд ли он ожидал увидеть меня, танцующей, без стеснения двигая всеми частями тела, зазывно глядя на Дика, который тоже не отрывал от меня взгляда. Продолжая танцевать, я еще несколько раз заметила, что Вейнс наблюдает за мной, и почти решила подойти к нему и спросить, может быть, что-то не так. Или, быть может, он пришел сюда, потому что ему срочно надо было поговорить со мной. Но решив, что раз он не подходил ко мне, то ничего важного сказать мне не намеревался, я продолжила танцевать.

Через некоторое время профессор Вейнс ушел, а я почему-то почувствовала себя виноватой. Хотя к тому не было совершенно никаких оснований. Оставив, наконец, Дика, я пошла к бару. Шаг этот в некотором роде был намеренным — я хотела, чтобы все не выглядело так, словно от Дика зависит моя жизнь и мое настроение. Что я вполне могу сама первой закончить разговор или танец. Просто я очень боялась показаться навязчивой.

Вскоре к нему присоединилась Талулла. Я решила заказать себе еще эльфэля, как вдруг рядом оказался Кеннет, тут же вызвавшийся меня угостить. Я не стала возражать. Я была расслаблена, в голове все словно заволокло туманом, а мир вокруг немного покачивался. Единственное, о чем я подумала, принимая предложение Кеннета, это о том, что сэкономлю, и уж если губить здоровье алкоголем, так уж лучше не за свой счет.

Спустя какое-то время — какое, я сказать не могла, поскольку все вокруг казалось нереальным, как и течение времени — я обнаружила себя, сидящей за барной стойкой, разговаривающей о чем-то с Кеннетом. Его рука лежала на моем колене, а я не возражала. Но тут подошел Дик. Он взял меня за руку чуть ниже локтя и позвал за собой. Кеннет начал что-то возмущенно говорить, но ответ Дика заставил его успокоиться.

Получив в гардеробе свою мантию, я надела её и подошла к зеркалу. Сперва я пыталась застегнуть все пуговицы, но это было чертовски сложно. Тогда я просто намотала на шею шарф и взглянула на свое отражение. Вид мой оставлял желать лучшего. Особенно глаза — покрасневшие, с осыпавшейся на щеки тушью и нездорово блестящие. Дик подошел ко мне, уже облаченный в мантию, с глазами не более трезвыми, чем у меня, и мы вышли на улицу. Холодный воздух тут же немного привел меня в чувства, но не достаточно, чтобы я помнила, о чем мы разговаривали по пути к Фламельс колледжу. Осталось лишь приятное впечатление, хотя я уверена, что наговорила глупостей.

Когда мы оказались у каменной стены, ведущей во внутренний дворик моего колледжа, все, о чем я могла думать — это кровать с мягкой подушкой и теплым одеялом. Мантия была недостаточно теплой для осенних ночей, а попытка выполнить согревающее заклинание чуть не привела к серьезному ожогу. И теперь я мечтала оказаться в собственной комнате. Но сперва предстояла минута прощания. Если бы я была трезва, она показалась бы мне смущающей, но тогда я просто сказала «пока» и, полюбовавшись удаляющейся спиной Дика, поспешила в общежития.

27 сентября, суббота

В субботу я не смогла пойти на матч, поскольку в понедельник по ядам должны были пройти практические занятия. Не подготовиться к нему было бы не просто неправильно, но опасно. Даже Клаудия решила провести субботу за пергаментами с рецептом зелья, которое нам предстояло варить и подробным описанием процесса его изготовления.

Кроме того, в воскресенье я собиралась, как и всегда, навестить родителей и Гарри, Рона и Джинни, а потому в субботу должна была заниматься особенно активно. На неделе мне это совсем не удалось, поскольку во вторник после вечеринки я была не в лучшей форме, а затем готовила к пятнице сообщение для профессора Нушича по Идентификации Зелий.

28 сентября, понедельник

Как я и ожидала, работа в лаборатории под руководством профессора Вейнса оказалась делом нелегким, но интересным. И даже не смотря на то, что Терри Макферсон был выгнан с занятия, поскольку оказалось, что он не вызубрил состав зелья, а Юдита Пучинскайте, всегда казавшаяся мне очень ветреной девушкой, не позаботилась о том, чтобы в кармане её мантии лежал безоар, за что также была отстранена, все остались под приятным впечатлением.

После занятия, пока Вейнс сидел за своим столом, делая пометки в каких-то бумагах, я подошла к нему и попыталась извиниться за то, что произошло на вечеринке.

— Мне стоило подойти и поздороваться с вами, сэр, — сказала я, вдруг осознавая, как глупо это звучит, — это было непочтительно.

— Мисс Грейнджер, — холодно отозвался Вейнс, не отрывая взгляда от пергамента, — вы действительно полагаете, что меня это каким-либо образом взволновало?

Он резко поднял взгляд и его зеленые глаза были похожи на вспышку Авады Кедавры.

— Последнее, в чем я нуждался в тот вечер, это приветствия пьяной студентки. Достаточно было той сцены, которую я увидел, когда вы бесстыдно отирались о какого-то молодого человека, чтобы заставить меня поскорее покинуть зал.

Я почувствовала жгучий стыд. Он был, безусловно прав. Сначала, в тот вторник, я была даже как будто бы горда, обсуждая с однокурсниками прошедшую вечеринку и степень опьянения каждого. Я не была тогда белой вороной, и, хотя почти не говорила, с удовольствием слушала, как Клаудия, а потом Джина говорили о том, как я «отожгла». Я была «со всеми», эта общность грела душу.

Но теперь всё это исчезло, сменившись неприятным желанием стереть преподавателю память, потому как это было значительно легче, чем провалиться сквозь землю.

Не позволяя себе расплакаться, я сказала «прошу прощения, сэр» и быстро покинула лабораторию.

К счастью, Клаудия уже ушла на обед, и я смогла успокоиться, прогулявшись до здания Мерлинс колледжа, и обратно до Обеденного зала. За обедом Клаудия рассказала мне неприятнейшую историю.

Оказывается, после Ядов, она, Джина, Терри и Юдита решили найти профессора Боринг, чтобы взять у неё темы для докладов. Поскольку они не слишком часто посещали Библиографию, они решили повысить свои шансы на сдачу экзамена, прочитав доклад.

Они заглянули в преподавательскую, где им сказали, что они могут пройти к аудитории, где у нас проходят занятия по Библиографии, а профессор Боринг подойдет туда через несколько минут. Ребята так и поступили. Усевшись на стульях, стоящих у двери в аудиторию, они начали разговаривать, и в основном беседа касалась Библиографии и её бессмысленности. Постепенно разговор о предмете перешел на разговор о личности преподавателя — и здесь было, что обсудить. Худенькая маленькая женщина неопределенного возраста, совершенно не следящая за собой, с редкими серыми волосиками и неровными зубами была великолепным объектом для насмешек. От обычных шуток, они вскоре перешли к совершенно жестоким оскорблениям.

— Джина сказала, что ей интересно, какой у Боринг муж, — сообщил Терри, — а я тогда сказал, что сомневаюсь, что он у неё вообще есть, потому что вряд ли кто-то может посмотреть на неё как на женщину.

Джинни и Клаудия скривили страдальческие рожицы.

— А я потом добавила, что она... о борода Мерлина, я сказала такие ужасные вещи, мне даже повторить стыдно.

Терри согласно закивал головой.

— И мы еще так громко говорили, и хохотали, как сумасшедшие, — добавила Джина.

Несколько минут ребята глумились над профессором, пока вдруг дверь аудитории не открылась и оттуда в коридор не вышла сама Боринг. Своим тихим писклявым голоском она спросила:

— Молодые люди, вы что-то хотели?

Но ребята застыли с открытыми ртами. Они никак не ожидали, что профессор все это время была там внутри, и одновременно поняли, что она могла слышать каждое их слово.

— Это было ужасно, — поведала мне Клаудия, — я думала, сгорю со стыда.

— Ага, а она смотрит на нас своими мышиными глазками, так невозмутимо, — досадливо добавил Терри, — сожри меня мантикора...

— Как вы теперь экзамен сдавать будете? — риторически спросил Юлий Глаубер, слушавший историю.

— Да хрен с ним, с экзаменом! — воскликнул Терри горячо.

— Главное, что это просто... просто... — Джина не могла подобрать слов, но Клаудия ей помогла:

— Стыдно.

Джинни и Терри согласно кивнули.

— Мне её теперь жалко, — заметила Мари, также сидевшая рядом.

— Ну а темы докладов-то вы получили? — спросила я.

Клаудия согласно кивнула, а потом на её лице появилось растерянное выражение.

— Только я её уже забыла... я так растерялась, что слушала Боринг в пол уха. Я только о том и думала, услышала она все-таки, что мы говорили, или нет.

— Дерьмо, я тоже, — отозвался Терри.

— Может, Юдита помнит? — предположила Джина, — Она уже пообедала, надо будет к ней в общежитии зайти.

История была действительно неприятной. И даже не столько из-за возможных академических трудностей — мне почему-то казалось, что при всей своей кажущейся сухости, профессор Боринг не была злопамятной. Да и без того экзамен у неё был очень сложным. Но морально-этическая сторона вопроса была действительно важной. И беспокоило меня не только возможно задетые чувства преподавателя, сколько вот какой вопрос: если бы не было подозрений, что профессор Боринг услышала, что говорили ребята, как бы восприняли этот случай и они сами, и окружающие? Разве кто-то стал бы переживать из-за того, что кучка студентов позлословили за спиной у преподавателя? Это вполне обычное дело. Выходит, что обсуждать человека, говорить о нем жестокие вещи — нормально, главное, чтобы вас за этим не поймали. Звучит по-слизерински, а всё, что попадало под эту категорию, всегда считалось чем-то скверным. Но с другой стороны, если тебе не нравится человек, говорить о нем хорошее или постоянно защищать — лицемерие. Так как же поступать — правильно?...

Вот поэтому я предпочитаю молчать.

После обеда Клаудия настояла на том, чтобы мы пошли погулять. По её словам, мне было необходимо развеяться и подышать свежим воздухом. Я не стала возражать. Мы улеглись на траве на лужайке перед Фламельс колледжем и Обеденным залом, предварительно произнеся согревающее заклинание, направив палочки на холодную землю. Там было довольно много студентов — такие солнечные деньки, как тот, в конце сентября были большой редкостью.

Клаудия увлеклась рассказом о том, как обустроит свой дом в Румынии. Её папа подарил ей на восемнадцатый день рождения небольшой особняк в Валахии, но из-за учебы в университете она почти не могла им заниматься. После защиты диплома же Клаудия собиралась отправиться туда и превратить старый дом в «шикарное жилище». Она давно упрашивала Джейсона, чтобы тот согласился жить с нею там, но Джейсону претила мысль о том, чтобы жить в доме своей девушки. Он считал, что должно быть наоборот, но его собственная квартирка в Ливерпуле была не самым привлекательным местом для обитания. Этот вопрос — о том, где им жить после окончания университета — периодически, если не сказать «систематически», становился причиной их ссор. Но сейчас Клаудия забыла об этом и с огоньками в глазах описывала мне, какой плиткой отделает санузел.

Я слушала её вполуха, задумчивая щипая чуть потускневшую травку. Как вдруг боковым зрением я заметила какое-то движение. Клаудия замолчала. Я чуть повернула голову и увидела пару черных блестящих ботинок. Я быстро поднялась на ноги и встретилась взглядом с тревожным взглядом глаз профессора Вейнса.

— Сэр? — вопросительно произнесла я.

— Мисс Грейнджер, — серьезно произнес он и затем широко улыбнулся.

Я удивилась. Даже, в некоторой степени, испугалась.

— Я хотел извиниться за собственное поведение сегодня днем, — произнес он дружелюбно, — я был непростительно груб.

Сказав это, он галантно поклонился.

— Ничего страшного, сэр, — произнесла я растерянно, — на самом деле, вы были абсолютно правы.

— Прекрасно... — Вейнс несколько секунд смотрел на меня тяжелым взглядом, затем снова лучезарно улыбнулся, и быстро развернувшись, ушел.

Какое-то время я потрясенно смотрела ему вслед. Затем я опустилась на землю. Клаудия тут же набросилась на меня с крепкими объятиями. Повалив на землю, она нависла надо мной, щекоча длинными волнистыми прядями лицо. Её глаза сияли.

— Клаудия, Мерлина ради, слезь с меня, — сказала я сердито, — ты вообще в своем уме?

— Он в тебя влюбился! — воскликнула Клаудия, отодвигаясь, и позволяя мне сесть. — Ты представляешь! Какая же ты счастливая!

Я одарила её вопросительно-удивленным взглядом.

— Ты что, не видела, что произошло? — спросила я.

— Видела, конечно!

— В таком случае, должна была заметить, как странно профессор Вейнс себя вел.

Клаудия вздохнула и посмотрела на меня как на несознательное дитя.

— Ну конечно, он вел себя странно! — ответила она. — Все влюбленные себя так ведут.

Я лишь покачала головой, не желая спорить с упрямой подругой. И хотя та еще несколько минут распиналась о том, как же все будут мне завидовать, я не обращала на это внимания. Я-то знала, что тут дело совсем не в любви. А вот в чем?

29 сентября, вторник

Во вторник состоялась очередная встреча Студенческого Совета. Оказалось, в этом году наш университет проводил ежегодную конференцию «Зелья и Артефакты». Каждый раз она проходила в одном из пяти существующих магических университетов, и вот снова настала наша очередь. Ответственным за организацию мероприятия была назначена я, а в помощники мне дали юношу с четвертого курса — Эмиля Готье.

После собрания мы с ним вдвоем отправились в Шоколадушку, чтобы обсудить план действий и заодно познакомиться поближе. Он говорил с сильным французским акцентом, несмотря на три года, которые провел в Англии, и все время теребил тонкими пальцами край салфетки. Он никогда не смотрел мне в глаза и очень изящно убирал челку, если она мешала ему. Эмиль показался мне стеснительным, немного странным, но очень ответственным мальчиком. И я сразу поняла, что у нас не возникнет проблем с тем, кто главный в команде.

3 октября, суббота

Когда, наконец, наступила суббота, пришло неприятное известие — команда, которая собиралась играть с командой Триффани колледжа, отравилась и матч отменили. Клаудия предложила всё равно пойти погулять с Джейсоном, и, возможно, Диком, но тут пришел сам Джейсон — один — и предложил нам обеим пойти с ним в кино. Мы согласились. Я не стала спрашивать, где был Дик, решив, что если он не явился, значит, сам не захотел. Джейсон наверняка предлагал ему пойти вместе с нами. К сожалению, не стала спрашивать и Клаудия, и я злилась на нее за столь неожиданное отсутствие любознательности.

Фильм оказался совершенно неинтересным и маловразумительным. Сразу же по его окончании я отправилась в Каминную и уже через мгновение оказалась дома. Настроение было достаточно веселым лишь для того, чтобы усесться у камина с книжкой и Крукшанксом на коленях.

Не трать время на человека, который не стремится провести его с тобой.

Г. Г. Маркес

4 октября, воскресенье

В воскресенье я вернулась в университет рано, поскольку Гарри и Джинни были приглашены на обед к Лаванде Вуд, в девичестве Браун, и её мужу Оливеру Вуду. У Рона тоже было свидание, и я решила почитать книги по курсовой, которые купила в университетском магазинчике. Я стремилась узнать как можно больше о современных исследованиях, чтобы не взять тему, которой занимается кто-то другой.

Но ближе к вечеру мои мысли все чаще стали возвращаться к Дику. И тут меня озарила блестящая мысль — почему бы не написать ему письмо? Но для того должен был быть повод. Поразмыслив, я вспомнила о том, что в прошлом году Дик тоже занимался организацией конференции на своем факультете. Трепеща от радости, я достала из ящика стола пергамент, схватила перо и, обмакнув его в чернильницу, начала быстро писать.

Через двадцать минут в открытое окно влетела сова, которую я отправила Дику. К её лапке был привязан его ответ. Он рассказал о конференции, и я почувствовала в его письме желание продолжить беседу. Я написала ответ, и уже через десять минут сова прилетела обратно.

Письмо за письмом, мы переписывались почти всю ночь. Лишь около четырех утра он написал, что собирается спать, и я тут же пожалела, что не прекратила переписку первой. Но я твердо решила, что в следующий раз наш разговор закончу я, чтобы не было ощущения, что я все время навязываюсь.

В любом случае, спать я легла довольной и счастливой.

5 октября, понедельник

Следующим утром, однако, я уже не была так счастлива. Я так и не смогла заставить себя подняться и дойти до теплиц, и Гербология оказалась пропущенной. Клаудия, которая утром вернулась из Румынии, убежала на занятия, так и не услышав вразумительного объяснения моего нежелания вставать так рано.

К ленчу я все же заставила себя подняться. Идя к Обеденному залу, я увидела идущих вдалеке однокурсников и пошла им на встречу. Клаудия, как только я встретилась с ней, схватила меня под руку и начала рассказывать о том, как её только что едва не укусила непентеса, и её спас Терри, который, кстати, расстался с Джиной, потому что, говорят, что она застала его пьяного в компании какой-то второкурсницы, кузины той девочки, о которой она рассказывала мне примерно неделю назад — подруге девушки, с которой раньше встречался Джейсон...

Я слушала вполуха, потому что очень хотела спать. Наконец, заметив это, Клаудия поинтересовалась, что со мной. Я, отметив, что почти все однокурсники обогнали нас и ушли далеко вперед, ответила:

— Я всю ночь переписывалась с Диком, — я постаралась сделать так, чтобы это прозвучало буднично.

Но Клаудия прониклась этой новостью и радостно воскликнула:

— Как круто!

— Сова, кажется, так не считала. Ближе к двум она прилетела ко мне не только с ответом Дика, но и со своей подружкой-сменщицей. При этом последняя умела выражать взглядом столько недовольства, что мне пришлось скормить ей всё твоё шоколадное печенье, до которого она оказалась очень охоча.

— Ничего удивительного, оно очень вкусное, — произнесла Клаудия задумчиво, а затем, словно очнувшись, громко спросила, — так о чем же вы переписывались?

— Обо всякой ерунде. По большому счету, ни о чем особенном...

— Он не пригласил тебя куда-нибудь?

Я недовольно вздохнула и, скривив губы, ответила:

— С чего он стал бы меня куда-то приглашать? Мы же просто переписывались.

— Пфффф. Ну что же он такой нерешительный? — возмутилась она искренне.

Я закатила глаза. Неужели она не понимала, что мы только нащупывали почву, так сказать. Да и ничего такого в этой нашей переписке не было. Просто дружеская болтовня...

— А по-твоему он должен был сразу же прискакать ко мне с букетом роз и просьбой выйти за него замуж? Действительно, после ТАКОЙ ночи каждый порядочный мужчина...

— Ну не вредничай! — Клаудия обняла меня, и тут же отпустила, чтобы перепрыгнуть через небольшую лужицу.

Она была похожа на бабочку, порхающую с цветка на цветок, такую яркую и неугомонную.

В этот момент между мной и Клаудией кто-то быстро прошел, и по волнистым светлым волосам, невысокой статной фигуре и летящей походке я смогла угадать профессора Вейнса.

— Ой, а вот и другой твой кавалер, — хихикнула Клаудия, — надеюсь, он всё слышал!

Я посмотрела на подругу как на полоумную. Она снова взяла меня под руку и пояснила:

— Тогда он начнет ревновать и поспешит взять быка за рога, пока тебя не увели.

Я раздраженно выдернула руку из её цепких пальчиков и раздраженно ответила:

— Только что ты радовалась тому, что у меня налаживаются отношения с Диком.

— Всегда надо иметь вариант прозапас, — беззаботно ответила Клаудия, — к тому же, честно говоря, Вейнс мне нравится больше.

Мы вошли в Обеденный зал и сели на свободные места. Я взглянула на длинный преподавательский стол, стоящий в конце зала поперек нашим. Профессор Вейнс уже сидел там, с, кажется, большой неохотой разговаривая с профессором Питч.

— И чем же он нравится тебе больше? — спросила я Клаудию тихо, чтобы никто не слышал.

Клаудия, взяв с тарелки два сэндвича и соединив их в один, с аппетитом откусила большой кусок. Измазавшись в соусе, она довольно улыбнулась и с набитым ртом попыталась ответить.

Я втянула носом воздух и посмотрела куда-то вверх, вопрошая небеса, почему те посылали мне друзей с одинаковыми отвратительными привычками.

К счастью, Клаудия сама поняла, что говорить, когда ротовая полость заполнена пищей, не удобно, сперва дожевала, а потом восторженно сообщила:

— Ну Вейнс же такой мужественный! От него просто веет силой и уверенностью в себе. И он такой... загадочный, такой... ммм...

Я пожала плечами. Он, конечно, был красивым, но чтобы заставить меня сидеть с таким же мечтательно-глупым лицом, с каким сидела Клаудия, ему пришлось бы как следует постараться.

— А твой Дик, он что? — продолжила она, очнувшись от своих фантазий. — Интересный, веселый, симпатичный, это да. Но блин, такой... какой-то весь нерешительный, сам не знает, чего хочет. Нюня, в общем.

— Исчерпывающее описание, — констатировала я.

Если говорить откровенно, я не могла не согласиться. Не смотря на веселый нрав и легкость в общении, его можно было бы назвать флегматиком. Более того, он предпочитал пускать всё на самотек или позволял решать всё за себя другим людям. Лишь иногда он устраивал бунты, если жизнь обещала трудности или резкую смену привычного спокойного течения жизни. Плыть по течению и избегать принятия серьезных решений — вот в чем заключалась философия его жизни, и я не могла сказать, что мне это нравится. Просто когда влюбляешься, такие вещи не имеют значения. В сердечных делах невозможно прислушаться к доводам рассудка.

После обеда Клаудия убедила меня не идти на Библиографию, но на улице пошел дождь, и вместо намечающейся прогулки, мы устроили посиделки в Шоколадушке. Было там немало наших одногруппников — Библиография привлекала немногих. И разговор снова зашел о профессоре Вейнсе. Начала его Юдита.

— Как я не хочу идти на Яды! — манерно протянула она с акцентом, к которому я так и не смогла привыкнуть.

— Совсем недавно ты говорила другое, — заметил Терри.

— Тогда Вейнс еще не успел накричать на меня!

— Он не кричал, — заметила я, — он вообще не кричит. Он совершенно справедливо отчитал тебя за несоблюдение мер безопасности. Мы, кстати, проходили это еще на первом курсе.

— Да-да, профессор Джорджисон, — весело воскликнула Клаудия, а затем, передразнивая его, гнусаво произнесла, — Об этом, ребятки, вы можете прочитать в моей книжке. Кстати, обязательно купите её. Это ваша настольная книга на все пять лет. Всего два галеона. В нашем магазине она есть...

Все дружно рассмеялись. Джорджисон, грузный мужчина с пышными седыми усами и очень неприятным голосом, упоминал свой научный труд «Введение в предмет Зельеварения» по крайней мере один раз за занятие и настаивал на том, чтобы каждый приобрел сие печатное издание.

— Ну, Джорджисон хоть был и идиот, но, по крайней мере, не унижал нас так, как Вейнс, — гнула свою линию Юдита.

— Разве Вейнс унижал? — тут же вступилась я. — Ты еще не знаешь, что такое унижать. Вот у нас в школе был один профессор — выдающийся зельевар, но характер был прескверный. Макферсон подтвердит.

Терри закивал.

— Снейп-то? Даааа. Это был тихий ужас. Летучая мышь... с говном тебя мог смешать — и не заметить.

— Ээ... не стоит так резко... — пробормотала я.

— Моему факультету еще не очень доставалось, а вот Гриффиндор он терпеть не мог. На Пуффендуй даже внимания не обращал, а Слизеринцам всё время потакал. При том делал это настолько демонстративно, что ни у кого даже сомнений не оставалось, что он поступает нечестно. А директор всё терпел. Хотя, опять же, на моем курсе всё было не так остро, а вот когда на следующий год после меня пришел Гарри Поттер — что тогда началось...

— Слушай, это тот самый Снейп, который Дамблдора убил? — спросила Юдита.

— Ага, он самый, — ответил Терри. — А потом его самого змея сожрала. Да вон, Гермиона сама всё видела... Гермиона?

Я глубоко дышала, стараясь успокоиться. Когда я вспомнила профессора Снейпа, я старалась заглушить в себе то обычное ощущение произошедшей несправедливости, которое появлялось у меня при упоминании его имени. Я старалась абстрагироваться от эмоций — в конце концов, нужно научиться обращаться к прошлому без болезненных чувств.

Но когда говорить начал Терри, да к тому же так непочтительно, когда без единой эмоции спросила об убийстве Юдита — я не смогла сохранить спокойствие. Для людей, которые были в стороне от войны, которые жили в другой стране, или же просто не были вмешаны в активные действия, те времена были лишь историей. Все знали Гарри Поттера, все считали его героем, но как много героев было кроме него! И как несправедливо они были забыты. Нет, не Министерством, и не теми, кто стоял с ними плечом к плечу, сражаясь со злом. Но вот такими обычными волшебниками... Неужели смерть профессора Снейпа была совершенно напрасной?

— Его не «сожрала змея», его укусила Нагайна, змея Волдеморта, — процедила я, голос нервно дрожал, — и пусть он погиб так бесславно, он был очень отважным человеком и героем той войны. Ты просто не имеешь права так неуважительно отзываться о нем, Макферсон.

— Да ладно тебе, Грейнджер! — воскликнул Терри. — Тебе же от него и доставалось больше всех!

Я рассердилась и хотела ответить что-то резкое, когда Юдита своим раздражающе тягучим голосом произнесла:

— Как же он может быть героем, если он убил Дамблдора?

Я глубоко вздохнула:

— Дамблдор приказал ему сделать это, потому что... Мерлин, это очень длинная история. Когда-нибудь, я верю, кто-нибудь напишет правду обо всем, что произошло тогда, и в каждом учебнике будут описаны те события. А сейчас просто поверь мне на слово. Так. Было. Нужно. Каждый сыграл свою роль, и мы победили.

Я сжала в руках свою палочку и вдруг заметила, что и Юдита, и Клаудия, и Джина, которая всё это время молча сидела рядом и слушала наш разговор, смотрят на меня с некоторым благоговением.

Терри же не хотел успокаиваться:

— Интересно, если Снейп — герой, почему его нет в списках? Почему его не наградили хоть каким-нибудь Орденом Мерлина? Награждают же посмертно.

— Награждают! — рявкнула я. — Если тебе интересно, ни одного моего друга мне пришлось похоронить, любуясь орденами на их грудях. Только что значат эти ордена, если человека уже нет в живых?

— Они значат его роль в истории и всеобщее отношение, — заявил Терри. — Сама посуди, лет через двести, когда будут изучать историю наших дней, в какой лагерь запишут Снейпа? Конечно к пожирателям! Он убил Дамблдора, умер как приспешник Волдеморта. Никто там не будет разбираться, на кого НА САМОМ ДЕЛЕ он шпионил, и кого почему убил.

Я постаралась успокоиться и говорить без лишних эмоций. Терри ведь в некотором роде был прав.

— Нет никаких доказательств, — сообщила я сухо, — кроме слов Гарри. В министерстве ему как будто бы поверили, но никто не стал всерьез разбираться. Нам тогда тоже было не до того, это были слишком тяжелые времена. Затем мы пытались начать новую жизнь, оставить войну позади. Для нас было важно, что в нашей памяти профессор Снейп остался героем.

— И могилку его, наверное, каждый месяц навещаете? — уточнил Терри саркастично.

— Какой ты бесчувственный! — воскликнула Клаудия. — У тебя совсем сердца нет?

— Как тебе должно быть известно, профессора Снейпа не хоронили, потому что после пожара в Визжащей Хижине от него... — я нервно кашлянула, — от него ничего не осталось. Но там, где раньше была Хижина, стоит надгробный памятник, и да, каждое лето, мы с Гарри и другими — теми, кто рисковал своими жизнями в той войне, а не отсиживался дома у мамочки под крылом — приходим туда... чтобы помнить.

За нашим столиком воцарилась тишина.

— Извините, мне нужно уйти, — сказала я тихо и вышла из кафе.

Бегом я добралась до мостика через Ядовитый канал. Дождь был сильным, и я насквозь промокла, но идти куда-то под крышу не хотелось, не хотелось встречать людей, разговаривать. Спор с Терри совершенно выбил меня из колеи, хотя я должна была привыкнуть, должна была воспринять это спокойно. Мнение Макферсона для меня ничего не значило, главное было — что думала я, что чувствовала, что помнила. Но Терри задел те струны моей души, которые были очень восприимчивы к прикосновениям и выдавали неожиданно высокие ноты.

Промокнув до нитки, я вернулась к Фламельс колледжу только когда пришло время идти на Яды.

В лекторий я вошла одной из последних. Только я закрыла за собой дверь, как раздался бой часов на Старой башне и вошел профессор Вейнс.

— В чем дело, мисс Грейнджер? — спросил он строго. — Почему вы разгуливаете по лекторию?

Я обернулась.

— Я только что вошла, сэр.

— Так займите свое место поживее, вы задерживаете своих коллег и меня.

Я удивленно подняла брови и поспешила занять ближайшее свободное место.

— Как показала практика, — недовольно сообщил Вейнс, раскладывая какие-то пергаменты на кафедре, — ваши... — здесь он сделал небольшую паузу, словно стараясь подобрать более мягкое выражение, — головы воспринимают не более десяти процентов информации, которой я с вами с такой тщетностью делюсь. Результаты лабораторной работы вы сможете узнать у ваших старост, которые должны подойти ко мне после занятия и забрать пергаменты с баллами. Как вы сможете понять из этих списков, уровень ваших знаний и умений катастрофически низок. Дабы избежать столь плачевных итогов в будущем, я буду систематически проводить контрольные работы, средний балл за которые станет одним из важнейших факторов при выставлении оценки за экзамен.

По лекторию пронесся недовольный ропот, и Вейнс, который до того момента сдерживал рвущуюся наружу ярость, внезапно рявкнул:

— Молчать!

И все замолкли.

— Предупреждать о проведении контрольной я не буду, — продолжил профессор ровным голосом, — поэтому к каждому занятию вы должны быть готовы. Также это значит, что вам не стоит прогуливать.

Подобные зверства были в университете в диковинку, но студенты решили попридержать недовольство до конца пары. Однако Вейнс снизошел до пояснения, почему он прибегает к столь суровым мерам:

— В будущем от ваших знаний и умений, возможно, будут зависеть человеческие жизни. Речь идет не о какой-нибудь полироли для мебели или зелье для придания блеска волосам. И даже не о зелье Сна без сновидений. Яды и противоядия — это не наука, а искусство балансирования между жизнью и смертью, — Вейнс вышел из-за кафедры, и принялся неспешно прогуливаться перед аудиторией. — Между первым и вторым тончайшая грань, и огромная пропасть. Один неверный ингредиент, и из спасителя вы превращаетесь в убийцу. Кто? — Спросил он неожиданно громко, и все вздрогнули. — Кто из вас готов принять на себя ответственность за жизнь другого человека? Может быть вы? — он указал на девушку прямо перед собой. — Или вы? — он обратился к юноше на заднем ряду. — Может быть. Но точно не я. А если один из вас по причине своей неграмотности отравит больного ребенка или собственного дедушку, виноват буду именно я. Потому что когда вас спросят, кто вам дал право утверждать, что вы можете варить противоядия и спасать волшебников, вы достанете свой диплом и покажете оценку по моему предмету. И скажете: «Вот моё дозволение. Я знаю, я умею, я могу». Поэтому поверьте мне, — это профессор произнес с каким-то маниакальным блеском в глазах, что заставило всех поверить каждому его слову, — ни один из вас не получит даже удовлетворительной оценки, если я не буду считать, что вы её заслуживаете.

В аудитории воцарилась тишина. Профессор Вейнс, пройдя к кафедре, невозмутимо произнес:

— Ну а тема сегодняшней лекции...

Все тут же зашелестели пергаментами и застучали крышечками чернильниц. Юлий Глаубер, который оказался сидящим рядом со мной, прошептал:

— Ну что, Грейнджер, всё еще хочешь писать у него.

Я подняла на него взгляд, в котором, наверное, читался немой восторг, и молодой человек сам ответил на свой вопрос:

— Ооо, понятно. Вы с ним сработаетесь.

Всю лекцию я силилась не заснуть. Мне было интересно всё, что говорил профессор Вейнс, но бессонная ночь не прошла незаметно. Глаза закрывались сами собой, а голова казалась свинцовой, и я жалела о том, что не приняла перед парой Глоток Бодрости. Вейнс несколько раз кидал на меня недовольные взгляды, наверняка замечая, как я зевала, подпирала голову рукой и часто моргала, надеясь, что сонливость исчезнет сама собой. Но он никак это не прокомментировал, несмотря на то, что в его глазах отчетливо читалось желание сказать что-то резкое по поводу моего состояния. И у меня нет сомнений, что это было бы что-то очень саркастичное и обидное, поэтому мне оставалось только мысленно благодарить его за демонстрируемую выдержку.

После занятия он попросил меня задержаться.

— Мисс Грейнджер, со следующей недели, скорее всего, вы сможете начать работать в лаборатории над дипломным проектом.

— Да, сэр, спасибо, — ответила я.

— И примите к сведению, что в таком состоянии, как сегодня, я вас в лабораторию не допущу.

Он сосредоточенно принялся скатывать пергаменты в трубочки и складывать их один в другой. Я внимательно посмотрела на него.

— Сэр, я...

— Что вам неясно, мисс Грейнджер? — спросил профессор недовольно, не отрываясь от своего занятия.

— Ничего, сэр. Извините. До свидания, — ответила я.

Вейнс поднял голову, и, расчетливо взглянув мне в глаза, широко улыбнулся:

— Приятного дня, — сказал он, и я поспешила покинуть лекторий.

Клаудия поджидала меня в холле. Стоило мне приблизиться, как она начала восторженно щебетать о профессоре Вейнсе:

— Ох, Моргана! Нет, ты видела этот взгляд? Ты слышала этот голос? Эти властные нотки...мм... как же тебе повезло, Гермиона!

Я пересекла холл, сопровождаемая Клаудией с её криками, и вышла из учебного корпуса. На улице всё еще шел дождь и я, достав палочку, наколдовала небольшой защитный экран над собой, намеренно не делая его достаточно большим, чтобы защитить и Клаудию. Тогда ей пришлось на время замолчать, чтобы наколдовать собственную защиту. Она достала из кармана миниатюрный зонт, который тут же увеличила и заставила лететь над собой.

— А тебя не пугает, что он в любой момент может устроить контрольную? — спросила я.

— Пугает, конечно! И как преподаватель он ужасен. Не в том смысле, что плох, — поправилась она, — а в том смысле, что очень строгий и страшный. Но как мужчина он может вскружить голову любой.

Мы шли к Обеденному залу, хотя я совсем не была голодна. Рядом с нами шли многие, кто только что был на лекции Вейнса, и все обсуждали жестокость его системы преподавания.

— Не знаю, — ответила я подруге, — мне кажется, у него просто скверный характер и огромное самомнение. Однако на то есть причины. Хотя я пока не смогла оценить масштабы его таланта, я уверена, он великолепный зельевар. И, безусловно, он отличный оратор и блестящий педагог. Если бы не личные качества, которые делают его несколько жестоким, он был бы бесценен.

— Бла-бла-бла, — скучающим тоном ответила Клаудия, и тут же сменила тему, начав расспрашивать меня о конференции, которую я должна была готовить, и, главное, о том, кто мне должен был в это помогать — о Эмиле Готье.

Вечером того дня я надеялась получить письмо от Дика — мы ведь так увлекательно переписывались прошедшей ночью — но ни одна сова не поскреблась в мое окошко, и уже после полуночи, дочитав роман писателя-мага Маффина Калденроя «Аппарируя в Сонвилль», я легла спать.

9 октября, пятница

До конца учебной недели я так и не получила ни одного письма от Дика. Не смотря на острое желание написать первой, я дала себе обещание не делать этого.

После занятий у меня была назначена встреча с Эмилем. Устроившись в Шоколадушке за одним из столиков в самом углу, мы достали длинные свитки, в которых было написано всё, что нам предстояло сделать для организации конференции, и начали обсуждение.

— С заявками от участников и письмами-приглашениями должны разобраться Фирстен и Чарити, — говорила я, попутно записывая фамилии девочек рядом с соответствующим пунктом, — но последние необходимо составить.

— Я уже составил черновой вариант, — произнес Эмиль мягко и достал из сумки изрядно помятый свиток.

Убрав небрежным движением с лица темную волнистую прядь, он развернул пергамент и негромко прочитал мне текст приглашения для гостей и участников конференции.

— Отлично, — искренне сказала я, когда он закончил. — Просто идеально. Это замечательно, что мне дали в помощники тебя — кто еще догадался сам бы составить этот текст, да еще выполнил бы задание с таким изяществом слога?

Эмиль смущенно улыбнулся и протянул мне пергамент.

— Нет-нет, отдай его Чарити. Они знают, что делать дальше. Списки у них есть.

— Декан Питч говорила, что будут еще участники из Абхазии. Она сообщит имена позже, потому что они не утверждены.

— Будем решать проблемы по мере их поступления, — отозвалась я, — в любом случае, с этим опять же к Чарити. Мне-то тоже, естественно, нужно будет об этом сказать, когда всё станет известно...

Когда с организационными вопросами в целом было покончено, и мы повторно обсуждали некоторые детали, я начала замечать, что Эмиль бросает на меня странные неуверенные взгляды.

— Что-то не так? — спросила я, не выдержав больше волн сомнения, посылаемых этими темными глазами.

И, кажется, он покраснел. Заверив меня, что всё в порядке, он поспешил попрощаться и уйти.

Вечером Клаудия спросила меня, пойду ли я на квиддич. Поразмыслив несколько мгновений, я ответила, что не пойду. В конце концов, если Дик не проявлял после той ночи переписки, никакого интереса, значит его — интереса — вообще не было.

Затем я весь вечер мучилась, думая, правильно ли поступаю, но менять решение не намеревалась.

10 октября, суббота

Следующим утром я получила письмо от декана, профессора Питч, с предложением участвовать в конференции «Зелья и Артефакты», которую я же и организовывала. Питч в своем письме писала, что, несмотря на мое вероломное решение писать диплом у профессора Вейнса — затея, которая едва ли будет удачной по целому ряду причин, о которых я, безусловно, могу догадаться сама — я всё же талантливая студентка, и если соединить воедино мои предыдущие курсовые работы, можно было бы подготовить хороший доклад. Она, Питч, будет так любезна и поможет мне в этом нелегком начинании. Ведь она наш декан, и каждый студент для неё — как собственный ребенок.

На самом деле, для неё просто было важно представить своего студента на этом мероприятии — и, желательно, не обычного студента, а такого, каким можно было бы похвастаться перед коллегами. Мне польстила такая честь, а предоставленная возможность была действительно восхитительной.

Поразмыслив, я решила навестить декана колледжа и лично поблагодарить за её выбор. Предварительно отправив ей сову, я получила ответ, сообщавший, что Питч будет рада видеть меня сразу после завтрака.

Выпив кофе с круасанами в Шоколадушке, Клаудия побежала на поле для квиддича, а я направилась в Профессорский городок, находящийся за Профессорским садиком. Среди ряда небольших двухквартирных домиков — точь-в-точь как в Лондоне — я отыскала уже знакомый дом красного кирпича с белыми ставнями и арочными сандриками. Он был строго симметричен, но сразу бросалось в глаза то, что левая и правая части принадлежали разным хозяевам. Левая дверь была выкрашена в травянисто-зеленый, тогда как правая была охристого цвета. Клумба под окнами левой части была засажена различными цветами, определенно расположенными по какой-то схеме, и ровно подстриженными кустиками, под правой же беспорядочно росли некоторые травы, часто используемые в зельеварении и словно по ошибке оказавшийся там дикий розовый куст. Даже высокая двускатная крыша была выложена черепицей разной формы и разного тона. Но я знала, что с другой стороны, на втором этаже обе части соединялись общей террасой, на которой меня и ждала декан Питч.

Высокая худощавая женщина с проседью в волосах чинно восседала в летнем кресле, потягивая чай с молоком. Несмотря на плохую погоду, на открытой террасе было сухо и тепло, и я с удовольствием расположилась за столиком напротив декана. Вежливо отказавшись от чая, я сообщила цель своего визита и выразила свою благодарность.

— Ох, пустое! — отмахнулась Питч, что было сделано лишь из вежливости.

На самом деле, ей было очень приятно слышать мои слова, как и любые приятные слова в свой адрес. Тщеславие было характерно для многих преподавателей, работавших в университете, поскольку почти все из них были учеными — и порой действительно блестящими — по праву считающими свои достижения в области волшебной науки достойными уважения и иногда почитания. Но в некоторых из них гордыня затмевала все другие качества, демонстрируя себя в каждом слове и жесте.

— Доброе утро, — вдруг произнес кто-то, и я перевела взгляд с лица Питч на вышедшего на террасу её соседа.

Декан тоже обернулась и сдержанно улыбнулась:

— Ах, доброе, Персеус.

— Доброе утро, профессор Вейнс, — произнесла я немного смущенно.

По какой-то причине тот факт, что соседом профессора Питч ранее был Торрент, не позволил мне придти к выводу, что теперь им стал тот, кто пришел вместо бывшего преподавателя Ядов. Те несколько раз, когда мне доводилось бывать в гостях у декана, профессор Торрент, к счастью, отсутствовал дома, и поэтому никто и никогда не появлялся на этой общей террасе, как профессор Вейнс тем утром.

— Ох! — вдруг выдохнула Питч. — Камин. Наверное, это Нерида, дочка. Мисс Грейнджер, прошу меня простить. Я удалюсь буквально на минуту.

С этими словами декан скрылась в доме.

Профессор Вейнс, который к тому моменту подошел к перилам и теперь смотрел куда-то вдаль, спросил:

— Что заставило вас пропустить квиддичный матч, мисс Грейнджер?

Я растерялась, не сразу найдя, что ответить:

— Профессор Питч предложила мне принять участие в конференции «Зелья и Артефакты», которая состоится на нашем факультете четвертого декабря, сэр. Мои курсовые работы в прошлом и позапрошлом году были связаны с этой темой, и теперь профессор Питч считает возможным соединить их в один доклад.

Профессор Вейнс смотрел на меня очень задумчиво.

— Зелья и Артефакты... — произнес он.

Затем резким движением он оттолкнулся от парапета и в мгновение ока оказался сидящим за столом передо мной. Сложив руки в замок, он посмотрел сперва на них, затем поднял взгляд и уставился на меня. Пронзительные зеленые глаза внимательно изучали мое лицо, и я неуютно поерзала на стуле.

— Сэр?

— Какова ваша тема? — спросил, наконец, он.

— Теоретическая основа. Условия взаимодействия, характеристики...

— Ясно, — отрезал он, перебив меня.

После паузы он произнес:

— А если я скажу, что занимаюсь... — он встряхнул головой, чтобы убрать мешающую челку, и продолжил, — схожей темой. Только с практической точки зрения.

Я выпрямилась, хищно взглянув на профессора.

— Что за тема, сэр? — спросила я с нетерпением в голосе.

— Слово Дисфолид вам знакомо?

Название было как будто бы знакомым, но я не могла сказать ничего конкретного. Не желая, однако, признаваться, что ничего об этом не знаю, я приняла задумчивый вид.

— Кажется, я слышала что-то...

Профессор Вейнс вопросительно поднял брови, лицо его выражало недоверие.

— Неужели вам известно что-то об этом артефакте? — насмешливо спросил он. — Не пугайте меня, мисс Грейнджер.

Я сдалась.

— Нет, ничего определенного не известно.

— На мгновение я поверил, что это не так. Что же. Пока мне не хотелось бы говорить, о чем конкретно идет речь, но скажите — вы готовы окончательно отойти от теории и заняться практикой в чистом виде?

Я закусила губу — старая привычка, напоминающая о себе в минуты сильного волнения. Боже, конечно, я хотела заняться практикой! Но если бы я снова сказала профессору Питч о том, что оставляю её ради профессора Вейнса, она бы мне этого не простила. Я осторожно выразила свои опасения.

Тут на террасу вернулась Питч.

— Опять пытаетесь увести у меня студентку? — полушутливо спросила она у Вейнса.

— Напротив, мадам, делаю всё возможное, чтобы мисс Грейнджер хватило на всех, — ответил он. — Это была ваша дочь? — неожиданно спросил он.

Я перевела взгляд на профессора Питч. Та была довольна предоставленной возможностью поделиться новостями:

— Именно, — ответила она, стараясь выглядеть значительно. — Её приглашают на работу в целительский центр в Японии и предлагают место преподавателя в Сэлемском университете. Она поспешила связаться со мной, дабы просить совета. Она всегда обо всем советуется со мной. Я ей сказала, Нерида, целительский центр, это, конечно, замечательно, но какого мужа ты там себе найдешь? Вокруг будут одни японцы, — Питч скривила губы, демонстрируя свое отношение к представителям этой нации в качестве спутника жизни для своего единственного ребенка.

— Вы дали мудрый совет, — серьезно произнес Вейнс и улыбнулся.

Профессор Питч смущенно кашлянула.

— Да что вы, Персеус... — пробормотала она, а я постаралась скрыть удивление.

— Вашей дочери очень повезло с матерью. Как и мисс Грейнджер, — тут Вейнс посмотрел на меня, — с куратором. Такая досада, что вы уже взяли её под своё крылышко, мадам.

— Отчего же? — спросила Питч, тон её снова изменился на более строгий.

— В данный момент я занимаюсь Дисфолидом, так случилось, что я стал его счастливым обладателем... — произнес Вейнс как бы между делом, и после небольшой паузы продолжил, — талантливый студент был бы очень кстати. Но уверен, под вашим руководством мисс Грейнджер сможет создать куда более достойный проект, чем под моим.

При упоминании Дисфолида, профессор Питч изменилась в лице.

— Что же... я... — начала она, глубоко дыша, — с другой стороны... конечно, вы правы, но вы здесь совсем недавно, и я, как декан факультета, должна помогать вам. А тема близка нашей...Поэтому... я готова пойти вам навстречу, — Питч попыталась изобразить подобие улыбки, — как вы смотрите на двойное кураторство?

— О, мадам! Это было бы настоящей щедростью с вашей стороны! — Вейнс снова улыбнулся и поднялся из-за стола, изящно поклонившись. — Мисс Грейнджер, в таком случае, я ожидаю вас в четверг. Доброго дня.

Целый день я провела в библиотеке в поисках хотя бы чего-нибудь о Дисфолиде, но поиски оказались напрасными.

Вечером я рассказала Клаудии о том, что произошло у Питч, на что та тут же захлопала в ладоши, уверяя меня, что Вейнс сделал это из горячей любви ко мне, а вовсе не из-за моих способностей в зельеварении.

— Спасибо, Клаудия, — ответила я недовольно.

— Нет, я не то имела в виду! — начала она, но потом, следуя своей привычке, резко сменила тему. — Сегодня с нами в кафе была эта дура Талулла. Лезла к Дику как мартовская кошка. Но ему это, кажется, не очень понравилось.

— Мне всё равно. Зачем ты мне это рассказываешь? — отозвалась я, стараясь абстрагироваться от того, что сказала Клаудия, внимательно рассматривая иллюстрации в книжке «Артефакты древности».

— Ну просто... Ты завтра едешь к Гарри и ко?

— Да.

— А к родителям?

— Да.

— А потом вернешься в университет?

— Да, Клаудия. Как и всегда. Еще вопросы? — раздраженно спросила я.

— Ага. Где мои бирюзовые бусы?

15 октября, четверг

В четверг после обеда я пришла к лекторию, где профессор Вейнс вел свои лекции. Сам профессор пришел через несколько минут и предложил следовать за ним. Мы прошли мимо общей лаборатории, и остановились у маленькой неприметной двери в конце коридора. Вейнс пробормотал пароль, и мы вошли внутрь, оказавшись в небольшом помещении с длинными узкими столами, стоящими буквой «П», в центре, и одним письменным столом в углу. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами и различными приспособлениями для зельеварения.

Профессор подвел меня к одному из шкафчиков, открыл дверцы и указал на пустое пространство внутри.

— Вот здесь будут храниться ваши вещи, которые будут необходимы вам в течение работы. Записи, пробные образцы и прочее. Помните, что кроме вас в этой лаборатории работают и другие студенты, поэтому каждый раз по окончании следите, чтобы рабочие столы оставались идеально чистыми, а все ваши вещи — убранными вот в этот шкаф.

— Да, сэр, — ответила я. — Но всё же, я хотела бы узнать, чем именно буду заниматься.

— Естественно.

Вейнс, произнеся пароль, открыл соседний шкафчик и отлевитировал оттуда на стол большой котел. Зелье в нем было заморожено — то есть все процессы были остановлены до того момента, пока у профессора снова не появится время работать над ним. Сняв заклинание, он предложил мне подойти ближе и идентифицировать зелье.

Я встала на расстояние около трех футов от котла и взмахнула палочкой, проверяя, не идет ли из котла ядовитых испарений и безопасно ли нарушать «личное пространство» зелья. Удостоверившись, что опасности нет, я подошла ближе. Изучив цвет, запах и консистенцию жидкости, я пришла к неожиданным выводам:

— Это похоже на Оборотное зелье, но... в нем присутствуют какие-то дополнительные элементы, или что-то...

Я была откровенно растерянна. Профессор Вейнс довольно усмехнулся и тоже подошел к котлу, встав рядом со мной.

— Вы правы. Это модифицированное Оборотное зелье. Оно действует два часа, — с триумфом произнес преподаватель, и я со смесью удивления и восхищения посмотрела на него.

— Это вы сделали, профессор?

— Естественно.

— Но как?

Вейнс извлек из нагрудного кармана маленький медальон в виде скрутившейся в спираль змейки.

— Это Дисфолид, — пояснил он. — Не трогайте!

Я отдернула руку, которая невольно потянулась к блестящему артефакту.

— Он безопасен только для хозяина. Вы пока к таковым не относитесь. Этот артефакт передаётся от зельевара к зельевару, от учителя к ученику и обладает несколькими весьма ценными способностями. Одна из них — влияние на свойства шкурки бумсланга — очень ценного ингредиента в составе оборотного зелья.

— Да, я знаю, сэр, — ответила я, невольно улыбнувшись. — Однажды мне даже приходилось готовить Оборотное зелье.

— В самом деле? — откликнулся профессор.

— Да, еще в школе.

— Не знал, что школьная учебная программа так изменилась, — ехидно произнес Вейнс. — В мои времена нам столь сложных зелий не доверяли.

— В ваши времена? — не без улыбки спросила я. — Вы, кажется, старше меня не более, чем на пять лет. Не такая уж большая разница, чтобы говорить о «ваших временах» и «моих». Сэр.

— Действительно, — пробормотал Вейнс, — итак, с помощью этого медальона мы можем воздействовать на один ингредиент. Максимальный результат, которого я добился таким путем — двухчасовое действие зелья. Я намереваюсь увеличить срок на три или даже четыре часа. Наша задача — выяснить, каким образом.

— Но я не смогу выступить с вашим проектом на конференции, ведь большую часть работы уже сделали вы!

— Не думайте об этом. Если вам удастся разработать мой способ и увеличить срок, я позволю вам приписать мои открытия себе.

— Но это не справедливо! — возмутилась я. — Я просто не могу выдать чужой труд за свой.

— Это будет и ваш труд тоже. Официальный совместный проект и мое согласие — что еще вас не устраивает?

Я всё еще была недовольна таким поворотом событий, но решила, что спорить бессмысленно и невоспитанно.

— Всё устраивает, сэр. Спасибо большое.

— Теоретическими основами будете заниматься с Питч. Якобы. На самом деле это означает, что вы будете работать самостоятельно.

— Я знакома с методами работы профессора Питч, спасибо сэр, — ответила я тактично.

После этого профессор Вейнс дал мне пергамент с названиями книг, которые я должна была прочитать к следующему четвергу. С этим он меня отпустил.

17 октября, суббота

В субботу я снова не пошла на квиддич. К прежним причинам добавился список литературы от Вейнса. Просидев в библиотеке до обеда, я, покушав в Обеденном зале, вернулась в общежитие, чтобы обнаружить в нашей комнате Клаудию, Джейсона и Дика. Они сидели на полу и играли в магловскую игру.

— Она неспроста называется настольной, — заметила я, широко улыбаясь.

Трое подняли головы и хором поздоровались со мной.

— Почему вы не в кафе? — спросила я.

— Нам надоело, — капризно ответила Клаудия, — каждую субботу одно и то же. И люди одни и те же. Захотелось разнообразия.

— И где вы достали этот клад? — спросила я указывая на большое бумажное поле с нарисованными на нем шашечками и тремя цветными пластмассовыми фишками, стоящими в разной степени удаленности от финиша.

— Я в прошлое воскресенье заходил с отцом в Лавку Магловских Товаров на Диагон-аллее, — ответил Дик. — Это — одна из немногих вещей, к которым прилагалась инструкция, поэтому я её купил.

— Правда здорово? — спросила Клаудия, и я согласилась.

В детстве я часто играла в такие игры с кузинами и подружками. Это обычно случалось в дождливые серые дни. В теплой и светлой комнате было уютно, мама приносила нам какао, а мы болтали и смеялись, попутно бросая кости и переставляя фишки.

— Сейчас мы закончим раунд, и ты сможешь присоединиться, — сообщил Джейсон.

Я не была слишком заинтересована в этой незамысловатой игре, то время, когда это было весело, ушло, но бросив взгляд на Дика, я согласилась.

— Только по-моему, всё же интересней переставлять фишки самостоятельно, а не при помощи магии, — заметила я, когда пришло мое время присоединиться, — какой интерес в том, чтобы просто кидать кубики, и фишки едут сами?

— А какая разница? — спросила Клаудия.

— Ну... так даже не сжульничать, — ответила я, и все засмеялись, начав в один голос кричать о том, какая же я хитрая, и что теперь они будут неотрывно следить за мной.

Позже мы пошли в Шоколадушку и я завела беседу о предстоящей конференции. Дик заинтересовался моим проектом, но как только я начала вдаваться в подробности, пытаясь объяснить всю гениальность того, что сделал Вейнс, Дик начал хмурить брови.

— Всё-таки, я не понимаю, неужели никто до Вейнса не мог такого сделать? — спрашивал он.

— Если и мог, то никому об этом не известно. Часто бывает, что секреты зельеварения держатся внутри семьи или между учителем и учеником, — объяснила я.

Но Дик не остался доволен таким объяснением. Он спрашивал, я отвечала, и стоило моему рассказу стать менее научно-популярным, как у него тут же появлялись вопросом. Я чувствовала себя неуютно с собеседником, который не просто не понимал того, чем я восторгалась, но пытался оспорить значимость предмета моего восхищения.

Но еще хуже стало, когда Дик попытался перевести тему на разговор о его дипломе. Оказалось, что я в его науке смыслю не больше, чем он в моей. И это неприятное ощущение не клеящейся беседы усилилось.

Впервые за всё наше знакомство с Диком, я была рада, когда он ушел.

Всегда найдутся люди, которые причинят тебе боль. Нужно продолжать верить людям, просто быть чуть осторожнее.

Габриель Гарсиа Маркес

19 октября, понедельник

В понедельник утром произошло нечто из ряда вон выходящее. Позже я выяснила, что виной тому была Клаудия с её Морфеем — она забыла установить ограничение времени действия на этот магический предмет, и мы проспали почти до самого вечера, с летающей по комнате крылатой фигуркой, навевающей нам цветные сны.

Разбудил нас стук в дверь — это была Мари, которая зашла поинтересоваться, почему нас не было на парах. Мы с Клаудией не сразу поняли, о чем идет речь, но когда ситуация прояснилась, я пришла в ужас.

— Мы пропустили лекцию профессора Вейнса! — воскликнула я почти в панике.

— Спокойно, Гермиона... — произнесла Клаудия, сама казавшаяся задумчивой.

Я сжала зубы и прорычала что-то нечленораздельное. Затем приступ ярости отступил, а способность изъясняться человеческим языком вернулась ко мне, и я сказала подруге:

— Это твоя вина. Сколько раз я говорила тебе использовать зелье Сна без сновидений? Ты же все-таки будущий зельевар... по крайней мере, вчера вероятность этого была очень высокой!

Клаудия закатила глаза:

— Не драматизируй. А зелье Сна без сновидений я не хочу использовать именно из-за отсутствия сновидений. В твоей же книжке — вон той, красненькой — написано, что сны важны для человеческого мозга и помогают ему справляться со стрессами.

Я нервно вздохнула.

— Посмотрим, как ты справишься со стрессом по имени Персеус Вейнс, — заметила я.

— Как? — Клаудия готова была рассмеяться. — Как его зовут? — повторила она.

— Ужас Стоунхеджского Университета, вот как, — огрызнулась я, надевая мантию. — Я в профессорский городок.

— Зачем? — спросила Клаудия, но тут же сама сделала свои выводы, и заговорщически произнесла, — Ааа! За меня тоже замолви словечко, ок?

Я скрипнула зубами и вышла из комнаты.

Сама того не заметив, я добежала до дома Вейнса-Питч и постучала в коричневатую дверь преподавателя по Ядам. Мне никто не ответил. Я постучала снова. Поняв, что профессора нет дома — да и засмущавшись от любопытных взглядов проходящих мимо преподавателей — я решила придти позже.

Я знала, что профессор Вейнс, как человек скрупулезный и гордый, ни за что не оставит без внимания столь наглую выходку, как прогул его лекции. И если бы я была кем угодно, но не Гермионой Грейнджер, надежда на то, что он не заметил моего отсутствия, имела бы право на существование. Но, как справедливо заметила Клаудия, Вейнс уделял мне особое внимание с самого первого дня нашего знакомства...

Но увидеть я хотела его не только для того, чтобы заверить в собственной невиновности. Мне необходимо было договориться по поводу предстоящей встречи в четверг. И, пожалуй, удостовериться, что он не возненавидел меня за такое проявление неуважения.

Размышляя об этом, я устало прислонилась спиной к шершавой двери, и едва не упала, когда та открылась, впустив меня в дом.

Настороженно и удивленно я вошла внутрь и оказалась в небольшой прихожей с лестницей, ведущей на второй этаж, и дверью в другую комнату. Было тихо.

Я немного испугалась, что дверь была так беспечно оставлена открытой — это не было похоже на профессора Вейнса, оставлять дом не запертым. Так мне, по крайней мере, казалось. Я немного помялась в прихожей, не зная, как быть. Следовало бы уйти, но чувство беспокойства и «синдром Гарри Поттера» породили во мне желание пройти дальше, убедиться, что с профессором ничего не случилось и... говоря откровенно, хотя бы одним глазком взглянуть на его жилище. Дом человека может сказать о нем больше, чем многое другое, и я, хотя и не страдала повышенной любознательностью когда дело касалось личной жизни посторонних людей, всё же была немного заинтригована.

Я открыла дверь, ведущую в следующую комнату, и оказалась в небольшой гостиной, отделенной от кухни лишь полками с книгами. Гостиная казалась необжитой. Личных вещей не наблюдалось ни на полках, ни на камине, ни на журнальном столике. Вокруг царил порядок, который, кажется, не тревожили уже много дней. Я подумала, что именно в таком виде профессор Вейнс обнаружил комнату, когда въехал в дом, сменив профессора Торрента. Пыли, однако, нигде не было, но за это, я полагаю, следовало благодарить эльфов.

Я подошла к полкам с книгами. Почти все из них не представляли собой никакой большой ценности — всё то, что можно найти в любом книжном магазине за совсем небольшие деньги. Некоторые экземпляры не были связаны с зельеварением, но касались разных других областей магической науки. Я не стала тщательно исследовать тома, потому что была уверена — ничего экстраординарного в этой комнате нет. Скорее всего, всё самое интересное — а таковое у Вейнса безусловно имелось — находилось в комнатах, которыми он пользовался чаще, чем этой неуютной гостиной. Может быть даже, книги, которые я созерцала, принадлежали вовсе не Вейнсу, а прежним хозяевам дома.

Я как раз хотела пройти к кухне, когда услышала где-то наверху стук. То хлопнула дверь. Затем послышались шаги. Кто-то — я всё же надеялась, что это был профессор Вейнс — спускался по лестнице. Мое сердце бешено забилось. Я вдруг почувствовала себя мелким воришкой, которого вот-вот поймают за руку. Я начала судорожно оглядываться, размышляя, куда бы встать, или сесть, какую позу принять, с чего начать разговор.

Шаги приближались. То были уверенные, твердые шаги, таившие в себе угрозу. Каждый стук каблуков о деревянные ступени сообщал о решительности и недовольстве идущего. Мое напряжение достигло предела. На секунду в мой мозг забралась идея о том, чтобы выскочить через окно, или спрятаться за диван. Но вот звук шагов прекратился. Я нервно сглотнула. Руки дрожали, и я, чтобы скрыть волнение, спрятала их за спину. Дверь медленно открылась, и в комнату вошел профессор Вейнс. Несмотря на невысокий рост и отсутствие ярко выраженной мускулатуры, он выглядел внушительно. Он казался выше своего роста, и я, несмотря на то, что наши глаза находились примерно на одном уровне, смотрела на него снизу вверх.

Профессор сложил руки на груди, но затем сменил положение и прислонился к спинке дивана, сжав одной рукой резное дерево. Всё это время он неотрывно смотрел на меня пронзительно зелеными глазами. Не выдержав безмолвного давления, я начала оправдываться:

— Вы, наверное, хотите узнать, что я здесь делаю, сэр? — спросила я чуть дрожащим голосом, и не получив ответа, продолжила. — Понимаете, я хотела придти к вам, чтобы договориться по поводу четверга, — я избегала взгляда профессора, хотя и не была уверена, что это хорошая идея, ведь он мог подумать, что я вру, — а еще... точнее... ладно, это пока не важно... Я стучала, но никто не ответил. А затем я случайно толкнула дверь, и она оказалась открытой. Тогда я испугалась, вдруг с вами что-то случилось, и решила войти и проверить.

Я виновато опустила голову, всё еще боясь смотреть на Вейнса. Но пауза затянулась, он всё еще молчал, и я рискнула поднять взгляд. Профессор смотрел на меня в упор, его губы были плотно сжаты, а глаза метали молнии. Он был зол, и вопрос был в том, позволит ли он своему гневу выплеснуться наружу, или же я успею убежать.

— Извините, — отчаянно произнесла я, сделав небольшой шаг к двери, ведущей в прихожую, — мне не стоило так поступать. Прошу прощения. Я просто хотела поговорить по поводу четверга. Но, кажется, сейчас не время. Я... подойду к вам позже.

— Мисс Грейнджер... — процедил сквозь зубы профессор Вейнс, — больше никогда в своей жизни не заходите в мой дом, если я сам вас не приглашу.

У меня по коже побежали мурашки от того, каким злобным был голос преподавателя. Я закивала головой.

— Да, сэр. Конечно, сэр.

— А сейчас уходите. Живо!

Я с удовольствием приняла предложение покинуть «гостеприимный» дом и выскочила из гостиной словно пробка из шампанского.

22 октября, четверг

В четверг я пришла к лаборатории. Вейнса с понедельника я не видела, и потому не была уверена, обнаружу ли его. Но он действительно был в том помещении, которое показывал мне ранее, внимательно читая какой-то пергамент.

— Вы прочитали всё, что я вам сказал? — спросил он без приветствий, не отрываясь от своего чтения.

Мои брови невольно взлетели вверх, заставляя мое лицо выражать легкое удивление.

— Да, сэр, — ответила я.

— Тогда прочтите вот это, — он постучал пальцем по пергаменту, который положил на стол, а затем встал со стула и подошел к котлу, с томящимся в нем зельем.

Я, все еще находясь в некотором недоумении, подошла к столу и впилась глазами в текст. Рукопись. Судя по дате — пятнадцатый век. Я тут же забыла обо всех волнениях и ничего не значащих глупостях, и углубилась в работу.

23 октября, пятница

В пятницу я снова встречалась с Эмилем. Убедившись, что подготовка к конференции идет по плану, я позволила себе поболтать с молодым человеком о делах, не касающихся нашего общего задания. Я в общих чертах рассказала ему о том, что сама готовлю к конференции совместно с профессором Вейнсом, и Эмиль был восхищен. Понравилась ему и тема моего будущего диплома. Мы обсудили яды, Эмиль многое знал о них, а вскоре заговорили об отдыхе и о квиддиче.

Если в первые дни нашего знакомства Эмиль показался мне очень застенчивым, то теперь я поняла, что он смущался лишь посторонних людей. После нескольких душевных бесед он стал вести себя со мной более раскованно и превратился в моих глазах в самого милого мальчика во всем Стоунхенджском университете.

— Я не могу сказать, что ярый поклонник квиддича, — говорил он с очаровательным французским акцентом, — но я хочу ходить на матчи, потому что мне кажется это веселым занятием. Я имею в виду, все эти встречи, сидеть в кафе, общение с игроками и болельщиками. Понимаешь?

Я улыбнулась кончиками губ и кивнула. Еще бы я не понимала!

— Но я не совсем дружу с теми, с кем было бы ходить на квиддич.

— Но ты можешь ходить со мной и Клаудией, — ответила я с несвойственным мне радушием.

— О, это было бы просто замечательно! — воскликнул Эмиль и, слегка покраснев, смущенно отвел взгляд в сторону.

Тем же вечером, когда я сказала Клаудии о том, что с нами на матч идет Эмиль, она тут же принялась расспрашивать меня о молодом человеке.

— Ну, он тебе вообще как, нравится? — спрашивала она, и я со стоном падала на кровать.

— Не знаю я! Он... хороший. Очень хороший.

— Но он тебе нравится? — настаивала подруга.

— Да не знаю я! Он мне... никак. Он замечательный... человек, но я не могу сказать, что испытываю к нему какие-то «романтические», — это слово я произнесла язвительно, — чувства.

На такой ответ Клаудия просто закатила глаза.

— Ну, хорошо, но только ты его сразу, того, не посылай, — посоветовала она.

— Как я могу его «послать», если он пока что даже не... не вызывал такой необходимости? Мы просто общаемся. Как друзья.

— Ооо, опять ты «просто общаешься»! С Диком ты просто общаешься, с Эмилем... Ты хочешь навсегда остаться старой девой, я не пойму?

Этот выпад меня разозлил. Я вскочила с кровати.

— А по-твоему, главная цель моей жизни — найти себе молодого человека?! — воскликнула я. — Если у меня никого нет, то я что — ущербная какая-то? И из желания иметь бойфренда должна впиваться когтями в любую особь мужского пола? Или радоваться каждый раз, когда кто-то обращает на меня внимания и, не задумываясь, начинать с ним какие-то романтические отношения?

Клаудия вздохнула.

— Я не то имела в виду. Я просто беспокоюсь о тебе.

— В таком случае, не надо! — крикнула я. — Не надо. Лезть. В мою. Личную. Жизнь.

Подруга обиженно надула губки.

— Ну хорошо. Я же как лучше хотела.

С этими словами она взяла в руки волшебную палочку и занялась своим маникюром. Я, решив, что ближайшие двадцать минут мне будет лучше не находится в одной комнате с Клаудией, отправилась в душ.

24 октября, суббота

В субботу настал долгожданный матч. Я скучала по Дику и, уставшая за неделю, с нетерпением ждала нашей с ним встречи. Тем более, что в последний раз мы расстались очень по-доброму, хотя и немного пресытившимися друг другом.

В матче команда Триффани колледжа не участвовала, и Дик с Джейсоном сидели на трибунах. Правда, между мной и Диком совершенно ловко уселся Эмиль, с несвойственной ему настойчивостью, и даже наглостью, заняв это место. Но я подумала, что это даже может оказаться мне на руку — я могла бы заставить Дика ревновать, будучи милой с Эмилем.

Но, к сожалению, ничего не вышло. Эмиль был молчалив и замкнут, а я никогда не умела быть достаточно настойчивой в отношениях с молодыми людьми, и тем более не умела флиртовать так, чтобы это не выглядело глупо и наигранно.

В кафе ситуация изменилась, но в худшую сторону: Дик теперь совсем не обращал на меня внимания, полностью поглощенный разговором с Картером и Джейсоном о предстоящем матче — в следующую субботу в наш университет приезжала команда Сэлемского Магического Университета из Америки. Эмиль был вовлечен в какую-то потрясающе неинтересную беседу с Клаудией, а я молча потягивала из трубочки Капризную Ведьму.

Вскоре я впала в уныние, и жалость к себе, а также полное отсутствие интереса к моей персоне со стороны хотя бы кого-то из сидящих за столом, заставили слезы появиться на моих глазах. Я быстро ушла в уборную, где попыталась придти в себя. Ничего не вышло, и я незаметно для ребят — что было несложно — выскользнула из дамской комнаты, проскочила между парочкой столиков и покинула кафе.

25 октября, воскресенье

В воскресенье я не поехала ни домой, ни в гости к друзьям. Во-первых, нужно было заняться кое-какими делами по учебе, а во-вторых, у меня не было никакого настроения видеть людей.

Клаудия отправилась куда-то на весь день с Джейсоном, и я могла просто побыть в комнате одна. Отказавшись идти на обед, я с совой заказала пиццу, и, устроившись на кровати, принялась читать художественно-литературную книжку. Роман в стихах о любви. Мысли, конечно, постоянно возвращались к Дику. Когда же я дошла до той части, где главная героиня написала письмо своему возлюбленному, опасаясь его презрения, но всё же открывая собственные чувства, я захлопнула маленький томик и схватилась за пергамент и перо. Ах, если бы я прежде дочитала роман!

Но я была полна решимости. Ведь, если судить объективно, не было ничего позорного в том, что я испытывала определенные чувства к некоему молодому человеку. В этом не было ничего постыдного, ничего такого, чего стоило бы стесняться. А если бы — ну вдруг! — его чувства оказались взаимными? Мы бы, наконец, смогли свободно говорить о них. Почему-то дальше я представить не могла. Мое воображение никогда не рисовало радужных картинок нашего беспечного будущего. Для меня существовало только «сейчас», и чувства и мысли, которые одолевали меня «в этот самый момент». Так было не со всем — только с Диком.

В любом случае, письмо написать было необходимо. Просто невозможно было больше томить себя этой неопределенностью. Ведь, что бы я не говорила Клаудии, и даже себе, пока я не получила ответа на вопрос о чувствах Дика ко мне, я в глубине души надеялась, что они взаимны.

Несколько пергаментов было испорчено посланиями, которые никак не могли удовлетворить меня. Я хотела, чтобы письмо выглядело естественно, как бы написанное между делом. С оттенком самоиронии и с четким указанием на то, что я уверенна в том, что чувства не взаимны. Чтобы у него не сложилось впечатления, что я на что-то надеюсь.

В результате у меня вышло такое послание:

«Привет, Дик!

Жаль, что мне пришлось уйти из кафе, не попрощавшись, но мне показалось, что в моем присутствии не было необходимости. Знаешь, со мной так всегда: ребята, которым нравлюсь я, не интересны мне. В меня даже влюблялись, а я была равнодушна, хотя и надеялась, что что-нибудь выйдет...

А вот те, кто нравился мне, не обращали внимания на меня. Это было что-то вроде мести. Равновесие во вселенной. И в который раз мне приходится узнать, как это неприятно, когда тот, кто тебе действительно нравится, относится к тебе просто как к другу.

А еще меня расстраивает то, что я пишу всё это и чувствую себя совершенно глупо»

Решив не перечитывать эту глупость, я пихнула письмо сове и уселась на кровать, обняв коленки. Сперва я думала о том, что ответит Дик, перебирала в голове возможные варианты, вспоминала, что именно написала, и теперь понимала, что стоило все сформулировать немного иначе, короче, ясней...

Через пару часов я начала жалеть о содеянном. Дик не отвечал, а я извелась, думая, возможно ли вернуть письмо, или сделать что-то, что бы Дик его не прочитал. Я ругала себя последними словами и нервно доедала пиццу.

Спустя еще пару часов я убедила себя, что всё сделала правильно, что давно пора всё выяснить.

Чуть позже я, уже сидя на полу, теребя пальцами небольшой коврик, сожалела о своем поступке. Интересно, а что чувствовала героиня книжки, когда отправила послание своему возлюбленному? А ведь в те времена на такой шаг вообще могла решиться редкая женщина! Сейчас взгляды на взаимоотношения полов стали более либеральными.

Я взяла томик и продолжила чтение. Ни чем хорошим история не закончилась — молодой человек отверг чувства девушки, а позже, когда он снова встретил её и, наконец, полюбил, она уже была замужней женщиной. Роман и без того производил очень сильное впечатление — чувства, переживания персонажей передавались такими правильными словами, каждая строка была прочувствованна... но с тем, как близка тема была мне в тот самый момент, произведение вызвало в моей душе настоящую смуту. Я не знала, что мне делать, не знала, чем себя занять. Что-то ныло в душе, все желания пропали, наступила апатия, прерываемая вспышками гнева. То мне было все равно, что напишет Дик, то вдруг хотелось кричать и взрывать всё вокруг, и затем снова равнодушие. Я бродила по комнате, брала в руки разные предметы, и клала их обратно. Я пыталась спать.

Это было какое-то воспаление сердца.

Продолжалось всё до позднего вечера. Наконец, прилетела сова с ответом. Я дрожащими руками отвязала от её лапки письмо и медленно развернула его.

«Дорогая Гермиона, — было выведено знакомой рукой, — честно говоря, я не знаю, что тебе ответить. Понимаешь, я сам в себе еще не разобрался. Серьезно... я просто ничего не понимаю»

Я перечитала эти строки несколько раз. В душе зародился гнев. Я была действительно зла, ведь он не развеял мои сомнения. Более того, теперь я раскрыла ему душу, а он остался закрыт для меня.

Но теперь я хотела взять свои слова назад, как-то показать ему, что для меня это ничего не значит.

Я ответила ему, что не нуждаюсь в его ответах, и вообще, ему стоит забыть о том, что я написала утром. Возникла мысль сообщить, что утреннее письмо было вызвано тем, что я отравилась пиццей, но это показалось мне слишком натянутой отговоркой.

Спустя полчаса пришел ответ, в котором Дик выражал надежду на то, что мы всё же останемся друзьями.

«Конечно, — ответила я, — останемся». Моё лицо отчего-то горело, а по щекам катились слезы обиды.

26 октября, понедельник

На следующий день на лекции у профессора Вейнса я сидела рядом с Клаудией, и мне очень хотелось поделиться с ней всем, что произошло между мной и Диком. Мне хотелось показать ей, что я была права, и что если я и останусь старой девой, то не по собственной вине. И еще... мне, возможно, впервые в жизни, захотелось «девчачьего разговора». Впрочем, я всё еще сомневалась в том, стоит ли воплощать намерения в жизнь. Тем более, разговаривать на занятиях по Ядам было бы совершенно неправильно. Но тут Клаудия, с присущей ей интуицией, поняла, что мне хочется поговорить с ней. Достав из сумки чистый лист пергамента, она написала:

«Что делала вчера?»

«Переписывалась с Диком», — ответила я.

«Опять? И о чем на этот раз?», — спросила Клаудия, и я рассказала.

Рассказала с как можно большей язвительностью, чтобы и она решила, что для меня это ровным счетом ничего не значит, что это было лишь временное помутнение рассудка. Просто хорошая шутка, чтобы посмеяться пару месяцев спустя.

Дописав последнее предложение, я хотела было передать пергамент Клаудии, но тут, как в страшном сне, рядом с моим левым ухом раздался голос:

— Посмотрите, как усердно мисс Грейнджер пишет конспект. Вам всем стоит взять с нее пример.

Я, не поднимая головы, не желая встречаться взглядом с профессором Вейнсом, попыталась быстро спрятать записку под пергаменты, на которых писала конспект лекции, но преподаватель оказался более ловким, чем я.

— Вы не имеете права! — воскликнула я, намереваясь отобрать у него пергамент с моей исповедью.

Но Вейнс уже сложил его вчетверо и спрятал в карман.

— Вы хотите, чтобы я напомнил, на что ВЫ не имеете права? Быть может, поговорим о том, как вы вломились в мой дом? — издевательски произнес он.

Я поджала губы и отрицательно покачала головой.

Вейнс продолжил лекцию. После занятия он еще не успел попросить меня задержаться, как я подошла к его столу.

— Профессор Вейнс, извините, что я писала на вашей лекции не конспект, но всё же, будьте добры, отдайте мне мою записку.

Но преподаватель, достав, пергамент из кармана, развернул его и впился взглядом в тест.

— Так-так, давайте сперва посмотрим, что же было важнее, чем пять способов спасения человека от яда Кобылий Сон...

И он начал читать, едва заметно шевеля губами и иногда изображая удивление или насмешку. В первые секунды я была готова умереть от стыда, но затем гнев, порожденный еще Диком, возобладал над смущением. Однако и это чувство исчезло, когда Вейнс поднял на меня не выражающие никаких эмоций глаза, и произнес:

— Что ж, мисс Грейнджер, — он протянул мне пергамент, — вам стоит подумать над своими приоритетами. И я хотел напомнить вам о том, что мы встречаемся в четверг. Постарайтесь не опаздывать, и впредь уделяйте внимание тому, что я говорю. Посторонние вещи должны оставаться за пределами лектория и лаборатории. Это ясно, мисс?

— Да, сэр, — ответила я бесстрастно.

Когда я уже почти вышла из аудитории, до меня донесся его голос:

— И мисс Грейнджер. Совет на будущее — девушка не должна делать первый шаг. Мужчины — охотники, легкая же добыча менее интересна.

Я ничего не ответила и вышла в коридор.

31 октября, суббота

Неделя прошла в учебе и выполнении каких-то важных дел и поручений, и суббота была долгожданной и желанной. Во многом из-за того, что мне предстояло впервые увидеть Дика после письма.

Когда мы пришли к полю для квиддича, там было уже довольно много зрителей, и еще больше должны были придти позже. Игра с командой Сэлема была очень важна, так как до этого два года подряд наша команда проигрывала именно сэлемцам. Конечно, команда Тридевятого Университета из России тоже была сильным соперником, но во многом положение Стоунхенджа в турнирной таблице Чемпионата Магических Университетов определял сегодняшний матч.

Мы прошли к привычным местам и сели как и в прошлый раз: Клаудия слева, Эмиль справа от меня. Даже я находилась в некотором волнении — несмотря на то, что квиддич, как вид спорта, был для меня равен по важности внутренней политике Новой Зеландии, но честь университета это совсем другое дело.

Пока мы ждали начала матча, Клаудия завела привычный девчоночий разговор. Она делилась какими-то очередными сплетнями, когда вдруг воскликнула:

— А, и этот чувак разговаривал сегодня с Вейнсом! Может, они учились вместе? Тогда выйдет, что Вейнс действительно учился в Сэлеме, как я и думала.

Я, услышав имя преподавателя, обратила внимание на болтовню подруги.

— Почему ты решила, что профессор учился в Америке, а не здесь? — спросила я.

— Гермиона! — возмущенно произнесла Клаудия, и активно жестикулируя, начала говорить. — Я же тебе рассказывала о том, что я спрашивала про него у папы, и он сказал, что Вейнс учился не в Стоунхендже. Но где, говорить не стал, потому что это, якобы, не моего ума дела. И тогда я решила, что это может быть только Сэлем. Для Айяваски у него слишком традиционный подход и традиционные знания. Вспомни, когда в позапрошлом году у нас в гостях были эти шаманы из Перу — Вейнс на них ни капли не похож. Тоже самое с Африкой, там, по-моему, белых вообще почти нет. Ну, и тоже своя специфика. Остается или Сэлем, или Тридевятое. Но Вейнс так хорошо знает английский, и вероятность, что он учился в Америке, а не в России гораздо выше.

Я внимательно выслушала умозаключения Клаудии и ответила:

— А ты не думаешь, что он мог просто получать домашнее образование? Как Джина, например, или Кеннет? Только они получили дома школьное образование, а он университетское.

— Нет, Гермиона, чтобы работать преподавателем, нужно получить степень Профессора Магии. Волшебник может быть Мастером — для этого ему не нужны никакие документы, только талант, но чтобы быть еще и Профессором, нужно получить диплом одного из пяти университетов. Конечно, можно тупо учиться самому и просто сдать в универе все экзамены. Но ты представь, какой это кошмар! Сдать все экзамены за раз, всё это выучить самому... беее.

Я пожала плечами.

— Для некоторых это не такие уж трудности, — ответила я, — тем более для профессора Вейнса. Он создает впечатление очень умного и разностороннего человека.

Клаудия на время замолкла. Затем она задала вопрос, который одновременно разозлил меня и развеселил:

— Так значит, он тебе тоже нравится?

В голосе её слышалось торжество. Я покачала головой, как бы говоря «Ты не исправима».

— Сколько можно задавать одни и те же вопросы?

— Столько, сколько нужно, чтобы получить ответ, — парировала Клаудия.

Я вздохнула.

— Он хороший специалист, — сказала я, наконец, — его интеллект не может не поражать.

— Ну а как мужчина?!

— У него приятная внешность...

— Да!

— ...хотя немного смазливая.

Клаудия придвинулась ближе ко мне, воодушевленная тем, что мы, наконец, обсуждали профессора Вейнса.

— Дик тоже смазливенький! — возразила она.

— У него более... тонкие черты лица... Но это не важно, Клаудия. Внешность, уж прости за банальность, не имеет значения. Если я буду обращать на это внимание, то мне придется сделать своим избранником вон, Крипса, например. Только в этом случае я буду красивее, чем мой бойфренд.

— Гермиона! — тут же воскликнула Клаудия. — Как ты можешь так говорить! Ты у меня красавица!

Она крепко обняла меня и я поморщилась. Героически вытерпев объятие, я продолжила.

— Всё это, как я сказала, не важно. У обсуждаемой проблемы есть два — нет, даже три — аспекта. Во-первых, профессор Вейнс, при всех его замечательных качествах, очень тяжелый человек. Он замкнутый, скрытный, легко раздражаемый, иногда даже злой. И очень властолюбивый.

— Ты только что описала себя, Герми, — шутливо отозвалась Клаудия, за что я наградила её суровым взглядом.

— Как ты понимаешь, столь нелицеприятные личные качества не могут быть привлекательными для молодой девушки без извращенных наклонностей, — продолжила я после некоторой паузы. — Во-вторых, помимо уважения и обычной человеческой симпатии, для возможности романтических отношений нужно что-то большее. Какой-то импульс, особое чувство. Нужно, чтобы я испытывала... ну, ни чем не объяснимый трепет.

— Трепет в отношении Дика уж точно объяснимым назвать нельзя, — пробормотала Клаудия, но я предпочла проигнорировать этот выпад.

— Наконец, в-третьих, эта мнимая симпатия профессора Вейнса ко мне существует только в твоем воображении.

— Не только в моем!

— Хорошо, — легко согласилась я, — не только в твоем, но еще в воображении таких же сплетниц, которым не чем больше заняться, как обсуждать посторонних людей, как ты.

Клаудия скривила рожицу, ничуть не обидевшись. Немного помолчав, она произнесла:

— Ну ладно. Но я так и не поняла, он тебе все-таки нравится, или нет?

Я лишь застонала, обняв голову руками.

Вдруг кто-то позвал меня с верхнего яруса. Я оглянулась, чтобы увидеть, кто это был. Далеко позади и значительно выше нас сидела Мари с её приятелями. Она помахала мне рукой и изобразила жестами, что её всё-таки затащили на квиддич, как она не сопротивлялась. Я улыбнулась, и хотела было повернуться обратно, как боковое зрение отметило нечто, что заставило меня замереть на несколько секунд. Я повернулась еще чуть-чуть, чтобы увидеть, что прямо позади меня восседал профессор Вейнс. Его руки лежали на коленях, спина была, как всегда, неестественно прямой, а взгляд устремлен вдаль. В следующую секунду он резко перевел взгляд на меня и сфокусировал его на моем лице. Зеленые глаза поймали мои в плен на несколько томительных мгновений, а затем отпустили. Я вернулась в нормальное положение, бездумно уставившись на поле. В голове пульсировала лишь одна мысль «Слышал ли он, что мы о нем говорили?».

Примерно через минуту, выждав, чтобы Вейнс, наблюдай он за мной, не подумал, что это как-то связано с ним, я склонилась к Клаудии и прошептала ей на ухо как можно тише:

— Только не оборачивайся. Там сзади сидит профессор Вейнс.

Глаза Клаудии на мгновение удивленно расширились. Затем лицо её приобрело испуганное выражение.

Дальше мы старались вести непринужденную беседу, пытаясь вовлечь в неё и молчаливого Эмиля, но я видела, что Клаудия, как и я, испытывает некое чувство дискомфорта.

Игра вышла довольно длинной, борьба была напряженной. Вейнс, как я заметила, ушел примерно через час, или чуть больше, после начала, и мы с Клаудией смогли обсудить свои переживания.

Наконец, сэлемский ловец поймал снитч. Трибуна болельщиков, приехавших из Америки, взорвалась криками и аплодисментами. Стоунхенджцы вяло хлопали, члены команды со скорбными лицами удалялись с поля.

По пути к кафе, я слушала рассуждения Джейсона о том, что если тридевятцам удастся разбить сэлемцев, а наша команда, в свою очередь, сумеет побить тридевятцев, то у нас еще есть шанс выиграть чемпионат. В общем, было еще не всё потеряно.

Однако проигрыш сказался на настроении ребят и посиделки в кафе оказались довольно скучными. Даже Кеннет, который сегодня впервые вылетел на поле в составе сборной университета, почти не приставал ко мне. Он попытался погладить мое колено, за что получил несколько болезненных волдырей на ладонях, и после этого успокоился и принялся топить горе в эльфэле.

С Диком мы почти не разговаривали, потому что тот тоже был очень расстроен, и я решила не лезть с расспросами. Он как будто бы не игнорировал меня, и даже несколько раз обратился ко мне лично, но беседа не вязалась.

Однако, я надеялась, что ситуация изменится ночью — ведь был Хэллоуин.

Ночь с 31 октября на 1 ноября

Мы с Клаудией вернулись в общежития за пару часов до начала вечеринки и, поспорив немного из-за того, кто первым пойдет в душ, принялись собираться, прихорашиваться, краситься и выбирать наряды.

К выбору костюма я подошла без фантазии. На мне был костюм маглы, что в магическом мире в Хэллоуин выглядело вполне закономерно. Свободные джинсы, едва не спадающие во время ходьбы, и простая белая майка, создающие слегка небрежный образ, были здесь диковинкой. Да и мои любимые кеды Etnies не часто топтали земли Стоунхенджского университета.

Клаудия нарядилась Иляной Косынзяной, героиней румынских сказаний, которая, по уверениям Клаудии, была её далеким предком. По большому счету, никаких отличительных черт у Иляны не было — просто красивая румынская девушка. Разве что, наряд её по легенде был сделан из цветов, но цветочный орнамент вообще характерен для румынского народного костюма, который Клаудия в результате долгих раздумий и надела. О том, что она изображала именно Иляну, впоследствии сообщалось каждому, кто имел несчастье заговорить с моей подругой. Чтобы «дополнить» свой костюм, она убедила и Джейсона нарядиться персонажем из сказок её страны — Фэт-Фрумусом.

— Вроде как Прекрасным Принцем по-вашему, — пояснила Клаудия, когда я осматривала белую рубаху, подпоясанную широким темным ремнем, и белые брюки Джейсона, заправленные в коричневые сапоги.

Клуб, где проходила вечеринка, поражал воображение своим внутренним убранством. Всё, что только можно было превратить из повседневного в соответствующее празднику, было превращено. Всё, что можно было переименовать — переименовано.

Сперва у нас всех было приподнятое настроение. И даже тот факт, что с нами не было Дика, огорчал меня гораздо меньше, чем мог бы. Тем более я знала, что он должен был придти позже.

Долгое время мы провели вместе с Эмилем. Он был не слишком разговорчив, что мне вполне импонировало, и очень вежлив и обходителен, что было приятно вдвойне. Но вскоре я начала скучать. Мы немного потанцевали, немного выпили, немного поговорили. Но на этом список занятий, которые могли нас развлечь, закончился. Немного побродив по клубу, я сообщила всем, что отправляюсь в общежития, потому что очень хочу спать. Кажется, кто-то вызвался меня провожать, но я отказалась, порядком уставшая от шумной компании. Хотелось тишины и одиночества.

Однако планы мои несколько изменились, когда, вместо того, чтобы идти к Фламельс колледжу, я пошла прогуляться в Профессорский садик и встретила там профессора Вейнса.

Я радостно поздоровалась с ним и получила в ответ сдержанное приветствие.

— А вы что, идете в клуб? — поинтересовалась я, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, чтобы идти рядом с профессором.

— Нет. Конечно, нет, — ответил Вейнс тоном «что бы я делал в этой дыре?».

— А я была там, но мне стало скучно, — сообщила я, удивляясь собственной разговорчивости, — кажется, все эти корпоративные вечеринки не по мне.

— В таком случае, зачем вы мучаете себя и продолжаете их посещать? — поинтересовался Вейнс, явно лишь из вежливости поддерживая разговор.

— О, ну, нужно иногда добавлять разнообразия в жизнь. К тому же, это очень обидно, слушать на следующий день рассказы о том, как было весело, и чувствовать себя последним неудачником. Знаете, несмотря на мою необщительность, мне не нравится быть аутсайдером.

— Кажется, вы наговариваете на себя, называя себя необщительной, — заметил профессор с язвительными нотками в голосе.

— Нет, вообще-то я действительно... это просто на меня что-то нашло... а куда вы, простите за нескромный вопрос, направляетесь?

Профессор чуть повернул голову и вопросительно посмотрел на меня. Расчетливый взгляд — и он решил, что в этот раз всё же снизойдет до ответа.

— В каминную.

— Вы уезжаете? — спросила я удивленно. — Надолго?

— Нет, мисс Грейнджер, — теперь уже не скрывая раздражения, ответил Вейнс, — на воскресенье.

— Ой, простите, сэр. Я действительно непростительно любопытна. А позвольте мне проводить вас до каминной?

— Это еще зачем?

— Я всё равно гуляю. А так у прогулки будет цель.

Вейнс нахмурился.

— В такое время вам одной гулять вообще не следует. Идите-ка лучше в свой колледж.

Но я продолжала идти рядом, не отставая ни на шаг.

— Не стоит беспокоиться, сэр. Я могу за себя постоять. Тем более, что со мной может случиться здесь, в Стоунхендже?

— Что угодно, мисс Грейнджер. Что угодно.

Мы уже обогнули Райдо колледж и шли по темной аллее, ведущей в город. Профессор становился всё мрачнее и мрачнее и казался нервным, постоянно поглядывая на часы на Старой Башне. Внезапно Вейнс остановился.

— Я что, неясно сказал вам? Отправляйтесь в общежития. Мне не требуется сопровождение.

Я немного растерялась. Несколько минут назад мне показалось, что он не имел ничего против моей компании, хотя и был деланно груб и безразличен. Но теперь я видела, что он действительно хотел, чтобы я ушла. Это немного задело меня. Всегда неприятно ощущать, что твое присутствие рядом не желательно. Опустив голову, я пробормотала «прошу меня простить, сэр» и пошла в обратном направлении к Профессорскому садику.

Вернувшись к излюбленному месту прогулок, я углубилась в размышления об отсутствии у меня хотя бы толики женского очарования, и, потеряв бдительность, не заметила подстерегающей меня опасности.

Внезапно я услышала шорох и резко достала палочку, но уже в следующий момент она выскользнула из моих рук и улетела куда-то в кусты. Через секунду вокруг меня словно из темноты ночи материализовались люди в капюшонах. Их было около семи, но я почти не успела разглядеть их, потому что следующим заклятием они перевернули меня вниз головой и мантия, которую я надела поверх «костюма маглы» задралась, закрыв мне обзор. Однако я могла слышать их. Они не переговаривались, но перемещались вокруг меня. Не надеясь на удачу, я попыталась закричать, но, как я и думала, на меня было наложено заклинание немоты. Наконец, низкий мужской голос торжественно произнес:

— Братья мои, мы собрались здесь дабы провести суд над этой грязнокровной ведьмой!

Я мысленно застонала. Очередные борцы за чистоту крови. Волдеморт погиб, многие Пожиратели смерти были мертвы или отбывали срок в Азкабане, но их идеи, кажется, были вечны. После войны долгое время ревнители чистокровия вели себя тихо, но нет-нет, да появлялись какие-то сообщения о преступлениях, совершенных на почве ненависти к маглорожденным колдунам и ведьмам. И теперь жертвой этих сумасшедших стала я. И где? В Стоунхендже!

Я пыталась сообразить, что же мне делать, как спастись, ведь я не знала, что было у этих «братьев» на уме. Откровенно говоря, мне было страшно. Ужасы войны еще были живы в моей памяти, и я знала, на что способны чистокровные маги, защищая свои идеи. А эти клоуны в большинстве своем вообще гнались не за чистотой волшебной крови, а за «романтикой» этой борьбы. Не было у них ни крепкого ядра, ни реально сильного предводителя — просто студенты, которым показалось хорошей идеей «наказать» какую-нибудь грязнокровку. И теперь они действовали как стадо, коллективный разум, способный на многие зверства. А когда до них, наконец, дойдет, какие проблемы у них могут возникнуть, узнай руководство университета о их милых развлечениях, любая опасность раскрытия сможет толкнуть их на страшный шаг.

Пока я размышляла об этом, прежний голос произнес:

— Каратели! Эта грязная пародия на ведьму заслуживает самого сурового обращения. Она порочит имя Волшебников! Она должна понять, что не заслуживает того, чтобы топтать земли нашего Университета! Так пусть каждый из вас применит к ней проклятие, которое он приготовил для неё, и пусть осознает она, какую ошибку совершила, появившись в магическом мире!

Я напряглась. Мне было страшно, и я очень хотела, чтобы кто-нибудь помог мне. Я начала кричать, надеясь, что заклинание немоты спадет, но из моего рта не доносилось ни звука. Однако я продолжала попытки, еще и потому, что мне как будто бы было легче. Мой страх выходил вместе с воздухом из легких.

Ко мне применили первое проклятие. Мне стало жарко, и постепенно температура начала нарастать. Все тело покрылось потом, становилось все невыносимее и невыносимее. Когда мне стало казаться, что я заживо сварюсь или сгорю, из моих глаз потекли слезы, я задергалась, и послышался смех.

Внезапно все кончилось. Я снова почувствовала осенний ветер, и мне стало очень холодно. Я задрожала.

— Следующий! — крикнул главный их них.

Я снова почувствовала боль — тупую, ноющую, поражающую все тело. Я пыталась не думать о том, что происходило, пыталась абстрагироваться, но это было невозможно.

Третий «каратель» оказался изобретательнее первых. Он применил Проклятие Щекотки. Я против воли засмеялась, начав извиваться, но скоро истеричный смех превратился в безмолвные рыдания. Когда мне уже показалось, что я схожу с ума, всё прекратилось.

В моей голове пульсировали одни и те же мысли: «Когда это кончится? Пожалуйста, пусть это кончится! Пожалуйста!». И мои просьбы были услышаны. Последнее, что я услышала перед тем, как мое тело было мягко опущено на землю, и я потеряла сознание, был гневный голос профессора Вейнса.

Настоящий друг — это тот, кто будет держать тебя за руку и чувствовать твое сердце.

Габриель Гарсиа Маркес

1 ноября, воскресенье

Я очнулась в госпитале. Мне доводилось бывать в нем однажды, когда мы с Клаудией навещали Джейсона, пострадавшего во время ожесточенного квиддичного матча. Голова моя болела, но в общем состояние было расслабленное и апатичное. Как только я открыла глаза, надо мной сразу же склонилось несколько голов. К своему приятному удивлению, помимо Клаудии, я увидела лица Гарри, Рона и Джинни. Выразить свою радость достаточно бурно я не могла по причине физической слабости, но приветствие вышло теплым, и я почувствовала себя лучше.

Ребята не стали сразу же расспрашивать, что со мной приключилось, за что я была им очень благодарна. Случившееся казалось страшным сном, и мне не хотелось ни о чем вспоминать. Оно могло подождать до тех времен, когда я смогу думать об этом с холодной головой и спокойным сердцем.

Ко мне подошел целитель и дал восстанавливающее зелье. Я сразу же почувствовала себя полной сил. Каких-либо физических травм мне нанесено не было, и вся моя слабость была от излишних волнений и психологической усталости. Но друзья и зелье изменили ситуацию. Целитель сказал мне, что нужно еще немного полежать в кровати, но я не хотела валяться в госпитале, когда ко мне приехали гости. Гарри, Рон и Джинни бывали в моем университете всего два раза, и мне хотелось погулять с ними по профессорскому садику и еще раз показать все, что меня окружает изо дня в день. Поэтому я сообщила им о том, что сейчас мне недостает только одного зелья — кофе из Шоколадушки, и именно туда мы направимся. Они, конечно, повозмущались, но когда я заверила их, что, как, возможно, будущий целитель, могу констатировать состояние больного как удовлетворительное и позволяющее ему перемещаться без посторонней помощи на дальние расстояния, они сдались. Так, выждав, когда целитель скрылся в подсобной комнате, я, Клаудия, Гарри, Рон и Джинни, выбежали из госпиталя и пошли гулять.

Сначала, в связи с моим заявлением о том, что мне необходим свежий воздух, мы пошли в профессорский садик. Там-то меня и настигли первые серьезные мысли о происшедшем. Сначала я заметила, что подсознательно стараюсь избегать тропинок, ведущих к месту, где на меня напали. И несмотря на то, что и я, и ребята, намеренно избегали разговоров и том, что случилось — я попросила их об этом как только мы вышли из госпиталя — моя память услужливо подсовывала воспоминания прошедшей ночи.

Наконец, Гарри осторожно спросил, где всё произошло. Я объяснила.

— А как ты думаешь, кто это был? — продолжал он.

— Я уверена, что это были студенты, — ответила я, поняв, что мне стоит забыть о желании беззаботно прогуляться по усыпанным сухими коричневыми листьями дорожкам среди полуголых деревьев.

— Что заставляет тебя так думать? — спросил Гарри, и тон его становился все более профессиональным.

Джинни это не понравилось, и она строго обратилась к нему:

— Гарри, твои расспросы не могут подождать? Гермиона еще не пришла в себя.

— Все в порядке, правда, — уверила я её.

— Ей все равно скоро нужно будет отвечать на те же вопросы, — сказал Рон, — пусть уж лучше она будет к ним готова, правда, Гермиона?

— Да, конечно. Я решила, что это были студенты по тому, *что* они говорили: что я якобы должна пожалеть о том, что мои ноги ступили на земли их университета и все в таком духе. Это могли быть либо преподаватели, либо студенты. Но у нас здесь большинство преподавателей — люди в почтенном возрасте или женщины. Женщины исключаются, поскольку их предводитель обратился к ним как к «братьям», а... а в том, что это могли быть профессора я просто не верю. Слишком все было по-детски непродуманно, как будто бы спонтанно и несерьезно. Я не знаю, я просто думаю, что преподаватели могли бы избрать другой способ выражения недовольства моим происхождением.

На это у Гарри нашлись возражения.

— Если бы кто-то из профессоров открыто выражал своё негативное отношение к маглорожденным, он рисковал бы потерять работу. А собрать вокруг себя единомышленников и напасть на беззащитную ведьму — хороший способ выразить гражданскую позицию без опасности понести ответственность. Но ты не волнуйся, я это так не оставлю.

— Я тоже! — поддержал его Рон.

— Ребята, не стоит принимать это близко к сердцу, — ответила я, — думаю, руководству университета уже известно о том, что случилось и виновники будут найдены.

— Я бы не была в этом так уверена, — заявила Клаудия. — Аналогичные случаи уже были. Помнишь, два года назад напали на Эриха, из колледжа Кассиопеи? Ну, я тебе его показывала, он еще встречался с той девочкой, кузиной бывшей девушки Джейсона.

Я закатила глаза. Конечно, я его не помнила.

— Не важно. В общем, тогда нападавших найти не удалось. А еще когда мы были на первом курсе, двое пытались изнасиловать девочку из нашего колледжа с третьего курса. Но она смогла убежать Она потом говорила, что даже узнала, кто это был, но не стала ничего говорить ни декану, ни кому-либо еще, и эти уроды остались безнаказанными.

— Какое отношение последний случай имеет ко мне? — спросила я.

— А такое, что, естественно, слухи просочились и в среду профессоров, но никто ничего не хотел делать. Руководство решило просто закрыть глаза, раз девочка молчит, потому что зачем им такая ложка дегтя в статистике? Папа говорил, что ректор приказал всем забыть о том, что случилось, мотивировав это тем, что это личные разборки студентов, и, мол, нечего лезть в их дела.

Беседа продолжалась в похожем ключе, пока Клаудия же не заявила, что в моем случае, однако, есть кое-какие отличия.

— Раз в деле замешан профессор Вейнс... — многозначительно произнесла она, — уж он-то этого так не оставит.

— Вейнс? Это тот, который сообщил тебе о нападении? — тут же серьёзно спросил Гарри у Клаудии, и та утвердительно кивнула. — Кто он вообще такой?

— Я как-то раз говорила вам о нем, — ответила я, — наш новый преподаватель по Ядам. Он меня спас, насколько я понимаю. Надо будет поговорить с ним в понедельник, поблагодарить... Так значит, он всё тебе рассказал? Как он? Что вообще произошло после того, как я потеряла сознание? — обратилась я к Клаудии.

— Ночью я искала тебя — и встретила его. Он был возле клуба и искал меня. Сказал, что на тебя напали, но когда он пустил в мерзавцев парочкой заклинаний, они бросились в рассыпную, и пока он проверял, всё ли с тобой в порядке, они уже скрылись. Он отнес тебя в госпиталь и отыскал меня. Я вязалась с Джинни, и когда ребята прибыли сюда, мы пошли к тебе.

— Так, значит, он видел нападающих, — задумчиво произнес Гарри...

— Он влюблен в Гермиону! — выпалила Клаудия, явно не имея сил держать это в себе.

Рон и Гарри с интересом посмотрели на мою подругу, а Джинни с нескрываемым любопытством попросила рассказать об этом подробнее. Но я не собиралась позволить этим инсинуациями достигнуть ушей моих друзей.

— Он в меня не влюблен, это домыслы Клаудии, — заявила я.

Но никто не хотел меня слушать, вместо этого все слушали, как Клаудия в красках расписывает всё, что в моей жизни хотя бы косвенно касалось профессора Вейнса.

— Он явно в тебе заинтересован, — согласилась с доводами Клаудии Джинни.

— Ничего удивительного, — заявил Рон, — Гермиона самая красивая девушка в этом университете.

После этого он, взглянув на Клаудию, покраснел, и добавил:

— ... хотя, ты, Клаудия, тоже ничего. Я имел в виду...

— Рон, — рассмеявшись, произнесла я, — все поняли, что ты имел в виду. Спасибо.

Еще немного погуляв, мы решили пойти выпить кофе, но не в Шоколадушку, а в кафе в городе. По пути к нему у Триффани колледжа мы встретили Дика. Я была немало удивлена, но говорила с ним в основном Клаудия, и мне удалось скрыть свое замешательство.

Подруга коротко — насколько это слово можно применить к речам Клаудии — рассказала о том, что со мной произошло, Дик выразил глубочайшее возмущение и сочувствие, и сказал, что это дело не будет оставлено нераскрытым. Клаудия предложила ему пойти с нами в кафе, но он отказался, сославшись на то, что у нас «своя» компания, и он не хочет нам мешать. Да к тому же у него была масса дел, с которыми надо было справиться за воскресенье.

Когда мы оказались в кафе, и мальчики отправились делать заказ, Джинни, довольно улыбаясь, сказала:

— А этот Дик ничего...

Я шикнула на неё — я не хотела, чтобы столь неосторожные высказывания дали Клаудии тему для долгих и нудных разглагольствований и ромашко-гаданий «любит — не любит».

— Дик — маленький гоблин по сравнению с Вейнсом, — убежденно заявила Клаудия, — и вообще, Гермиона у нас тут нарасхват. В неё еще влюблен один симпотный французик. Правда жуткий тихоня, но в тихом омуте...

Я закатила глаза, но Джинни заинтересовала эта тема, и она начала расспрашивать Клаудию об Эмиле.

— Он, как только познакомился с Гермионой, сразу же напросился ходить с нами на все матчи по квиддичу, — говорила моя неугомонная подруга, — и не пропускает ни одних посиделок в кафе. И вообще, всюду ходит за Герми — прости, Гермионой — как хвостик. И даже она согласна с моим мнением, и считает, что нравится Эмилю. Была бы она также сговорчива в отношении Вейнса или даже Дика! Нет, я считаю, конечно, что Эмиль ей совсем не подходит, но это ведь ерунда! Мужское внимание всегда приятно, если оно не переходит все границы своей навязчивостью или хамством. А выбрать-то Гермионе есть из кого. Так что не волнуйтесь за неё, найдем ей жениха под стать. Главное, чтобы она не слишком сопротивлялась! И жениха подберем, и замуж выдадим.

Клаудия щебетала и щебетала, счастливо улыбаясь, и, кажется, ничто не могло её заткнуть. Но, наконец, Джинни улучила секундочку, и произнесла:

— Кстати, Гермиона я давно хотела тебя спросить... — и, после паузы, не зная, как выразить мысль иначе, выпалила, — ты не откажешься быть моей подружкой невесты?

Я удивленно взглянула на подругу.

— Вы... вы с Гарри все-таки решились пожениться? — радостно спросила я.

— Нет! — воскликнула Джинни, — При чем тут Гарри? Мой жених — Кричер. Ведь он работает у нас в доме на Гриммаулд плейс. Мы так часто сталкивались с ним на кухне или в гостиной, когда он наводил там порядок, что со временем поняли, что не можем жить друг без друга. Конечно, Гарри — заметная помеха на пути к нашему счастью, но мы что-нибудь придумаем.

Клаудия рассмеялась. Я изобразила улыбку.

— Очень смешно. Когда радостное событие?

— Кричер хочет, чтобы это была пятница...

— Джинни!

— Ладно, ладно. Мы решили, что будет лучше, если это будет лето.

— Это же так нескоро! — воскликнула Клаудия.

Джинни согласно кивнула головой, но ответила:

— Зато мы успеем все приготовить, и свадьба будет идеальной. Тем более, куда нам спешить? Мы и так живем вместе. Короче, Гермиона, ты согласна быть моей подружкой невесты?

— Естественно, — ответила я.

— В таком случае, готовься. Скоро нужно будет начинать искать нам с тобой платья.

Я досадливо застонала. Я *ненавижу* искать платья.

В кафе мы провели не меньше трех часов. К концу наших посиделок мы дошли до особых пунктов меню, вроде Шоколадный Шок или Коктейль-Колючка «Крик», на которые раньше я никогда не решалась.

Но, наконец, мы решили изменить место дислокации. Следующим пунктом нашей прогулки должен был стать кинотеатр — как я говорила, Джинни была большой любительницей магловского кинематографа, и приложила все усилия, чтобы убедить нас сходить на новый фильм.

Полчаса спора, на какой фильм идти, скрасили ожидание начала сеанса. Наконец, непостижимым для меня образом, мы выбрали мультик про рыбу.

Мультик!

Про рыбу!

Лишь нежелание продолжать спор и очевидное желание моих друзей увидеть нечто под ох-таким-оригинальным-названием «Немо», заставило меня купить билеты и войти в зал.

Вердикты у всех оказались разными. Джинни нашла мультфильм «довольно забавным», Клаудия осталась в полнейшем восторге, особенно часто поминая «ту забавную синию рыбину, которая все забывала», а Рон и Гарри завели серьезную беседу об анимации, а также о том, каким еще способом рыжая рыбешка могла выбраться из аквариума.

Лично я едва не уснула на сеансе. Но стоило мне заикнуться об этом, как все напали на меня с нелепыми обвинениями в занудстве. Я сдалась. Если им нравится продукция, ориентированная на десятилетних детей — кто я такая, чтобы судить?

Внезапно обсуждения просмотренного фильма прекратились, потому что Клаудия довольно громко начала шептать:

— Это же профессор Вейнс! Смотрите, это профессор Вейнс, который спас Гермиону!

— Не тычь в него пальцем, — прошипела я, наблюдая, как наш преподаватель по Ядам выходил из Каминной.

И несложно было проследить траекторию его пути и понять, что скоро он поравняется с нами.

— Здравствуйте, сэр, — произнесла я, когда профессор, кажется, намеренно делающий вид, что не замечает нашу небольшую группу, подошел достаточно близко.

— О, мисс Грейнджер, — произнес профессор тоном, не выражающим никакой радости, однако, на губах его появилась знакомая неестественная вежливая полуулыбка, — мисс Маринеску.

— Профессор Вейнс, я хотела бы поблагодарить вас за то... — я невольно покраснела, — что вы спасли меня.

— Не стоит благодарности, — отозвался Вейнс, а затем более любезно добавил, — Для меня это было истинное удовольствие...

Я удивленно распахнула глаза, глядя на скалящегося мужчину.

— Я имею в виду, спасать вас, конечно, — продолжил он, — а не наблюдать, как эти типы в капюшонах издевались над вами.

Прозвучало не слишком искренне, но я решила, что придираться к человеку, который помог вам — некрасиво.

— Значит, вы видели нападающих? — деловым тоном спросил Гарри. — Простите, Гарри Поттер, — представился он и коротко кивнул головой, — я друг Гермионы и мы...

— Неужели тот самый Гарри Поттер? — протянул Вейнс елейным голоском, и я обменялась с Клаудией удивленными взглядами. — Какая честь для меня.

Гарри стушевался. Он так и не научился переносить подобные проявления народной любви к его персоне, а когда слова звучали столь неискренне, это смущало вдвойне. Впрочем, я не уверена, что он заметил фальшь, поскольку имел счастье наблюдать за профессором гораздо реже, чем я или Клаудия.

— Не стоит, сэр, — ответил Гарри сдержанно и повторил свой вопрос.

— Да, я видел, — вернувшись к серьезному тону, сказал профессор, — я обо всем рассказал декану мисс Грейнджер профессору Питч и ректору Ноумену. Будет назначена комиссия по расследованию происшествия, и я непременно повторю свои показания, если потребуется.

— Комиссия будет независимой? — спросил Гарри.

Вейнс взглянул на моего друга с нечитаемым выражением лица, несколько мгновений помолчал, и, наконец, ответил:

— Боюсь, что нет.

Гарри недовольно сжал губы.

— Так несправедливо! — воскликнул Рон.

— Справедливость не была главным критерием при выборе решения данной проблемы, — ответствовал профессор Вейнс сдержанно, — мистер...?

— Уизли. Рональд Уизли.

— Можно потребовать... — начал Гарри после секундного размышления.

— Не советую, — тут же прервал его Вейнс. — Ректор Ноумен почитается здесь за всемогущего господина. А некоторые его подопечные — дети очень важных персон.

— Но мы не можем оставить их безнаказанными, — возмущенно произнес Рон, — они обидели Гермиону и должны быть наказаны.

— Все будут наказаны, рано или поздно, — философски изрек профессор Вейнс, и явно намереваясь завершить беседу, бросил, — но не стоит ворошить осиное гнездо, мистер Уизли. Приятного дня.

С этими словами он ушел. Мы недружно пробормотали слова прощания.

Первым мнение о нашем преподавателе высказал Рон:

— Какой странный тип, — был его приговор.

— Не странный, а просто рассудительный и сдержанный, — возразил ему Гарри, — хотя и не без... своих тараканов.

— Зато какой красииивый... — протянула Джинни, и была тут же подхвачена Клаудией, которая принялась комментировать каждую черточку лица мужчины, каждый изгиб его губ или носа, «изумительный» разрез глаз и «невообразимые, словно шелк, волосы».

Я молчала, не желая поддерживать беседу на данную тему. Впрочем, сказать, что эта краткая беседа с профессором не оставила никакого впечатления, сказать нельзя. Меня удивило то, что Вейнс даже не поинтересовался, как я себя чувствовала, но при этом попытался изобразить лицемерную любезность, чем привел меня в смятение. Давно он не предпринимал этих попыток, которые неизменно заканчивались его полным фиаско. Я привыкла к холодному, сдержанному и порой немного грубому профессору Вейнсу, я даже прониклась уважением и неким подобием симпатии к нему, как к интересной личности, но все его эти странности и притворства заставляли меня думать, что я знаю о преподавателе еще меньше, чем думаю.

— А на Герми он, кажется, правда запал, — заявил Рон, подводя итог.

— Не знаю, не знаю, — протянул Гарри, но тут же спохватился, — я ничего такого не имею в виду! Ты, конечно, могла ему понравится, но... если это и так, по-моему, он тщательно это скрывает.

— Почему? — удивилась Джинни.

— Да... ну... ну, например, он даже не спросил, как она себя чувствовала. И вообще... Ладно, пойдем уже. Что у нас там следующим пунктом?

15 ноября, понедельник

Профессор Вейнс, как и Гарри, был прав — историю с нападением пытались замять, как только могли. Ползли слухи, что это был всего лишь розыгрыш, и даже, что я сама все это и придумала, чтобы обратить на себя внимание общественности. В такие моменты моей жизни я просто стараюсь уйти с головой в учебу.

Две недели я усердно занималась, не жалея сил. В свободное от учебы время — коего оказывалось немного — продолжала работать над организацией конференции, умиляясь сдержанной активности Эмиля. «Сдержанной» потому, что он никогда не кричал что-нибудь вроде «Можно я это сделаю? Можно я?», и потом «Смотрите, что я сделал!», как это бывало с некоторыми. «Активности» потому, что, несмотря на молчаливость и сдержанность, он делал всё, что от него было нужно, и даже больше. И я была ему за это очень признательна.

Профессор Питч не обременяла меня излишней заботой о моем — нашем — проекте, но я считала необходимым иногда заходить к ней после занятий и рассказывать о том, как продвигается дело. В благодарность за эти знаки внимания, которые воспринимались с надменной благосклонностью, я получала от профессора Питч полный отчет об успехах её дочери.

— Ох, именно об этом я говорила сегодня с Неридой, — говорила она на мое замечание о начинающихся холодах, — хотя у них в Америке совсем другой климат, чем у нас. Я ей так и сказала, Нерида, как это чудесно, что тебя пригласили в Сэлемский университет, ведь там много теплее, чем у нас. Она, конечно же, согласилась. Там превосходные условия. Хотя этот дом, который ей предоставили для жилья, не слишком большой на мой взгляд. Всего четыре спальни! Хотя, она, пока что живет одна, и её это вполне устраивает. Она у меня совершенно скромная. Не из тех девиц, которые только и помышляют о шикарном доме и дорогой мебели. Нет-нет, она готова довольствоваться малым... Но только ей не очень-то позволяют это делать! Вообразите, мисс Грейнджер, три дня тому назад один известный молодой профессор подарил ей колье со слезой вейлы! Оно стоит, должно быть, сотню тысяч галлеонов. Нерида, сказала я ей, это подарок от достойного мужчины...

Я с тоской посмотрела на остывший чай. Я допускала, что Нерида Питч была прекрасным человеком, но то, как часто мне доводилось слышать о ней от её матери, сводило меня с ума и заставляло ненавидеть бедную девушку.

17 ноября, среда

В вечер среды, когда я, сидя в гостиной профессора Питч, слушала очередной рассказ о «талантливой и скромной девочке», мой декан без всяких на то намерений, поспособствовала продвижению моего исследования.

— Два ухажера, вообразите себе. Она натурально в растерянности. Конечно же, как можно выбрать, когда за тобой в одно время ухаживают такие мужчины. Я вам рассказывала о них, мистер Уилберт и профессор Абентрот.

— Да-да, конечно. Я прекрасно их помню. Словно знакома лично, — ответила я, усиливая значение своих слов парой кивков.

— Впрочем, Нерида уже бывала в такой ситуации. Она тогда училась на третьем курсе в этом самом университете. И под моим кураторством писал работу молодой человек. Очень талантливый. Кстати, как и вы писал об Оборотном зелье. Сколько я помню, ему удалось продлить срок его действия на какое-то незначительное количество времени, — тут она махнула рукой, словно отмахиваясь от посторонней темы, — не суть важно. Он, когда вот так же, как вы, приходил ко мне пить чай, познакомился с Неридой. А она у меня редкая красавица, никто мимо такой не пройдет. Он, конечно, влюбился, начал ухаживать, дарить цветы. Да только не знал он, что за моей девочкой уже ухаживал другой человек — много старше Нериды, но оч-чень презентабельный. Работал у нас в исследовательском центре. Одно время даже возглавлял его. Сейчас уже уволился... Не сложилось у них с моей девочкой, потому как она очень взыскательна. Она к своим поклонникам предъявляет очень высокие требования.

— Не сомневаюсь, её муж будет достойнейшим из мужчин, — ответила я вежливо, — простите, а как вы сказали звали того молодого человека? Ну, который занимался оборотным зельем.

— Ах, Снейк. Фицжеральд Снейк.

18 ноября, четверг

На следующий день я отправилась в деканат, дабы узнать, возможно ли каким-либо образом получить возможность прочесть дипломную работу мистера Снейка. Оказалось, что для этих целей мне всего лишь нужно проникнуть в архив и найти ячейку с именем бывшего студента. Но проблема состояла в том, что доступ в архив имеелся только у преподавателей.

Рассудив, что на помощь профессора Питч вряд ли стоит рассчитывать, я решила обратиться к профессору Вейнсу. И для того было подходящее время — на четверг у нас была назначена работа в лаборатории.

Я пришла к туда в обычное время, но названный пароль не открыл дверь. Профессора тоже поблизости не было. Я прождала его полчаса, а затем решила пойти поискать его к нему домой. Однако, помня инцидент с моим прошлым визитом, я была твердо намерена уйти, если никто не откроет.

Но стоило мне ударить о деревянную дверь лишь дважды, как та распахнулась и передо мной предстал профессор Вейнс во всей своей красе. В прямом смысле. На нем была черная парадная мантия, с выглядывающей из-под неё белой рубашкой с воротником-стойкой и черным шелковым платком-галстуком. Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, на лице играла надменная ухмылка, придавшая лицу выражение абсолютного осознания собственной привлекательности. Для Вейнса это было ново.

Я поздоровалась, пролепетала извинения и объяснила причину и цель своего визита. Последнее договаривалось уже в прихожей, куда меня за мантию втянул профессор.

— Я прошу меня простить. У меня были планы на сегодняшний вечер, но я был совершенно уверен, что сообщил вам об этом. Да, мистер Макферсон должен был передать вам об отмене занятий в лаборатории.

Я отрицательно покачала головой.

Терррри...

— Что ж, если вы заняты, я могу уйти... — произнесла я смущенно.

— Да, пожалуй, так будет лучше. Еще раз прошу прощения.

Тут в дверь постучали. Вейнс метнул на меня недовольный взгляд и открыл входную дверь. Там стояла женщина лет тридцати с небольшим, её короткие рыжевато-каштановые волосы блестели от тусклого ноябрьского солнца, оттеняя глаза цвета осенней травы. Это была преподаватель из колледжа Триффани, имени её я, однако, не знала.

Тут всё прояснилось — у профессора Вейнса намечалось свидание. На мгновение в голове пронеслась мысль: «Она же старше его лет на десять!», и произнесено это было голосом Клаудии. Я, чувствуя себя крайне неловко, попыталась распрощаться уйти. Но женщина заставила меня замереть, сказав:

— Персеус, извини, но сегодня ничего не получится. Мне срочно нужно аппарировать к маме...

— Да, я помню, твоя больная мама, — сухо ответил Вейнс, и я всей кожей ощущала его дискомфорт от того, что я наблюдаю эту сцену.

— Прости. Но в следующий раз обязательно...

— Конечно.

— Я решила, что стоит сказать лично...

— Премного благодарен.

— Серьезно, извини...

— Твоя мама заждалась, — напомнил Вейнс бесстрастно и, закрыв дверь, ни к кому не обращаясь, добавил, — пока ты расшаркиваешься, она успеет двадцать раз скончаться.

Я хмыкнула, и профессор, привлеченный звуком, устремил свой взор на меня. Смех сразу же куда-то исчез, оставив место легкому испугу и волнению.

Профессор придирчиво оглядел меня с ног до головы.

— У меня билеты пропадают, — заявил он таким тоном, словно это была моя вина.

— Ээ, сожалею, сэр, — ответила я растерянно.

— Не делайте вид, что не понимаете, — потребовал он.

Но я действительно не понимала. Чего этот человек хотел от меня? Что я должна была сделать с его билетами? Купить у него?

— Ох, ну, конечно, — недовольно пробормотал профессор, и затем притворно любезным тоном произнес, — мисс Грейнджер, как следует из сцены, невольной свидетельницей которой вы стали, я являюсь счастливым обладателем лишнего билета на концерт классической музыки. Не окажите ли вы мне такую честь, и не составите ли компанию в этот унылый вечер? Скрипка и ужин в ресторане будут нам аккомпанементом.

Стоит ли говорить, как удивлена я была?

— Как-то... неудобно... я очень польщена, но...

— Достаточно, — прервал меня профессор, — если вы не хотите идти, так и скажите.

Несколько томительных секунд я обдумывала предложение, взвешивала все «за» и «против», и, наконец, не слишком уверенно, произнесла:

— Но я не готова идти на концерт. Моя мантия...

— Воспользуйтесь палочкой. На два-три часа вашей магии непременно хватит. Вы же талантливая студентка.

Слово «талантливая» было произнесено не без язвительности. Я немного рассердилась, и решила, что, в конце концов, на приглашение не навязывалась, и если я получу от этого вечера немного удовольствия — это будет только его вина. Вина профессора Вейнса.

Скрывшись в уборной первого этажа, я придала своей мантии более торжественный вид и собрала волосы. Поправив макияж, я, наконец, вышла к профессору, который с недовольным видом поджидал меня в коридоре.

По пути в город мы обсуждали возможность обнаружения и необходимость дипломной работы другого студента. В общем, профессор не возражал против того, что она могла оказаться полезной, но убеждал меня не возлагать на неё слишком больших надежд. В конце конов, Снейк был таким же обычным студентом, как и я.

В Концертном Зале Стоунхенджа я была впервые, и место сразу поразило меня роскошью и богатством убранства. Я словно оказалась во дворце. Сочетание темно-красного бархата и золота напомнило мне еще и о гостиной родного факультета в Хогвартсе.

— Дом богатого гриффиндорца, — сказала я негромко.

— Гриффиндорцы не бывают богатыми, — парировал профессор Вейнс.

Я удивленно воззрилась на него.

— Слишком много «благородства», — и снова язвительные нотки, — чтобы зарабатывать большие деньги.

Но причиной моего изумления было другое.

— Вы учились в Хогвартсе? — спросила я.

— Нет, я учился в Америке, — ответил мой собеседник, — но на жизненном пути встречал немало гриффиндорцев, чтобы сложить о них собственное мнение.

— Мне кажется, у вас предвзятое отношение... вы, наверное, и слизеринцев встречали не менее часто?

— Безусловно.

— И уж с ними-то обнаружили много общего?

— Вы являетесь обладательницей редкой проницательности.

— Вы слишком щедры на комплименты, сэр, — в тон профессору ответила я, — я того не заслуживаю.

Вейнс усмехнулся:

— Вы обвиняете меня в лести? — спросил он полушутливо, полусердито.

— Нет-нет, сэр, что вы! Я бы не посмела оскорбить вас подобным образом! — ответила я наигранно. — Я лишь хотела сказать, что польщена вашим вниманием к моим достоинствам и отсутствием оного к недостаткам. Ведь вы почти никогда не делаете мне замечаний!

— Какое упущение с моей стороны... пройдемте, мисс, вот наши места.

Я была приятно удивлена, обнаружив, что мы оказались в ложе. За разговором я и не заметила, куда мы шли.

Концерт произвел на меня невероятное впечатление. На нем играли скрипачи из разных стран и каждый следующий, казалось, превосходил предыдущего и в технике и в степени экспрессии. Каждый номер оставлял в душе след и запечатлевался в памяти. Пятилетняя малышка исполняла сложнейшее произведение Паганини, двадцать девушек-скрипачек из Японии играли в унисон Моцарта, молодой мужчина из Чехии играл на трех скрипках одновременно — при помощи волшебной палочки.

Но, наверное, самым проникновенным мне показалось выступление пожилого скрипача, исполняющего собственное сочинение. Сперва, когда он вышел на сцену, то напомнил мне нищего из метро, на которого надели чистую мантию и галстук-бабочку. Взъерошенные седые волосы, белая спутанная борода, печальные светло-голубые глаза и старая-старая скрипка. Я с интересом наблюдала за тем, как он готовился к выступлению, как прикрыл глаза, словно впитывая направленную на него энергию зрительного зала. Вот его рука взмыла вверх, смычок коснулся струн, и извлек из них самый прекрасный в своей печали звук на свете. Мелодия полилась, проникая в душу и вызывая в ней самые светлые воспоминания, заставляя сердце сжиматься от тоски по ушедшему и по ушедшим. Не умея сдержать эмоции, я дала волю слезам. Они катились, кристально чистые и нестыдные, музыка слилась с моими чувствами, и теперь мелодия звучала не со сцены, а из моего сердца.

Я не сразу заметила, как старик прекратил играть, как он поклонился, как неторопливо ушел со сцены. Ощущение, что я одна в этом огромном зале исчезло, и я словно очнулась ото сна. Очнулись и остальные. Вдруг раздался шквал аплодисментов. Люди встали со своих мест, продолжая аплодировать, и я не могла не поддержать их в этом выражении благодарности.

После я обернулась на профессора Вейнса. Его лицо было непроницаемо, а взгляд устремлен в бесконечность. Внутреннее же око, я уверена, было обращено в прошлое, к воспоминаниям.

Когда концерт подошел к концу, мы спустились на первый этаж Концертного Зала и прошли, как и обещал профессор, к ресторану. Я попыталась намекнуть, что вовсе не обижусь, если он передумал ужинать со мной, но в привычно резкой манере он ответил, что если бы хотел, чтобы я ушла, непременно сообщил бы об этом.

Ужин вышел довольно приятным. Мы успели обсудить дела учебные, убранство зала, в котором проходил концерт, поговорить о техничности исполнения, которую показали гости с востока — более трогательные номера мы в своих обсуждениях старались не затрагивать — а также высказаться по поводу общей любви к Нериде Питч и, наконец, посетовать на неприятную погоду, предлагающую то мелкий дождик, то ледяной ветер, то затянутое тяжелыми тучами небо.

Однако, уже когда профессор провожал меня до здания факультета, я не смогла не задать вопрос, который терзал меня весь вечер.

— Сэр... — произнесла я и замолкла, не зная, как лучше поставить вопрос.

— Спрашивайте, мисс Грейнджер, — подстегнул меня профессор, — если я сочту вопрос оскорбительным, я просто не стану на него отвечать.

— А что ВЫ вспомнили, когда играл старый скрипач?

Профессор некоторое время молчал.

— Ничего определенного.

— А мне казалось, что это похоже на что-то, что я слышала очень давно, еще в детстве, только не как не могла вспомнить, когда и где. И от этого было грустно. Вспомнились родители, дом, что-то такое...

— Это объясняется тем, что ваши самые светлые воспоминания связаны с детством, — объяснил Вейнс.

Я пожала плечами, не соглашаясь, но и не опровергая.

— А ваши? — спросила я, удивляясь собственной смелости и любопытству.

— А мои — нет.

Мне стало очевидно, что профессор не хочет говорить об этом, и сразу же сменила тему.

Позже, когда я уже поблагодарила Вейнса и попрощалась с ним, выложила все, что произошло Клаудии, и легла в кровать, я подумала, что на фоне профессора даже я кажусь любопытной бестактной болтушкой с душой на распашку.

Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было.

Габриель Гарсиа Маркес

19 ноября, пятница

В пятницу на Анатомии, пока профессор Спациани объясняла нам, каким образом устроен человеческий желудок, Клаудия, которая крайне не любила иллюстрации, демонстрируемые на этом предмете, всячески старалась отвлечься на что-то менее по её мнению неприятное. Зная о её пристрастиях и предпочтениях, я совсем не удивилась, когда на пергаменте, на котором я писала конспект лекции, вдруг появились строки, написанные рукой моей подруги:

«Как поживает Дик?»

На этот вопрос, которого я ожидала, особенно после выхода в свет в обществе так любимого Клаудией профессора Вейнса, ответ у меня был наготове:

«Не знаю. И меня это не очень-то волнует»

«Как так?» — даже в письменном варианте в этой фразе мне виделось притворство.

Я чуть повернула голову и взглянула на Клаудию, которая с сосредоточенным лицом склонилась над своим пергаментом, водя кончиком пера по лбу. Но приглядевшись, можно было без труда увидеть, что пухлые губы были изогнуты в легкой насмешке, а глаза с жадным нетерпением смотрели на пергамент, ожидая увидеть мой ответ. И я не стала долго мучить свою подругу.

«Я поняла, что не нравлюсь ему, и постаралась совладать со своими симпатиями. Применив холодный рассудок, я смогла забыть его и теперь меня совершенно не волнует Ричард Монтегю»

«Звучит как будто бы убедительно»

«Зачем мне тебе лгать, Клаудия?»

«Я боюсь не того, что ты обманываешь МЕНЯ»

«Очень не двузначный намек. Но тебе действительно не стоит волноваться. Да, конечно, какие-то чувства остались. Но они больше похожи на уязвленное самолюбие и обиду на то, как несправедливо устроен мир»

«Несправедливо! Конечно, несправедливо, когда у тебя куча поклонников, а ты влюбилась в того, кто „еще не разобрался в себе“»

«Ты так умело расставила акценты. Спасибо, что с такой легкостью поверила моим словам о том, что ничто не может лишить меня спокойствия и без стесненья напомнила, в какой ситуации я оказалась»

«На самом деле, есть еще кое-что, что могло бы помочь нам проверить твое равнодушие к Дику»

«Я вся внимание»

«Ты уверена?»

«Я „уверена“, что ты хочешь рассказать мне что-то. И я же знаю — тебя ничто не остановит»

«:-) Ну, ладно... Когда у нас был матч с сэлемцами, там в качестве болельщицы приехала одна девчонка, Белла-Не-Помню-Фамилию. Их познакомили с Диком и теперь они ведут активную переписку. Она ему нравится»

Я, прочитав это, почувствовала острую душевную боль, но сумела сохранить бесстрастное лицо. Вместо словесных излияний о внутренних переживаниях, я написала:

«Откуда ты это знаешь?»

«Он сам мне рассказал. По БОЛЬШУЩЕМУ секрету. Джейсону я уже рассказала, а тебе всё не доводилось. Но теперь, когда ты больше не влюблена в него, можно доверить эту тайну и тебе»

Еще один болезненный удар — со мной Дик никогда ничем не делился. Я-то думала, что мы, по крайней мере, друзья. Но, оказывается, нет.

«Что ж. Очень увлекательно», — был мой ответ, и я уверена, что Клаудия не заподозрила, какие страдания принесла мне выданная с таким желанием поделиться информация.

После лекции я сообщила Клаудии, что мне необходимо зайти в подсобное помещение, дабы очинить перо — сама я это делала не слишком профессионально, и нередко прибегала к помощи специального полумагического-полумагловского аппарата. Избавившись от общества подруги, я поспешила в Богом забытый уголок колледжа, чтобы поплакать. Когда слезы жгучей обиды закончились, немного успокоив меня, я применила необходимые маскирующие чары — ведь мне не нужно, чтобы красные глаза и распухший нос стали причиной расспросов — и отправилась в Обеденный Зал.

После обеда мне предстояло встретиться с профессором Вейнсом, чтобы пойти в архив.

Поскольку мы уже условились с ним о том, что встречаемся у входа в Хранилище в шесть часов вечера, я не торопясь пообедала, сделала кое-какие дела по учебе, встретилась на пару минут с Эмилем, чтобы выслушать его краткий отчет о том, как идет процесс подготовки к конференции, и, наконец, направилась к архиву.

Профессор Вейнс уже был там, облокотившись спиной о высокую стойку, он читал какую-то газету. Я, нервно поправив волосы и воротник рубашки, пока он не заметил меня, бодрым шагом подошла ближе.

— Я уже обо всем договорился, — кинул он мне вместо приветствия.

При этом он едва заметно кивнул головой в сторону бледного юноши в очках с толстыми стеклами, что неусыпно следил за входом в архив. Я улыбнулась кончиками губ, то ли в знак благодарности, то ли в знак одобрения, и мы последовали по длинному коридору к маленькой двери в самом его конце.

Но сколько мы не шли, дверь не приближалась. Профессор тоже это заметил, остановился, обернулся ко мне и спросил:

— Мисс Грейнджер, у вас нет при себе удостоверения студента?

Я ответила отрицательно. Я не подумала, что оно понадобиться мне. Профессор Вейнс остался недоволен моим ответом, и я предложила сходить за удостоверением.

— Я не могу тратить весь вечер, ожидая, когда вы принесете сюда все необходимое.

— Можно послать сову... — попыталась предложить я, но профессор уже помчался обратно к выходу из архива.

Там он остановился у стойки.

— У леди нет удостоверения, но нам необходимо пройти в архив вместе и сейчас, — сообщил он невозмутимому молодому человеку.

Тот посмотрел на меня поверх огромных очков, и во взгляде его мутно-серо-зеленых глаз явственно читалось «какая вопиющая безответственность и забывчивость! Могу ли я рисковать и допускать эту ветреную девицу в святая святых университета?» и затем, уже предназначавшееся мне лично «Я здесь, вообще-то, царь и бог. Захочу — пущу, захочу — не пущу». Я скривила губы, даже не пытаясь проникнуться жалостью к этому невзрачному юноше, застрявшему в богом забытом месте под слоем пыли и кипой бумаг, только и могущему в этой жизни изображать повелителя Хранилища.

Молодой человек был милостив и позволил мне войти. Он взмахнул палочкой в моем направлении, затем в направлении профессора Вейнса и сообщил:

— Возьмитесь за руки.

Я застыла на несколько мгновений. Я уже упоминала о своей нелюбви к физическим контактам, не вызванным моим собственным желанием. А касаться чужого человека, даже не являвшегося моим другом — это было настоящим испытанием. Профессор Вейнс, кажется, тоже замешкался, но затем, без нежности и деликатности схватил меня за руку и потащил по коридору. Пока моя рука была вложена в его, я старалась не шевелить даже кончиками пальцев, но чувствовала, что от волнения ладонь вспотела и готова была выскользнуть из его крепких пальцев. Мне стало стыдно от такой — пусть и естественной — реакции, и я надеялась, что он ничего не заметит. Пожалуй, то были самые смущающие несколько секунд за всё время нашего с профессором знакомства.

Но вот, наконец, мы вошли в огромный зал, потолок которого терялся где-то в темноте очень-очень высоко, а стены невозможно было увидеть из-за сотен высоченных стеллажей с небольшими выдвижными ящичками. Стеллажи эти создавали прямо лабиринт Хэмптон-корта, и я не представляла, как там можно было хоть что-то найти.

Но профессор Вейнс довольно уверенно направил свои стопы куда-то вглубь и чуть влево, и я старалась не отставать. Он бросал беглые взгляды на таблички-указатели, и смело шел вперед. Я же успевала лишь помечать то тут, то там попадающиеся на нашем пути стулья или небольшие столы с зелеными лампами на них.

Наконец, профессор остановился. Указав ленивым жестом на один из стеллажей, он уселся на старый-престарый стул, стоявший рядом и положил ногу на ногу.

Я взглянула на него, на его расслабленную позу, на выжидающий взгляд, и вопросительно подняла бровь.

— Ну же, начинайте, чего вы ждете? — поинтересовался Вейнс.

— А вы мне не поможете, профессор? — спросила я. — Тут ведь искать придется вечность. И магию использовать нельзя...

— Я вам и так помог — провел сюда, указал на шкаф, в котором нужно искать. Не слишком ли многого вы от меня хотите? Кроме того, желание изучить работу этого Снейка совершенно мною не разделяется. Я убежден, что нам это ни коим образом не поможет.

Я вздохнула и немного безнадежно взглянула на огромный шкаф, табличка над которым гласила: «СИ-СН». Означало это, что в огромном этом шкафу хранились документы на бывших студентов, чьи фамилии начинались на «Си», либо «Ск», «Сл», «См» и «Сн». Понаслышке я знала, что это — последний этап, на котором сохраняется порядок. Далее все нужно было искать вручную, просматривая файлы. Никакой определенной закономерности в расположении документов здесь не сохранялось, за исключением того, что более новые лежали ближе, чем бумаги, скажем, какого-нибудь мистера Слоу, учившегося в Стоунхендже веке так в четырнадцатом. То, что именно в этом шкафу находились все мистеры Смиты, некогда посещавшие университет, никак не облегчало работы. Выдвигая ящик за ящиком, я обнаруживала там груды скрученных в тугие трубочки пергаментов, обмотанных веревкой или лентой, с печатью университета. На каждом пергаменте на внешней стороне было написано имя того, чьи документы я держала в руках, и хотя бы это облегчало поиск.

Около сорока минут прошло в тщетном поиске. Профессор тем временем достал из кармана небольшой томик и углубился в чтение. Я была так «увлечена» поиском нужной фамилии, что даже не удосужилась узнать, что именно читал Вейнс.

Несколько раз я натыкалась на фамилию Снейк, но, радостно вскрикнув или еще как-либо выказав свою радость, я тут же с сожалением понимала, что это не мой Снейк. На пятом Снейке я перестала комментировать свои находки. Но вот я снова издала возглас, да столько разных эмоций в нем смешалось, что Вейнс оторвал взгляд от желтоватых страниц и посмотрел на меня.

— Неужели нашли? — спросил он почти без интереса.

— Не совсем, — ответила я, пожирая глазами начертанные на пергаменте буквы.

— Что значит, «не совсем»? — недовольный моим ответом, спросил профессор и поднялся, и подошел ко мне, чтобы посмотреть на мою находку.

— Что это? — спросил он, прекрасно видя, что это было. — Вы же искали Снейка.

— Северус Снейп, — проговорила я тихо, а затем громче добавила, — он был моим учителем в школе. Он преподавал нам зелья, сэр.

Я с трепетом держала в руках дело моего бывшего учителя, испытывая чувства непередаваемые.

— Видимо, он был хорошим учителем, раз вы решили пойти по его стопам, — было сделано предположение, в котором угадывалась лишь холодная вежливость.

— Да! — горячо ответила я, но затем, смутившись такого ответа, добавила. — Он, правда, не всем нравился. Но он был настоящим мастером своего дела. Мастером Зельеварения, я имею в виду. Не педагогики.

— Что же... — Вейнс немного помолчал, а затем сказал, — оставьте эти глупости и займитесь делом. Вы еще не просмотрели и половины.

Я закусила губу.

— Да, хорошо, сэр, — ответила я, и профессор вернулся на свой стул.

Однако я намеревалась сначала посмотреть дело моего бывшего учителя.

— Что вы делаете? — спросил Вейнс, наблюдая, как я разворачиваю пергамент.

— Собираюсь почитать дело профессора Снейпа.

— Это не положено. Вы не имеете права...

— Имею, — упрямо ответила я, жадно читая, — О! — вырвалось у меня.

— В чем дело? — проворчал Вейнс.

— Он окончил университет экстерном... И, судя по датам... получив степень Мастера, сразу отправился преподавать в Хогвартс.

— Мои ему поздравления.

Я подняла удивленный взгляд на профессора.

— Вы разве не знаете? Он погиб.

При этих словах голос мой дрогнул.

— Что ж с того? Думаете, поэтому он не достоин самых моих горячих поздравлений? — язвительно отозвался Вейнс.

Я поджала губы.

— Как вы можете так неуважительно отзываться о человеке, который... которого... которого даже не знаете!

— Судя по тому, что я о нем слышал, я счастливейший человек, раз не свел с ним знакомства.

Я рассердилась еще больше.

— Это не так, сэр. Вы ошибаетесь.

— Вы думаете, человек ошибается, отказываясь признавать преимущества знакомства с убийцей? — спросил Вейнс, звуча саркастично, как никогда.

— О, так вы знаете больше, чем хотели показать сначала, — констатировала я, — но меньше, чем нужно, чтобы верно судить о поступках других. И еще меньше, чтобы их осуждать.

— Я хотел бы оставить разговор о моральном праве человека судить другого — словом ли, или действием. Что мне интересно, так это почему вы — вы, из всех — его защищаете. Да к тому же с таким рвением.

Я немного смешалась.

— Прошу простить, сэр, если я была излишне эмоциональна. Дело в том, что не так давно у меня состоялся разговор о профессоре Снейпе с моими однокурсниками, и разговор тот оставил неприятные воспоминания.

Я в двух словах пересказала беседу с Терри, профессор Вейнс слушал, не перебивая.

— ... поэтому я расстраиваюсь, слыша подобные слова и от вас, хотя и осознаю, что они кажутся единственно верными в данной ситуации. Но поверьте же мне, профессор Снейп был человеком сложного характера, но гораздо более высоких моральных качеств, чем многие. То, что он, однажды оступившись, смог все же выбрать правильный путь, только делает ему чести. А душевные страдания, которые выпали на его долю, делают его в моих глазах еще более достойным мужчиной.

Профессор Вейнс хмыкнул, но затем как будто бы о чем-то задумался.

— Всё это очень трогательно, — проговорил он медленно, но почти не язвительно, — однако вся Англия по-прежнему считает его убийцей и Пожирателем Смерти. И это обстоятельство, вероятно, никогда не изменится.

Я печально вздохнула.

— Ни мне, ни Гарри с Роном, не удалось пока найти фактов, доказывающих, что профессор лишил директора жизни по приказу последнего. Это бы, конечно, существенно снизило вину профессора Снейпа, но увы, поиски бесплодны...

— К тому же, у вас всех своя жизнь, в которой нет места прошлому. Те люди ушли, а вам нужно продолжать жить дальше, — заключил профессор Вейнс со всей серьезностью. — Поэтому отложите этот свиток, и ищите тот, который вам действительно нужен.

Я снова вздохнула и послушалась.

Поиски закончились через полтора часа после их начала. Когда нужный свиток был найден, у меня не осталось сил даже на радость, и я спокойно развернула пергамент. Там, пробежавшись глазами по характеристикам и данным, я нашла эмблему колледжа с написанной рядом темой диплома. Коснувшись кончиком палочки эмблемы, я прошептала заклинание, и передо мной в воздухе повис еще один пергамент. Это был автореферат дипломной работы Снейка. Я начала читать...

... Разочарованию моего не было предела. Всё, чего достиг Снейк, было уже проделано и обнаружено мной и Вейнсом. Вдвойне обиднее было то, что если бы Питч сразу сообщила бы мне о дипломе Снейка, мы с профессором сэкономили бы немало времени, которое потратили, открывая то, что уже было однажды открыто.

— Не понимаю, почему то, что выяснил Снейк, не стало достоянием общественности? — спрашивала я у профессора, когда мы уже вышли из Хранилища.

— Не забывайте о том, кто был куратором, — был ответ, — тщеславие некоторых ученых, так и не добившихся серьезных результатов в научной деятельности, порой толкает их на весьма любопытные поступки.

— Вы хотите сказать, что профессор Питч... помешала ему?

— Я думаю, что она предложила ему перспективы более радужные, чем слава в узких научных кругах — скажем, предложила хорошее место где-нибудь в Министерстве, множество её знакомых — высокопоставленные лица. Молодой человек соблазнился высокой зарплатой и предпочел забыть о своем, никому не нужном, как, несомненно, смогла убедить его ваш декан, открытии.

Я покачала головой.

— Она ужасная женщина, — сказала я, и Вейнс насмешливо хмыкнул.

— При столь высоком уровне интеллекта, как у вас, ваша склонность к максимализму и крайностям не может не удивлять. Если Питч смогла убедить Снейка в том, что ему не нужно это открытие, значит оно ему действительно не было нужно. Быть может, он руководствовался не только меркантильными интересами, решая избавить свои исследования от гласности. Вы должны понимать, что глупый человек не смог бы проделать такой работы, а умный — без оглядки поддаться увещеваниям Питч.

Я была вынуждена согласиться с этими словами. Затем профессор сообщил, что у него еще масса дел, и поспешил покинуть меня. Не смотря ни на что, я решила, что день не прошел напрасно.

20 ноября, суббота

Я решила показать Дику, что он мне безразличен. Меня обижало — хотя я и понимала глупость такой обиды — то, что ему не понравилась я, но понравилась какая-то американка. Чем она была лучше, чем я? И мне было неприятно, что Дик думал, что при этом всё еще нравится мне, это задевало мое самолюбие. Оба эти факта способствовали составлению плана — плана, в котором я должна была демонстрировать Дику равнодушие при каждом удобном случае.

В субботу я, как ни в чем не бывало, пошла на квиддич. Матч длился необычайно долго, и в кафе мы оказались только во второй половине дня. Там я была сама веселость и жизнерадостность, и так демонстративно игнорировала Дика, что он был вынужден несколько раз обратиться ко мне с незначительными вопросами, дабы убедиться, что я все же осознаю, что он тоже присутствует среди нас. Меня это только раззадорило. Эмиль, который как всегда был тише воды, ниже травы, был использован мною как объект, одаривающийся повышенным вниманием с целью вызвать в Дике хоть какие-то чувства. Хотя бы элементарную обиду, что ему предпочли другого. Да еще так быстро.

Просидев до десяти часов вечера в кафе, и выпив больше, чем обычно, наша компания — хотя и заметно уменьшившаяся после начала посиделок — решила отправиться в клуб в городе. Я бывала там крайне редко, но некоторые любители танцев уверяли, что там дико весело и посещение дискотеки будет лучшим продолжением вечера. Я решила, что это было действительно так. Пока я говорила с Эмилем, Дик несколько раз вмешивался в наш разговор, чтобы сказать мне какую-нибудь ерунду. Это был добрый знак.

В клубе мы танцевали, пили и веселились. Я была даже чересчур бодра, потому что намеренно накручивала себя, желая казаться беззаботной и жизнерадостной. Я настолько вошла в роль, что порой чувствовала себя почти также хорошо, как хотела показать. Эмиль, которому доставалось все мое внимание, со временем куда-то пропал, и его быстро сменил Кеннет. Тот был немного пьян, но и мой разум был не так ясен, как мог бы. Во мне вдруг проснулся чертенок, который решил показать всем, что я могу не просто веселиться и вести себя как обычная молодая девушка, но еще и флиртовать, фривольничать и позволять себе лишнее.

И самое главное — я хотела доказать СЕБЕ, что могу нравиться.

Кеннет не уставал делать мне комплименты, поражая воображение разнообразием и, порой, изысканностью фраз. Я даже невольно подумала, что он не так туп, как я считала, раз смог запомнить столько речевых оборотов, да еще и применить их в нужном месте в нужное время. Кроме того, он сумел принять совет Джейсона и избрать другой ко мне подход, нежели попытки соблазнить пошлыми шуточками и тисканьем. Нет, теперь он изображал джентльмена. Не то чтобы это могло ввести меня в заблуждение касательно его личности, но терпеть *такого* Кеннета было куда легче, чем старого. Поэтому где-то во втором часу ночи я обнаружила себя, сидящей у него на коленях. Я чувствовала себя ужасно плохой девчонкой, и мне это нравилось. Даже не смотря на то, что сидеть у кого-либо на коленях я не люблю, и лучше буду стоять на голове, чем сидеть на ком-то, я наслаждалась своим положением, и особенно беспокойным поведением Дика, который то и дело кидал на меня встревоженные взгляды.

Ночь прошла незаметно, и вот пришло утро, а с ним пора расходиться. Из клуба мы вышли дружной толпой, которая таинственным образом разделилась на небольшие группки людей, а затем и вовсе на парочки. И не менее таинственным образом я оказалась наедине с Диком. Куда пропал Кеннет, и как он меня упустил из виду, мне было невдомек, но меня это уже и не волновало.

Мы шли с Диком к Профессорскому садику и вели довольно странный разговор, суть которого как будто бы была ясна обоим, но тщательно скрывалась за недомолвками.

— Он же тупица, я помню, ты сама говорила.

— Мало ли, что я говорила. Я же девушка, я такая ветреная.

— Ерунда... и вообще, что это такое! Сидела всю ночь у него на коленях.

— Ну и что?

— Как это ну и что! Это никуда не годится. Ладно бы, кто-то другой, но ТЫ!

— Где хочу, там и сижу, тебя это не должно волновать.

— Но волнует.

— А меня не волнует, что тебя это волнует.

— Это... ниже тебя.

— Иди к черту, — тут я разозлилась, — не тебе решать, что ниже, а что выше.

— Ты не должна была с ним сидеть и разговаривать.

— Я знаю, что не должна. Я никому ничего не должна.

— Нет, я имею в виду... ты должна была не сидеть. Не с ним.

— Как-то других желающих не нашлось.

Неожиданно Дик взял меня за руку и притянул к скамейке. Мы сели и над нами тут же зажегся фонарь. Мы сидели близко-близко, и я видела, как блестели его глаза. Я чувствовала его запах, такой знакомый и родной. Я поняла, что сейчас произойдет что-то важное, но не знала, как к этому отношусь. Я не испытывала никаких эмоций, кроме легкого напряжения, вызванного ожиданием.

— Другие есть, — сказал он, наконец, обнимая меня за плечи.

Затем одна его рука коснулась сперва моего носа, затем губ.

— Ты очень красивая, — вдруг произнес Дик.

Это было лестно — но не более.

— Этот Кеннет тебя не достоин, ты слишком умная и красивая для него, ты найдешь кого-то в сотню раз лучше этого идиота.

«Кеннет не достоин! — подумала я, — а кто же, интересно, по-твоему, достоин?». Ответ как будто бы прозвучал в его следующем действии — он склонился ко мне и поцеловал в губы. Я ответила ему, честно стараясь получить удовольствие от поцелуя. Но тщетно.

В этот самый миг все кончилось. Все мои многомесячные страдания, все переживания и слезы, всё было зря. Либо я совершенно бесчувственное создание, не способное ни на какие яркие чувства, и тем более на любовь, либо Дик — не мужчина моей мечты, и не моя вторая половинка. Ибо в секунду, когда губы наши соприкоснулись, я почувствовала полное безразличие к молодому человеку рядом со мной. Я знала, что если нам доведется поцеловаться, это все изменит. Но могла ли я думать, что подобное затушит тлеющие угли, а не раздует из них огонь?

Мы посидели еще, Дик сказал мне, какая я потрясающая. Но я чувствовала, что это было хоть и искренне, но... словно бы извиняясь. Он как будто бы говорил «Ты потрясающая, но для *нас* это ничего не меняет». Окончательно точку в наших не начавшихся отношениях поставила следующая фраза Дика:

— Гермиона... — прошептал он после уже третьего поцелуя, — вообще... оно тебе нужно?

Я поняла, что он говорил об идее нас двоих вместе. И честный ответ был «нет». Но я, в ту минуту слишком ошеломленная осознанием того, что полностью освободилась от чувств к Дику, вдруг испугалась, что мой категоричный ответ может обидеть его. Сейчас, по здравом размышлении, я не стала бы щадить его гордость и, скорее даже, наоборот, сделав всё легче для нас обоих, сказала бы правду. Но я попыталась ответить деликатно:

— Нууу... не знаю... как-то... наверное, так...не особо, наверное... В общем, — я вздохнула, пытаясь собраться с мыслями, — идти пора. Я спать хочу.

Дик согласно кивнул и мы пошли к моему колледжу. Долгое время мы хранили молчание. Затем, уже прощаясь, обменявшись лишь скупым «пока», я добавила:

— Только ты... пиши что ли. Мы ведь друзья.

Дик горячо заверил меня в том, что будет писать мне едва ли не каждый день, но я-то знала, что в лучшем случае получу от него открытку на Рождество.

27 ноября, суббота

Еще в понедельник профессор Вейнс предложил мне начать встречаться чаще, поскольку конференция должна была состояться уже очень скоро — 4 декабря — а мы так и не достигли тех результатов, на которые рассчитывали. Пришла я в лабораторию и в субботу. Когда передо мной встал выбор, куда идти — на квиддич или на встречу с профессором Вейнсом, я даже не задумывалась и предпочла зелья. Такая легкость в принятии решения, которое когда-то было бы для меня тяжелейшим, подняла мне настроение.

— Мы неплохо поработали на этой неделе, не правда ли, сэр? — произнесла я, когда мы наводили порядок в лаборатории после очередных опытов.

— Мы не продвинулись ни на шаг, — ответил профессор недовольно.

— Отсутствие результата — тоже результат. По крайней мере, теперь мы знаем, чего делать точно не стоит, — сказала я, счищая со стола остатки взорвавшегося зелья.

Вейнс хмыкнул и даже улыбнулся.

— Ваш оптимизм почти заразителен, — сказал он, — но спешу напомнить, что у нас осталась неделя.

— И что вы посоветуете?

— Работать, — был краткий ответ.

Я улыбнулась.

— Обязательно последую вашему совету. Один уже оказался действенным, наверняка окажется и второй.

Профессор взглянула на меня вопросительно, и я игриво ответила:

— Помните, вы говорили о том, что чтобы привлечь мужчину, нужно заставить его охотиться?

— Мм.

— Я так и сделала. И чем равнодушнее я была, тем больше он жаждал моего внимания. Это удивительно.

Вейнс хмыкнул.

— Интересно, это действует всегда? — спросила я после некоторой паузы.

Профессор молча пожал плечами.

— И с Кеннетом действует. И с Эмилем... — пробормотала я, а затем громче добавила, — надо будет попробовать на ком-то еще.

— А ваша предыдущая жертва не воспримет это как оскорбление? — едко поинтересовался профессор.

— Дик? Нееет, — убежденно заявила я. — Мы с ним теперь просто друзья. И все благодаря вам.

— Благодарности можете прислать в письменной форме, адрес вам известен.

— Вы напрасно язвите, сэр. Если бы не ваш совет, я бы до сих пор мучалась своей псевдо-влюбленностью, а так, когда у меня появилась возможность, пусть и призрачная, добиться Дика, я поняла, что он мне не нужен. И теперь я чувствую себя такой свободной! Вы представить себе не можете.

— Действительно не могу, — пробубнил Вейнс, и что-то в его голосе заставило меня замолчать.

Мы молча закончили уборку, и я в который раз поймала себя на том, что говорю слишком много. Я начала переживать, что у профессора может сложиться обо мне мнение, как о пустоголовой ветряной болтушке, что было бы очень неприятно.

28 ноября, воскресенье

Целое воскресенье я пыталась понять теорему Уитмана. То есть, я её, конечно, поняла, и доказать её могла бы с легкостью, но ПОЧЕМУ всё происходило так, а не иначе, было для меня загадкой. В который раз я просматривала в справочнике список ингредиентов категории А и категории С, сопоставляя каждый с каждым, и все в сумме, и с ингредиентами других категорий, и перечитывая то, что говорилось о классификации ингредиентов в учебнике Основы Зельеварения, по которому мы учились еще на первом курсе. Но я не могла понять, почему при их взаимодействии активными были ингредиенты С, и, соответственно, именно они давали основные магические свойства зелью, тогда как ингредиенты А давали побочные. Всё рассчитывалось по формуле Уитмана, которая была верна в 99 процентах случаев...

Нам с профессором необходимо было, чтобы активным стал янус двупестный, который относился к категории А, соответственно, нужно было, чтобы теорема Уитмана не сработала, соответственно, нужно было рассматривать этот один процент, составляющий исключения. На это я потратила ни один час.

Озарение пришло неожиданно. Готова поклясться мне на голову упало яблоко — настолько ошеломленной я чувствовала себя, когда поняла, чего нам не хватает. Окрыленная, я помчалась к профессорскому городку, надеясь, что девять — достаточной поздний час, чтобы обнаружить профессора Вейнса дома.

Я стучала в его дверь почти около семи минут. Наконец, мне открыли. Профессор был одет не празднично, но так, как будто собирался куда-то уходить. Почему, в таком случае, он не открывал так долго, было не ясно.

— А, это вы, — произнес он, и мне стало ясно, что он ждал кого-то другого.

— Извините, сэр, я займу у вас всего лишь минуту, — но потом, вспомнив предыдущий инцидент, сказала, — хотя, если вы кого-то ждете, я зайду потом, да и завтра у нас лекция...

Вейнс сделал шаг в сторону и жестом предложил мне войти. Я не стала сопротивляться, слишком велико было желание поделиться догадкой, и слишком мала вероятность, что кроме профессора меня кто-то поймет.

— Будьте добры, подождите меня в гостиной, мисс Грейнджер, — непривычно вежливо произнес Вейнс, и я неторопливо прошла в комнату.

Сам он, как я слышала, поднялся вверх по лестнице.

Я, как и в прошлый раз, огляделась вокруг. Гостиная казалась все еще малообжитой, хотя личных вещей хозяина прибавилось. Тут стоял пустой бокал, там лежало перо. Я села в ближайшее к выходу кресло, и обнаружила запавшую между сидением и ручкой тонкую книжку. Скорее даже это была не книжка, а брошюрка. Я взяла её в руки и с удивлением прочитала «Как завести друзей». Я прыснула от удивления.

Открыв печатное издание, с обложки которого раздражающе широко улыбалась компания девушек и молодых людей в магловской одежде (что убедило меня в том, что автором был магл), я принялась читать заголовки. Под ними были написаны небольшие тезисы — пояснялось, о чем пойдет речь ниже. Кое-где стояли начерченные пером галочки.

«Если вы хотите завести новых друзей, — читала я главу под названием „ОБЩЕНИЕ“, — вам необходимо стараться проводить среди людей как можно больше времени. Друзья не придут сами по себе и не постучат в вашу дверь, пока вы смотрите телевизор. И если люди, которые уже есть вокруг вас (в школе, на работе и т.д.) не являются подходящим материалом для дружбы, это не конец света». (Галочка)

«Говорите с людьми. Вы можете вращаться среди них, но по сути никогда не говорить. Старайтесь это исправить. Разговаривайте со всеми: с продавцами, клерками в банке, людьми в автобусе или сидящими с вами рядом по каким-то причинам (галочка) — например, на ланче или в церкви (вопросительный знак).

Старайтесь начинать разговоры. Самое элементарное — о погоде (»Какой прекрасный солнечный денек, не так ли?«или «Ох, сегодня льет как из ведра»),просите о помощи («Как вы думаете, какой шарф лучше подарить маме?»), или делайте комплименты («Какая отличная машина» или «у вас очень красивые туфли»). После ответа на эти вопросы, вы можете задать вытекающие, например «Вы любите теплую погоду?» или «а что вы обычно дарите своей маме?».

В конце разговора представьтесь. Это совсем не сложно, просто скажите: «Кстати, меня зовут...». Обычно люди в ответ делают то же самое. ВНИМАНИЕ: запомните его/её имя!

Разговаривайте радостным тоном. Даже если вы жалуетесь на что-то, старайтесь говорить об этом с улыбкой. Подробнее об этом см. раздел «УЛЫБКА»»

«Старайтесь смотреть людям в глаза и улыбаться, — советовал последующий раздел „УЛЫБКА“, — Если вы выглядите недружелюбно, у людей будет меньше желания общаться с вами». Галочка.

«Инициируйте совместную деятельность, — настаивал раздел „СОВМЕСТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ“, — вы можете раскрыть душу и постоянно улыбаться, но это не поможет, если вы не будете заниматься с людьми какой-то совместной деятельностью. Ходите вместе на вечеринки, или пригласите будущего друга на ланч. Или просто займитесь одним учебным или рабочим проектом». (Галочка)

«Будьте открытым, — говорилось дальше, — не держите секретов от друзей. Если только это не самые сокровенные секреты (жирный минус). Иногда задушевный разговор может сблизить сильнее, чем любая другая совместная деятельность. Расскажите другу о себе, а затем выслушайте всё, что он расскажет вам о себе. ВАЖНО: будьте хорошим слушателем, запоминайте все, что вам рассказывают (галочка).

Будьте правдивым и надежным»

«Вы не обязаны быть веселым или суперклассным. Нужно быть просто позитивным и дружелюбным (минус). Не язвить по каждому поводу (минус), а позволять людям чувствовать себя рядом с вами комфортно (минус), чтобы они вас не боялись и не чувствовали к вам отвращения (минус). Для этого улыбайтесь (см.раздел „УЛЫБКА“) (жирный минус), часто смейтесь (минус, бумага слегка надорвана пером), не забывайте смотреть в глаза и просто будьте уверены в себе. Но не слишком, чтобы вас не считали заносчивым»

«Не пытайтесь изменить себя для того, чтобы обзавестись друзьями. Оставайтесь верны своим убеждениям. Оставайтесь самим собой (галочка)»

«Будьте осторожны, встречаясь с людьми, с которыми познакомились он-лайн. Они могут оказаться маньяками (см.раздел „ОН-ЛАЙН“)». (Знак вопроса)

Я услышала, что кто-то спускается обратно по лестнице, и быстро закрыв брошюру, засунула её туда, откуда взяла. Я не знала, смеяться ли над тем, что нашла, или плакать. Если быть точной, книжка безусловно была полной нелепицей, но то, что профессор Вейнс, может быть даже и не всерьез, но читал её, меня огорчало. Несмотря на немного неровный и странный характер, а также порой подозрительное, а порой таинственное и необъяснимое поведение, профессор Вейнс был мне очень...приятен, и мне не хотелось, чтобы у него были проблемы с друзьями. Я бы сама хотела бы стать его другом, если бы он позволил мне это. Но вероятность такого исхода была довольно мала.

— Итак, я вас внимательно слушаю. Что привело вас в такой час в мою скромную обитель? — спросил Вейнс, входя в гостиную.

Я изложила суть дела, и принялась детально расписывать своё небольшое открытие.

-... и это поможет нам контролировать процесс с самого начала... — вещала я.

— ... что даст нам возможность увеличить срок действия до четырех часов, — профессор, кажется, был действительно изумлен, — впрочем, верхолазка...

— Да, сэр, верхолазка, теперь становясь также активной, будет оказывать вредоносное действие, и если мы добавим её настолько много, волшебник, принявший зелье, может навсегда ослепнуть.

— Соответственно, только около трех часов, не больше, — проговорил профессор, рассчитывая что-то на клочке пергамента.

— По моим подсчетам, именно так, сэр, но сперва нужно провести научный эксперимент.

— Это безусловно.

Внезапно, в дверь постучали. Профессор посмотрел на меня, и на мгновение мне показалось, что сейчас он спросит:

— Вы кого-то ждете?

Но затем он направился в прихожую, оттуда говоря мне:

— Договоримся о подробностях завтра после лекции.

Я поспешила за ним, как раз чтобы успеть увидеть, как он открывает дверь и здоровается кивком головы с высокой светловолосой женщиной примерно его возраста. Я смутилась и поспешила покинуть дом профессора, сконфуженно протискиваясь между женщиной — весьма привлекательной — и дверным косяком.

А профессор Вейнс, оказывается, был настоящим ловеласом.

Стань лучше и сам пойми, кто ты, прежде чем встретишь нового человека и будешь надеяться, что он тебя поймет.

Габриель Гарсиа Маркес

29 ноября, понедельник

Теперь многое для меня прояснилось: странное поведение профессора, эти натянутые улыбки и постоянные попытки заговорить... Он просто действовал согласно советам книжки, с целью подружиться со мной. Видимо, у него были проблемы в общении с людьми, и, появившись в новом месте, он решил попытаться с ними справиться.

Когда я пришла в университет, я тоже хотела начать новую жизнь, и мне это во многом удалось. Я стала совершенно другим человеком по сравнению с той Гермионой Грейнджер, которая выпустилась из школы магии четыре года назад. Я стала старше, мудрее, терпимее к людям и их недостаткам. Я стала лучше разбираться в себе. И если бы не эта нелепая влюбленность в Дика, я была бы, наверное, самым уравновешенным и гармоничным человеком на земле. Когда в моей жизни происходит новое значимое событие, оно всегда является толчком к началу чего-то нового, к переосмыслению ценностей и к обновлению. Поэтому я легко могу понять профессора Вейнса, который, начав новый этап своей жизни, решил измениться и изменить что-то для себя. Тот же факт, что он выбрал именно меня в качестве своего друга... что ж, а почему нет?

Как это всегда бывает, когда открываешь новую страницу жизни, твое мироощущение и самосознание меняется. И теперь, освободившись от чувств к Дику, я стала лучше относиться не только ко всему вокруг, но и в первую очередь к себе. Я вдруг поняла, что дело не в моей внешности, и даже не в моем характере, а просто в том, что я еще не встретила того человека, который готов был бы полюбить меня такой, какая я есть, и которого полюбила бы я — всей душой, без сомнений и колебаний, любовью, которая делала бы меня счастливой.

И потому, теперь мне было легче поверить в то, что профессор Вейнс остановил свой выбор именно на мне из всех других студенток — а выбрать было, наверное, необходимо, поскольку сразу стать Мистером Общительность он вряд ли бы смог. Работать над одним человеком гораздо проще, чем сразу над толпой.

Тем более, он общался не только со мной, но и с другими представительницами слабого пола. То есть, я не была единственным объектом его социальных опытов, просто «одной из». А быть «одной из» для меня не в новинку.

Конечно, я не могла быть уверена, что с другими женщинами его связывали чисто дружеские отношения. Если говорить откровенно, я придерживалась совершенно иного мнения. Но вот со мной он определенно собирался оставаться лишь друзьями.

То есть, он вряд ли рассчитывал на что-то большее... ведь так? Я хочу сказать, он вел бы себя совсем иначе, если бы видел во мне не просто студентку и интересного собеседника, а кого-то еще...

Впрочем, для меня это не имело никакого значения. Совершенно никакого. Потому что ни о чем таком не могло быть и речи. Он был моим профессором, а я его студенткой. И я не из тех, кто может наплевать на правила и позабыть о субординации. Я слишком правильная для подобных эскапад. И один тот факт, что в моей голове вообще появились подобные мысли заслуживал самого горячего порицания со стороны моего внутреннего «я». Не того легкомысленного «я», которое толкало меня на разного рода авантюры еще в школе, а серьезного взрослого «я», придерживающегося правил высокой нравственности и следившего за моим моральным обликом.

Обо всем этом я думала в понедельник на Гербологии и Библиографии, и лишь на Ядах мне удалось сконцентрироваться на предмете.

После лекции профессор Вейнс задержал меня, чтобы сначала поинтересоваться, не случалось ли мне бывать на приеме у Министра Магии. Я ответила, что случалось, но довольно давно.

— Видите ли, моей сестре, которой я не успел представить вас вчера, показалось, что вы были представлены друг другу на одном из праздничных ужинов у министра.

Я удивленно подняла брови и со всей доступной вежливостью ответила, что это маловероятно, иначе я непременно запомнила бы. В голове же моей пронесся рой мыслей. Самыми навязчивыми из них были «Ах, сестраааа....» и «Зачем он мне это сказал?».

Затем профессор сказал, что нам необходимо было зарегистрировать зелье до конференции, для чего нужно было его доработать и провести необходимые эксперименты. Оформить регистрацию можно было только в Лондоне, куда профессор и собирался отправиться, как только опыты будут закончены. Поскольку времени оставалось мало, мы решили взяться за дело сразу же в понедельник вечером и потратить на зелье всю ночь и, возможно, вторник. Мне было не привыкать к такому ритму, и профессору Вейнсу, видимо, тоже.

Мы работали не покладая рук, лишь изредка отвлекаясь на еду. Это было изнурительно, но я не могла не испытывать некоего удовольствия от осознания того, что это были самые настоящие исследования, и что я, совсем еще молодая ведьма, работала бок о бок с таким профессионалом и была на пути к важному открытию. Именно тогда я впервые поняла, что обладаю пресловутым тщеславием ученого.

1 декабря, среда

Всю среду я отсыпалась, позабыв о занятиях. Профессор Вейнс уехал в Лондон, сперва дав мне обещание, что при первой же возможности он тоже выспится. Он сообщил, что собирается остаться в столице до вечера субботы, и потому встретиться мы сможем лишь на конференции. Я ничего на это не ответила, но в душе понадеялась, что смогу увидеть его до выступления, чтобы заручиться его моральной поддержкой.

4 декабря, суббота

К субботе я превратилась в комок нервов. Окружающие боялись приближаться ко мне и тем более вести со мной беседы. Я срывалась по каждому поводу. Больше всех доставалось Клаудии, ведь ей приходилось жить со мной в одной комнате. К уикэнду она правда уже поняла, что ради собственного же блага не стоило со мной даже заговаривать, но мне было достаточно валяющихся в углу комнаты её грязных носков, чтобы разразиться гневной тирадой.

Примерно за час до начала конференции я ушла из общежития и начала просто бродить вокруг корпуса Мерлина, желая хотя бы немного уменьшить нервозность. Я могла бы выпить успокаивающее зелье, но боялась, что стану из-за него слишком апатичной и вялой, что тоже не очень хорошо.

Гуляя, я встретила Эмиля, который спешил в зал Урабороса, завершить подготовку. Он вкратце отчитался о том, что уже было сделано, и какие штрихи оставались. Я была рада отвлечься от мыслей о выступлении, но Эмиль не преминул спросить, нервничаю ли я. Я солгала, ответив «Так, немного». Эмиль улыбнулся своей застенчивой улыбкой и слегка приобнял меня.

— Всё будет хорошо, не волнуйся, — сказал он, — ты лучшая.

Я поблагодарила его и поспешила уйти. Кричать на него за попытку приободрить и успокоить не хотелось, а спокойно сносить эти совершенно ненужные мне прикосновения я не могла. На время мои мысли были увлечены вопросом «Почему же я такая нервная, и что со мной не так?». Ведь это не совсем нормально, так не терпеть физические контакты. Но вскоре я снова была погружена в размышления о предстоящем выступлении. Я проигрывала в голове тысячи вариантов, как пройдет мой доклад, какие вопросы мне могут задать, и как я на них отвечу. Некоторые из моих собственных вопросов ставили меня в тупик, и я не успокаивалась, пока не находила ответы на них. Найдя же, гордилась собой и думала о том, что будет здорово, если мне зададут такой вопрос, ведь я знаю, что ответить.

Наконец, пришло время идти в корпус Мерлина. Вереницы студентов уже подтягивались к главному зданию университета. Зал Уробороса был уже заполнен наполовину, в основном иностранными гостями, но и студенты Стоунхенджского университета постепенно собирались, занимая задние ряды. Я нерешительно встала у стены, озираясь в поисках знакомых лиц. И, наконец, увидела то лицо, которое на самом деле хотела увидеть больше всего.

— Профессор Вейнс! — обратилась я к преподавателю, подходя ближе.

— Мисс Грейнджер, — поздоровался он, оглядывая меня с ног до головы. — Вы выглядите напряженной. А для этого совершенно нет причин — регистрация зелья прошла без каких-либо осложнений, и, я уверен, ваше выступление станет гвоздем программы.

Я вяло улыбнулась.

— Я не очень люблю...быть в центре внимания, — сказала я. — А с моей темой это, кажется, неизбежно.

Профессор жестом предложил мне сесть на одно из свободных мест и сам сел рядом.

— Я не вижу никаких причин, которые должны были бы заставить вас не любить всеобщее внимание. Я мог бы понять это, если бы вы были уродливым созданием, но я, — Вейнс чуть склонился ко мне и заговорил тише, — оглядываясь вокруг, могу со всей ответственностью заявить, что вы будете украшением этой конференции. Не хотелось бы оскорблять других участниц, но все они выглядят так, словно занялись зельеварением только для того, чтобы у них был хороший повод пореже появляться на людях.

Я против воли залилась краской. Такой прямой комплимент не мог не смутить меня, и я, промямлив слова благодарности, поспешила сменить тему.

— Как вы провели эти дни в Лондоне, профессор? — спросила я.

— Ничего интересного, — ответил он.

— Неужели вы все четыре дня провели в разных госорганах, пытаясь зарегистрировать зелье, сэр?

— Нет, конечно нет, мисс Грейнджер. Но я ... не обладаю талантом использовать свободное время на интересные развлечения, о которых затем можно было бы рассказать.

— Я тоже им не обладаю. Однако, уверена, было что-нибудь, о чем вы могли бы мне поведать. Пожалуйста, расскажите мне что-нибудь, иначе я снова начну думать о своем выступлении и снова начну нервничать.

Вейнс задумчиво посмотрел на меня.

— Ну что ж. Если это действительно поможет вам унять беспокойство... в четверг я проходил мимо небольшого книжного магазина — возможно, вы его знаете, «Пикадор энд сонс» на Пикадили стрит...

Я кивнула. Конечно, я о нем знала.

— ... и обнаружил, что там сменился хозяин. Старик Пикадор умер год назад, и теперь магазином заведует его старший сын.

— Мистер Пикадор! — воскликнула я. — Какое несчастье. Он был таким приятным джентльменом.

— Его сын решил расширить дело и открыл книжную лавку для маглов. Теперь вход для магов находится за одним из стеллажей магловского магазина.

— Это замечательно, — откликнулась я.

— Не вижу ничего замечательного, — недовольно ответил Вейнс, — теперь маглы постоянно мешаются под ногами. Косятся на мантии и иногда загораживают проход в магический отдел.

Я тут же напряглась. Неужели профессор Вейнс был маглоненавистником? Этого просто не могло быть, я бы уже давно заметила. К тому же, он не мог не знать, что я была маглорожденной.

— Это не вина маглов! — сказала я, пожалуй, излишне горячо. — Вы бы вели себя на их месте также. Я хочу сказать, если бы вы увидели сейчас в этом зале человека в джинсах и майке, разве не стали бы вы смотреть на него косо? А о том, что один из стеллажей может являться входом в невидимый книжный магазин им тем более не может быт известно, но они не виноваты в том, что им не посчастливилось родиться волшебниками. Это не значит, что они глупее! По-моему, это даже хорошо, что теперь в магический отдел можно попасть только через магловский, может быть, больше волшебников познакомятся с литературой маглов и поймут, что те также достойны уважения. И я...

— Мисс Грейнджер, — перебил меня профессор Вейнс голосом, в котором звучали насмешливые нотки, — я вовсе не намеревался оскорбить маглов. И я достаточно близко знаком с их литературой, чтобы оценить всю прелесть малговского книжного магазина в непосредственной близости от магического. Однако неудобства, сопряженные с таким соседством не могут не вызывать раздражения. Вы должны это понять. И я совершенно уверен, если бы вам пришлось простоять пятнадцать минут рядом со стеллажом, наполненным книгами с названиями «Как выйти замуж за мужчину своей мечты» и «Я знаю о сексе всё», ожидая, пока какой-нибудь магл выбирает книгу о карточных гаданиях, вы бы разделили мое недовольство.

Я улыбнулась.

— Да, пожалуй вы правы, — ответила я. — Хотя... узнать, как выйти замуж за мужчины мечты я бы не отказалась.

Поняв по шутливому тону, что я говорю несерьезно, профессор Вейнс едва заметно улыбнулся.

— Думаю, вторая книга в таком случае была бы более полезна.

Мои щеки снова порозовели, но я попыталась пошутить в ответ.

— Не знаю, первая, наверное, должна включать в себя основные главы второй?

— Возможно. Видите ли, я не стремлюсь выйти замуж за мужчину своей мечты, поэтому не слишком хорошо разбираюсь в вопросе.

— Это хорошо, сэр, что вы способны признать свою некомпетентность. Знаете, не все могут так легко признаться в том, что несведущи в какой-то проблеме.

— О, а еще я ничего не смыслю в косметике и совершенно не разбираюсь в туфлях на каблуке.

— Вы что, пытаетесь произвести на меня впечатление? — спросила я почти игриво.

— Если только мне это удается. Если нет — то нет, не пытаюсь.

Я с улыбкой взглянула на профессора — тот невозмутимо смотрел куда-то вперед, но кончики его губ то и дело пытались сложиться улыбку. И только сила воли и самодисциплина помогали Вейнсу не улыбнуться широко и непринужденно.

Оглядывая зал, я увидела как в него вошли Клаудия, Джейсон и Дик. Моё сердце дрогнуло. Я не видела Дика с самого случая с поцелуем и не представляла, как теперь пройдет наша встреча. Сперва я даже подумала о том, чтобы не подходить к ним, но Клаудия заметила, что я смотрю на них и помахала рукой — сначала в знак приветствия, а затем подзывая меня к себе. Я была вынуждена оставить профессора и подойти к друзьям.

Пока я шла к ним, я успела подумать о том, как выгляжу — несмотря на остывшие чувства к Дику, мне все еще хотелось ему нравиться — поразмышлять о том, как лучше поздороваться, как начать вести себя. Но весь построенный в голове сценарий рассыпался в дребезги, когда я, наконец, оказалась рядом с ребятами. Само собой вышло так, что я сказала Дику «привет», лишь мельком взглянув на него, и тут же сосредоточила свое внимание на Клаудии и Джейсоне. Затем мне показалось, что я была слишком груба, или даже можно было подумать, что я обижена. Я же хотела продемонстрировать лишь равнодушие и легкое пренебрежение. Тогда я окинула Дика еще одним мимолетным взглядом, но он смотрел куда-то в сторону, и я снова вернулась к беседе с Клаудией.

— Ты, кажется, наконец, успокоилась? — поинтересовалась Клаудия, поглядывая на меня не без опаски.

— Пока что да, — ответила я, — но, думаю, это временно. Я не представляю, что со мной будет, когда придет время выходить на сцену.

— Не волнуйся, ты выступишь безупречно, — поддержал меня Джейсон, — так же безупречно, как все, что ты делаешь.

Я улыбнулась в знак благодарности, и Джейсон по-приятельски похлопал меня по плечу. К своему удивлению, я почти не почувствовала раздражения.

— Пойдем, сядем куда-нибудь, — предложила Клаудия, но я была вынуждена отказаться.

— Я уже сижу. Там, — я кивнула головой в сторону, где сидел профессор Вейнс.

Клаудия, цепким взглядом окинув собравшихся, тут же заметила нашего преподавателя и пустующий стул рядом с ним.

— Аааа! — протянула она. — Теперь ясно, кто является гарантом твоего спокойствия.

— Не неси чепуху, — отмахнулась я.

— Кто? — поинтересовался Дик, вдруг включившийся в разговор.

— Профессор Вейнс, — ответила Клаудия самодовольно, — он влюблен в Герми.

— Серьезно? — удивленно произнес Дик, и Клаудия заверила его, что именно так все и обстоит.

Я же, вопреки здравому смыслу, не стала на этот раз спорить с Клаудией. Мне хотелось, чтобы Дик видел, что я нравлюсь другим представителям сильного пола. Что в меня даже может влюбиться такой красивый и взрослый мужчина.

Тут к нам подошел Эмиль, чтобы сообщить мне, что какая-то делегация опаздывает. Я почувствовала, как в желудке все нервно сжалось. Не то, чтобы меня сильно волновала судьба какой-то там делегации, но тот факт, что что-то пошло не так заставил меня заволноваться.

— Ну, пока время терпит, — сказал Эмиль, — и я попросил двух ребят разобраться с этим. Так что, думаю, всё будет в порядке. Причин волноваться нет.

— Так зачем ты ей сказал? — задал Дик вопрос, который меня и саму начал интересовать.

Эмиль густо покраснел и опустил взгляд в пол. Мне тут же стало жаль его, и я поспешила заверить его, что он поступил правильно, и нужно докладывать мне обо всех эксцессах. Эмиль выдавил улыбку, но его смущение все еще было очевидно. Я недовольно посмотрела на Дика, и тот мимикой и жестами изобразил «Откуда я знал, что он такой придурок?». Мой взгляд стал еще более осуждающим.

Тут в разговор вмешалась Клаудия, решившая сменить тему разговора.

— Сегодня после конференции устраиваем отвальную! — заявила она. — Дик, притащи пуншевик.

— Притащи что? — спросила я.

— У Дика есть пуншевик, большая миска, которая всегда полна пунша. Прикольно, правда?

— Прикольно, — согласился с ней Дик, — но есть небольшая проблема. Его разбили парни из соседней комнаты когда мы в последний раз устраивали вечеринку в общаге.

— Черт! — раздосадовано воскликнула Клаудия. — Вот идиоты!

— У меня тоже есть такая штука, только она наполняется французским вином, — скромно произнес Эмиль.

Клаудия снова воспряла духом. Эмиль выжидательно смотрел на неё. Очевидно, он ожидал приглашения на вечеринку, но Клаудия, которая обычно не «заморачивалась на таких глупостях», как она говорила, довольно улыбалась и даже не думала осчастливить молодого человека официальной церемонией. Я тоже не спешила сделать это, поскольку — к своему стыду — не очень хотела видеть Эмиля на вечеринке. И хотя тот перевел вопрошающе-умоляющий взгляд темных глаз на меня, я сделала вид, что не заметила этого. Тогда заговорил Дик:

— В таком случае, надеюсь, ты сможешь принести его на вечеринку? Ведь ты придешь?

Эмиль смущенно уставился в пол и пробормотал что-то о том, что он не был приглашен, и поэтому не знает, имеет ли право...

— Но я могу дать вам Винный источник, — заключил он, глядя куда-то в сторону.

— Не говори глупостей, — сказала я, проникнувшись жалостью к человеку, страдающему такой стеснительностью, — конечно, ты приглашен, ведь ты занимался организацией конференции, а вечеринка будет посвящена именно ей!

Эмиль с бесконечной благодарностью во взгляде посмотрел на меня. Затем Клаудия сообщила, что они пойдут искать места для себя, и она, вместе с Диком и Джейсоном ушла, оставив меня с Эмилем наедине. Он немного расслабился.

— Не стоит быть НАСТОЛЬКО застенчивым, — сказала я ему, кажется, не слишком деликатно, — ведь ты хотел пойти на вечеринку. Зачем ты начал говорить про то, что можешь просто отдать Винный источник?

Эмиль избегал встречаться со мной взглядом, но ответил:

— Я не хотел бы быть лишним. Тем более, мне показалось, что ТЫ не очень хотела, чтобы я шел туда...

— Ерунда какая, — ответила я, испытывая чувство стыда. — Конечно, я хочу, чтобы ты пришел.

Эмиль просиял, но я тут же почувствовала, что совершила ошибку. Не стоило поощрять его чувства ко мне. Я поспешила попрощаться с молодым человеком и вернулась к профессору Вейнсу.

Но лишь подойдя совсем близко, я увидела, что он разговаривает с сидящей рядом незнакомой мне женщиной — суда по одеждам, одной из немецких делегатов. Я испытала легкое чувство обиды на то, что профессор позволил даме занять мое место, но тут же поспешила развернуться и уйти.

Однако голос Вейнс остановил меня.

— Мисс Грейнджер! — произнес он строго. — Куда вы направляетесь? Прошу прощения, фрёйляйн Шмид, — обратился он к своей собеседнице, — я должен просить вас освободить место для моей студентки.

Молодая женщина показалась оскорбленной такой просьбой, но встала и пересела. К счастью, мне удалось сдержать порыв показать ей язык.

Несмотря на желание профессора, чтобы я сидела рядом с ним, он не намеревался вести бесед, и я погрузилась в свои мысли.

Наконец, конференция началась. К кафедре в центре сцены вышла декан Питч. Она сказала вступительное слово, все зааплодировали. Затем вышел первый докладчик. Пока он что-то рассказывал, Вейнс обратился ко мне:

— Вы знаете, что выступаете последней?

Мой желудок снова неприятно сжался от мыслей о предстоящем.

— Нет, — прошептала я.

— Это хорошо, — тихо сообщил после паузы профессор, — вашему докладу будет уделено особое внимание. Никого не будет тяготить мысль о том, что нужно слушать кого-то еще.

— Или все настолько устанут, что не будут обращать на меня никакого внимания, что тоже хорошо, — ответила я.

Профессор хмыкнул. Чуть склонившись ко мне, он шепотом заговорил:

— Не надейтесь на такой поворот событий. Сейчас все будут дремать, а к вашему выступлению как раз проснутся, — а затем, более сердито продолжил, — И усмирите эту нервозность. Вы всегда казались мне уравновешенной юной леди. Или я ошибся в оценке вашего характера, и вы просто не способны проявить самообладание?

Это меня разозлило. Я не стала ничего отвечать, но твердо решила доказать, что на конкурсе Самообладания, случись такому проходить, заняла бы первое место.

Наконец, пришло время моего выступления. Объявили мою фамилию и тему выступления, и я на ватных ногах вышла на сцену. Сидя там, на своем месте, я думала о том, с каким выражением лица лучше выйти, какие эмоции изобразить, как лучше встать за кафедрой, каким голосом начать говорить. Но только я услышала свое имя, как мой мозг словно отключился. Я действовала совершенно механически, бездумно вышла к кафедре с, наверное, каменным лицом, оглядела зал, никого на самом деле не видя, и глубоко вздохнула. Теперь самое главное было начать. Я вызубрила свой текст так, что могла бы рассказать его, разбуди меня кто-нибудь ночью. И главное было сказать первую фразу, самую первую, и тогда все пошло бы как по накатанной дорожке. Но я будто бы онемела. Со мной никогда такого не происходило, волнение никогда не было столь сильно, чтобы заставить меня забыть слова. Мой взгляд задержался на профессоре Питч, она выжидательно смотрела на меня, заставляя нервничать еще больше. В голове билась одна мысль «Как начинается? Как начинается?», но сосредоточиться и действительно попытаться вспомнить я не могла. Затем я увидела профессора Вейнса. Он был спокоен и смотрел на меня как будто бы с любопытством.

«Вы всегда казались мне уравновешенной юной леди. Или я ошибся в оценке вашего характера, и вы просто не способны проявить самообладание?»

Вспомнив его слова, я еще раз вздохнула, и затем губы зашевелились сами собой, издавая звуки, складывающиеся в слова:

— Мое исследование было посвящено...

Я не помню, как прошло мое выступление. Все было словно во сне. Я без единой запинки сделала доклад, и мой голос не дрожал, и руки не тряслись. Однако, когда я закончила, слушатели не зааплодировали, как они делали это после каждого выступления. В зале стояла гробовая тишина. Все пытались осмыслить услышанное.

Я отошла от доски, на которой в ходе выступления по команде моей палочки появлялись новые и новые формулы и расчеты, и встала за кафедру. Только теперь ко мне вернулось осознание себя, и я попыталась принять уверенный в себе, даже чуть расслабленный вид. Мельком взглянула на профессора Вейнса — он казался удовлетворенным и по-прежнему спокойным.

— Теперь я с удовольствием отвечу на ваши вопросы, если таковые имеются, — сказала я.

Таковые имелись. Меня засыпали градом вопросов. В основном их задавали профессора из нашего и других университетов, сидевшие на первых рядах. Пару раз поднимали руки студенты с задних рядов, но ученые мужи почти не давали молодым возможности высказаться. Поначалу я уверенно отражала атаки — а именно так выглядели вопросы профессоров — но тут в обсуждение включился пожилой волшебник с короткой седой бородкой.

— Профессор МакКейн, Сэлемский Магический Университет, — представился он. — Скажите, мисс Грейнджер, когда вы занялись этим проектом, вы не думали о том, какой вред причиняете обществу?

Произнесено это было очень вежливым тоном, но в вопросе чувствовалась агрессия. Мне стало не по себе.

— Простите, профессор, я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — ответила я.

— Я говорю о том, что Оборотное зелье запрещено к использованию. И пользуются им только лишь преступники, кои пытаются скрыться от закона, каковой обеспечивает нашу с вами безопасность. И если ранее преступник мог скрываться под ложным обличием только лишь час, что доставляло ему неудобства, теперь же он сможет скрываться под ложным обличием целых три часа, что составляет время в три раза большее, а следовательно и в три раза более удобное.

МакКейн замолчал и вопросительно уставился на меня.

— И ваш вопрос заключается в том, не задумывалась ли я об этом, когда взялась за проект? — уточнила я.

МакКейн улыбнулся голливудской улыбкой и ответил:

— Именно, мисс Грейнджер. Вопрос мой именно таков.

Я на мгновение растерялась. Бросила короткий взгляд на Вейнса — он с интересом наблюдал за мной. Я сжала кулаки и твердо ответила:

— Нет, сэр.

По залу пронесся осуждающий ропот.

— Я задумывалась о том, — продолжила я, — как мое зелье поможет аврорам в их сложной и опасной работе. Мои хорошие друзья работают в аврорате, и мне прекрасно известно, на какой риск им порой приходится идти, используя обычное оборотное зелье. Теперь опасность того, что их раскроют станет намного ниже и они смогут с большей уверенностью охранять наш с вами покой.

— Тогда, я так воображаю, вы могли бы пойти со своим открытием не на сию конференцию, — отозвался МакКейн, — а в аврорат, коему и нужно ваше открытие. Здесь же оно никому не нужно.

Я была оскорблена подобным заявлением, но тут со своего места поднялся профессор Ростов из Российского Тридевятого Университета. Довольно молодой по сравнению с другими профессорами, он, кажется, с самого начала был восхищен моей работой, и теперь готов был защитить меня.

— Безусловно, Ричард, ты во многом прав, — обратился он к МакКейну на почти безупречном английском, — и нам гораздо нужнее такие результаты научных трудов, как трехтомник, посвященный истории открытий в области зельеварения, сделанных американскими зельеварами за последние пять лет. Кстати, давно хотел у тебя спросить, как же вы успели сварить две тысячи новых зелий всего за... тысячу шестьдесят восемь — нет, прошлый год был високосным — тысячу шестьдесят девять дней? Даже если вычесть открытие пятого элемента целебного зелья племени Майа, принадлежащее моему коллеге профессору Черноморову, и которое ты по ошибке приписал своим соотечественникам...

— Мне казалось, мы уже закрыли сию тему, Алекс, — недовольно ответил МакКейн.

— Конечно, конечно. Извини. Что я хотел сказать, было то, что данная конференция устраивается не для того, чтобы позволить нам усесться своими жирным задницами на стулья и предоставить этим молодым людям возможность развлекать нас забавными историями и открытиями мировой значимости. Они готовят проекты и выступают здесь, чтобы дать возможность НАМ оценить их талант и потенциал, а также уровень образовательной системы своей страны в целом. И я хочу сказать, что оцениваю талант этой очаровательной девушки высочайшим баллом. Я верю в то, что именно она и её коллеги в будущем изобретут зелье, которое позволит устранять последствия круциатуса или излечивать от Черного сердца. Она показала, на что способна. Теперь наша задача оценить это и направить её способности в нужное русло.

Профессор Ростов замолчал.

— Очень проникновенно, — отозвался МакКейн, которому, кажется, нечего было возразить.

— И у тебя вовсе не жирная задница, Ростов, — сказала профессор Спациани.

— Благодарю. Я в общем-то, имел в виду не себя... — профессор покосился на упитанного МакКейна.

В зале послышались смешки.

— Все это очень трогательно, — произнес профессор Африканского Магического Университета имени Кхапту, который уже задавал мне вопрос, — но выступающие здесь уже не дети. Они настоящие ученые, которые делают важные открытия. Они ведут исследования, они уже взрослые. Они должны отвечать за свои труды. Профессор МакКейн прав, то, что сделала эта девочка, открывает большие возможности перед преступниками. Она должна была подумать об этом.

Я посмотрела на чернокожего мужчину с долей благодарности. Он признавал меня настоящим ученым, несмотря на то, что его слова были направлены против меня.

— Но я не думаю, что перед людьми с нечистыми намерениями открываются такие уж большие перспективы, — сказала я, наконец, — да, конечно, им станет легче скрываться, если у них появится возможность сварить подобное зелье...

— Легче? — воскликнул МакКейн. — Да с таковым подспорьем можно без волнений жить среди даже знакомых людей, и никто тебя ни в чем не заподозрит!

— Вряд ли такое возможно...

— Дитя мое, я уверен, существует множество людей, коих вы видите только лишь три часа в день, — не согласился со мной МакКейн.

Я не сдержала улыбки. Так-то оно так, но только есть один небольшой, но очень важный момент...

— Профессор МакКейн, — сказала я, — я понимаю ваше беспокойство, но зелье невозможно сварить без дисфолида, обладателем которого является мой научный руководитель. А он, думаю, едва ли станет тратить такое сокровище на то, чтобы варить зелья для преступников.

— Кстати, — отозвался МакКейн, — быть может, вы могли бы представить нам своего руководителя? И за одно ответить на вопрос, каково было его участие в проекте?

— Да, конечно, сэр. У меня было два научных руководителя: профессор Питч и профессор Вейнс.

Декан тут же поднялась и торопливо ответила:

— Я почти не принимала участия в этом исследовании! Я к нему никакого отношения не имею. Если бы я знала, какую опасную затею они затеяли, то никогда бы не взялась им помогать.

С этими словами она села, избегая смотреть на меня и на мое удивленное лицо.

Затем поднялся профессор Вейнс. Взглянув мельком на меня, он негромко заговорил:

— Позвольте, профессор МакКейн я отвечу на ваш вопрос за мою студентку. Я принимал в исследовании именно то участие, которое должен принимать руководитель проекта. Я помог мисс Грейнджер с выбором темы, предоставил в пользование дисфолид, предварительно познакомив с его свойствами, я следил за ходом работы и морально поддерживал перед выходом на сцену.

Все это говорилось серьезным тоном, но на последних словах я сдержанно улыбнулась.

— Что касается «нужности» или «ненужности», опасности или безопасности данного зелья — здесь нам сложно судить. Когда вы, профессор, выявили вторичные свойства ложного лотоса, едва ли вы могли думать, что это открытие будет использовано для создания яда...

Все, в том числе МакКейн, были определенно удивлены. Лично я взирала на профессора Вейнса с живейшим интересом. Меня не удивляло то, что ему была известна подобная информация, ведь он, кажется, знал все на свете, и, кроме того, по версии Клаудии, учился в Америке.

— Ха! Отличная работа, Ричард! — радостно воскликнул профессор Ростов.

— Откуда вам это, черт возьми, известно? — спросил в свою очередь профессор МакКейн. — Это исследование нигде не публиковалось, и я... я...

Американец покраснел и ему словно бы стало не хватать воздуха. Вейнс нехорошо ухмыльнулся.

— Важно не то, откуда мне это известно, важно то, что это означает. Одно и то же научное открытие может принести как пользу, так и вред. Когда было создано зелье Сна без Сновидений, никто не думал, что на его основе будет изготовлено зелье, погружающее магов в кому. Я склонен согласиться с профессором Ростовым и сказать, что сейчас за этой кафедрой, — профессор указал на меня, — стоит будущее Зельеварения. И даже это небольшое открытие может толкнуть мисс Грейнджер на новые, «нужные» даже с вашей точки зрения, профессор МакКейн. И, признаться, я удивлен, что мне приходится объяснять такие прописные истины людям вашего... уровня.

Профессор МакКейн недовольно поморщился. В этот момент мистер Джекобсон, который был ведущим конференции, произнес:

— Что ж, если вопросов больше нет, я думаю, мисс Грейнджер заслуживает аплодисментов.

И зал был оглушен овациями. Я смущенно улыбнулась и ушла со сцены.

— На сегодня это было последнее выступление, — сообщил мистер Джекобсон, — завтра в это же время вы сможете посетить любую из шести секций, посвященных различным темам. Подробное расписание и номера аудиторий вы можете найти на стенде в главном холле и на программках. Если вы еще не получили программку, обратитесь к организаторам — вы можете узнать их по зеленым галстукам.

Все стали подниматься со своих мест.

Я на дрожащих ногах подошла к профессору Вейнсу, все еще сидящему на стуле. Он молча посмотрел на меня, затем поднялся и произнес:

— Видите? И не зачем было волноваться.

— Не зачем? Да они готовы были съесть меня! — прошептала я.

— Мои поздравления, мисс Грейнджер, — раздался голос за моей спиной.

Я обернулась и увидела профессора Ростова.

— Спасибо, сэр, — ответила я, улыбнувшись, — и спасибо за то, что поддержали меня.

— Ей-богу, не стоит благодарности. Эти три часа были бы скучнейшими в моей жизни, если бы не ваш занимательный доклад. А последующее обсуждение таких спорных проектов — это вообще моя любимая часть. Обожаю ругаться с МакКейном, старая задница.

Я удивленно взглянула на профессора. Хотя он был довольно молод по научным меркам — ему было не больше сорока — всё же предполагалось, что он серьезный человек, ученый. Однако говорил он шутливым тоном, без должного почтения к коллегам. А когда я присмотрелась к нему повнимательнее, то заметила и некоторую небрежность в одежде, и наплевательское отношение ко всем правилам, касающимся внешнего вида на мероприятях подобного уровня. Но я не могу сказать, что мне это не понравилось. В профессоре Ростове чувствовалось некое обаяние, и легкая неопрятность только шла его образу.

— А вы, профессор Вейнс, если я не ошибаюсь? Вы навсегда мой лучший друг, — обратился он к моему руководителю и протянул руку для рукопожатия.

Вейнс посмотрел на ладонь профессора Ростова и после секундного колебания, пожал её.

— Персеус Вейнс, — произнес он.

— Александр Ростов.

Рукопожатие закончилось, и профессор Ростов со счастливым блеском в глазах продолжил.

— Откуда вы узнали про ложный лотос? Даже мне этого не известно, хотя я с упоением коллекционирую все промахи моего любимого коллеги и периодически напоминаю ему о них.

— Нам приходилось сталкиваться с МакКейном в прошлом... вероятнее всего, он об этом не помнит, но я не меньше вашего наслаждаюсь его провалами.

— Странно, почему я раньше вас не встречал? — спросил профессор Ростов, внимательно разглядывая профессора Вейнса. — Где вы учились?

— Как говорил ваш известный русский поэт, «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь», — цитату Вейнс произнес по-русски, чем несказанно меня удивил.

Я хотела было выказать свое восхищение, но профессор неожиданно сказал:

— Я прошу меня простить, но я вынужден оставить вас. Мисс Грейнджер, не уходите никуда, мне нужно с вами поговорить. Профессор Ростов, было приятно познакомиться.

— Взаимно! — откликнулся профессор Ростов, и профессор Вейнс куда-то ушел.

— Что ж, мисс Грейнджер, теперь вы полностью в моем распоряжении, — обратился ко мне мужчина, когда мы остались одни, — и пока эти седовласые коршуны не налетели на вас, я воспользуюсь правом первого подошедшего и предложу вам пройти стажировку у нас в университете.

Я растерялась.

— Но... но что мне это даст? — спросила я. — Я хочу сказать, не будет ли мне проще пройти стажировку здесь, в моем родном университете?

— Конечно, будет. Но как же обмен международным опытом? Сейчас, после этой конференции, вас захочет заполучить каждый университет, чтобы вы делали великие научные открытия под их патронажем, — последние слова он сказал наигранно-пафосным тоном, — и они пойдут на многое, чтобы заманить вас. Сюда в Стоунхендж вы всегда успеете вернуться, но не воспользоваться благами, которые предлагают зарубежные коллеги — просто грех. Поверьте, год в другом научно-исследовательском учреждении даст вам больше, чем пять лет варки в собственном соку в своей альма матер. А потом вы вернетесь сюда специалистом международного уровня. Разве это недостаточно заманчиво для вас?

— Это заманчиво, но слишком призрачно, профессор Ростов, — ответила я. — Я все еще не совсем понимаю, какую выгоду получу от подобной аферы, за исключением «международного опыта».

— Деньги, признание. Ваша цена на научном рынке возрастет и перед вами откроются все двери.

— Вы умеете красиво говорить, — ответила я.

— Это наследственное. Мой папа был политиком... Мисс Грейнджер, позвольте объяснить вам одну вещь. Зельевары делятся на две категории: те, кто считают Зельеварение искусством, и те, кто считают его наукой. Первые колдуют над котлами, творят магию, варят любовь и запечатывают в бутылочки славу. Они широко известны в узких кругах и почти не обладают тщеславием и амбициями. Вторые, это мы с вами — ученые. Мы воспринимаем зелья на совершенно другом уровне. Для нас это предмет изучения... прошу простить за нескромный вопрос, но вы чистокровная ведьма?

— Нет, я маглорожденная, — ответила я.

— Тогда вы должны тоньше чувствовать эту разницу. Первые — это волшебники из сказок, их зелья — настоящая магия, какой она представлялась вам, когда вы впервые открыли для себя магический мир. Ученые же — это сухая логика, расчеты, исследования. Прогрессивный народ с консервативными умишками, как не парадоксально. И реальное достижение здесь — попасть в узкий круг избранных. Нас, зельеваров с мировыми именами, не больше двадцати человек, и чтобы попасть в этот элитный клуб, нужно приложить немало усилий. К чему я все это говорю — раз уж вы, дорогая моя, выбрали второй путь, вам придется следовать некоторым правилам, дабы удовлетворить свои амбиции и стать одной из лучших. Заранее хочу сказать, что не претендуйте на место «лучшей», поскольку таких быстро вычеркивают из списка. Пока ты среди всех, «один из» — ты в клубе. Но стоит выделиться — и ты сразу вылетаешь. Никто не любит выскочек.

— Мне кажется, вы говорите все это, чтобы я передумала становиться ученым, — заметила я.

— Всё не так плохо. В конце концов, членство в этом клубе дает немало преимуществ. Каждые выходные можно играть с этими пердунами в магический мяч, и у вас будет пожизненная скидка в Пьяном Алхимике. Ах, и, конечно же, бесплатная членская мантия!

— Если вы о той мантии, в которой сегодня был профессор МакКейн, то я пас.

Профессор Ростов рассмеялся.

— Очаровательно! Умоляю, соглашайтесь на мое предложение. Год в Тридевятом Университете, и вы на полпути в наш элитарный клуб. Поверьте, вы не пожалеете. Если согласитесь, это будет самый веселый год в вашей жизни. Мы, русские, умеем веселиться.

— Это-то меня и пугает, — пробормотала я.

Профессор усмехнулся. Я посмотрела на него с сомнением.

— Честно говоря, выше предложение совершенно неожиданно и мне нужно подумать. Я бы хотела обсудить всё с профессором Вейнсом...

— Кстати, этот ваш Вейнс. Странный тип. Кто он такой? Откуда взялся? С такими мозгами — и ни разу не засветился ни на одной самой завалящей конференции. Самородок из глубинки или его ударили по голове и в нем вдруг проснулись зельедельческие таланты?

Я пожала плечами.

В этот момент подошел сам профессор Вейнс.

— Что ж, был приятно с вами познакомиться, мисс Грейнджер, — произнес профессор Ростов, — пожалуйста, подумайте над моим предложением. Профессор Вейнс.

Профессора раскланялись, и мы остались с Вейнсом одни. Зал уже почти опустел, и мой преподаватель предложил выйти на улицу. По пути он как бы невзначай произнес:

— Кстати, мисс Грейнджер, традиция обязывает меня спросить, не желаете ли вы отметить нашу общую победу?

Я удивленно взглянула на него.

— Но разве сейчас не устраивается праздничный обед для профессоров? — спросила я.

Вейнс кивнул.

— Но я не имею никакого желания идти туда, — сказал он, — все эти разговоры, натянутые улыбки...

— Общение, бесплатный напитки...я понимаю, сама идея этого вам должна быть противна.

— Если вы не хотите, просто так и скажите, — сердито ответил профессор, и я поспешила заверить его, что с удовольствием приму его приглашение.

— Правда... Клаудия устраивает вечеринку... — начала я, но увидев, как скривилось его лицо, тут же добавила, — но я не очень хочу на неё идти. Знаете, разговоры, натянутые улыбки...

Профессор Вейнс усмехнулся.

— В таком случае, я зайду за вами чуть позже, в шесть вечера вас устроит?

— Ээ... давайте лучше я за вами зайду.

Вейнс вопросительно посмотрел на меня, но затем кивнул и мы попрощались.

***

По пути в общежитие я размышляла надо всем, что произошло. Сама конференция как-то потускнела в моих глазах по сравнению с тем, что случилось после. Во-первых, предложение профессора Ростова, столь же неожиданное, сколь непонятное для меня. То есть, я могла понять, зачем им нужна я — свежая кровь, свежие мозги. Важные открытия повышают авторитет университета... но нужно ли это мне? Действительно ли все, что сказал профессор Ростов — правда, и без стажировки в иностранном университете у меня будет меньше шансов добиться реальных успехов и серьезного карьерного роста?

Я решила, что нужно будет обсудить этот вопрос за ужином с профессором Вейнсом. И это решение привело мои размышления ко второму событию. Профессор Вейнс пригласил меня на ужин! И не потому, что я оказалась под рукой, а просто так. Нет, конечно, это должна была быть обычная встреча студентки и её профессора, с целью обсудить конференцию, поднять бокалы за успех и поговорить о насущных проблемах. Но черт возьми, это было приятно! Не каждый день тебя приглашают в ресторан такие умные красивые мужчины. Многие девушки, которых сложный характер профессора еще не отпугнул окончательно, мечтали бы оказаться на моем месте. И хотя я относилась к Вейнсу просто как к интересному собеседнику, а к предстоящей встрече — как к деловому ужину, я не могла не признать, что ожидала его с нетерпением. И отчего-то внутри все приятно сжималось от одной мысли о целом вечере в компании профессора.

Войдя в нашу с Клаудией комнату, я на секунду подумала, что несколько минут назад в общежитие ворвался ураган, и, пронесшись исключительно по этому помещению, исчез, оставив после себя развал и разруху.

— Клаудия! — воскликнула я. — Неужели тролли решили отомстить за поражение в тридцать втором и ворвались сюда, сметая все на своем пути?

— Я не знаю, что одеть на вечеринку! — послышался голос Клаудии из шкафа.

— Надеть, — машинально поправила я. — И почему бы тебе не выбрать, например, ту бирюзовую мантию, что висит сейчас на люстре? Или вот то платье на полу возле моей кровати?

— Бирюзовый не сочетается с цветом моих глаз, а то платье меня полнит! — ответила Клаудия, вышвыривая из шкафа очередную тряпку.

Я подошла ближе, чтобы увидеть подругу, стоящую на четвереньках — точнее, увидела я только её пятую точку, поскольку все остальное было скрыто за висящими на вешалках мантиями.

— А чем тебе не угодила эта юбка? — поинтересовалась я, подцепляя носком ботинка черную ткань.

— Она слишком длинная, — был ответ.

— Ты ведьма, или все эти годы мастерски притворялась?

— У меня не получается ровно отрезать! Я вообще в чарах не сильна.

— Хочешь, я попробую?

— Не надо, — капризно ответила подруга, — я все равно не хочу её одевать.

— Надевать. Ну, не знаю, чем еще тебе помочь. Мне сейчас тоже предстоит найти что-нибудь для себя, что ничуть не легче. Хотя, для ресторана, наверное, подойдет черное платье, которое я купила на позапрошлых выходных. Или на поза-позапрошлых?...

Растрепанная Клаудия вылезла из шкафа и уставилась на меня.

— В какой ресторан?

— Ой, я не сказала... Совершенно вылетело из головы! Понимаешь, я, кажется, не смогу придти на вечеринку, потому что меня пригласили в ресторан.

— ЧТО?! — возмущенно воскликнула Клаудия, — Не придешь на вечеринку в честь тебя?! Ээ... в ресторан? — совсем с другими эмоциями вдруг произнесла она. — С кем?

— Ну... с профессором Вейнсом. Он пригласил меня.

Лучшим способом избежать недовольства Клаудии было убеждение её в том, что у меня должно было быть свидание.

— У тебя свидание! С Вейнсом! — радостно закричала Клаудия, вскакивая и кидаясь мне на шею.

Я безуспешно попыталась избавиться от её объятий, но она продолжала тискать меня, вцепившись крепче, чем Дьявольские силки.

— Ладно, ладно, — пробормотала я, мне нужно собираться.

— Конечно, конечно! И то черное платье — идеальный вариант. Оно тебе очень идет. Я даже удивилась, когда увидела, какое красивое платье ты купила! А еще собери волосы наверх и поярче накрась глаза. Подведи их черным! Только аккуратно, без излишеств, и еще...

Я со скучающим выражением лица слушала её советы, а затем развернулась и пошла в ванную. Но и там я все еще могла слышать её голос, объяснявший, как именно нужно убрать волосы.

Без пятнадцати шесть Клаудия — все-таки нашедшая, что ей надеть — кружила вокруг меня, вопрошая, где же профессор Вейнс, и когда же он придет.

— Он не придет, я сама за ним зайду, — ответила я.

— ЧТО?! — вскричала моя подруга. — Но я так хотела на него посмотреть! Наверняка в вечернем наряде он выглядит просто потрясно!

— В основном, — ответила я, — я решила устроить все таким образом именно из-за тебя и твоего не умения держать себя в руках. Ну а во-вторых, я бы не хотела, чтобы другие студенты видели, что мы с профессором идем куда-то вместе. Всем жнее не объяснишь, что это не свид..., — я замолкла, чуть не сболтнув лишнего.

Клаудия, к счастью, не заметила моей ошибки, так как была слишком увлечена фантазиями на тему «Профессор Вейнс идет в ресторан».

Наконец, я была готова и, накинув теплую мантию, но не застегивая её, направилась в профессорский городок.

Когда профессор Вейнс открыл мне дверь своего дома, мы оба замерли на несколько мгновений, осматривая друг друга. Он выглядел действительно потрясающе. После долгих изнурительных часов в лаборатории и наполненных делами дней в Лондоне, на конференции он казался довольно усталым. Но теперь передо мной стоял блистательный, кажется, просто идеальный мужчина, начищенный до лоска и невероятно красивый. Никогда раньше его внешность не восхищала меня так, как в тот момент.

Его взгляд также не без удовольствия задержался на моей прическе, и, честное слово, на моем декольте.

Профессор предложил мне войти, и мы вместе направились в гостиную, чтобы воспользоваться камином и переместиться в ресторан, который выбрал Вейнс. Галантно предложив мне руку, он помог мне шагнуть в камин, затем взял дымолетного порошка и четко произнес:

— Юджинс Уонд.

И в следующую секунду вихрь закружил меня, заставив прижаться к профессору, а затем вытолкнул из камина в небольшом светлом холле.

— Что это за место, сэр? — спросила я, поправляя прическу.

— Мы в Северной Ирландии. Думаю, здесь нам не посчастливится встретить знакомых. Ресторан известен своими винами и приятной обстановкой. Уверен вам понравится.

Я была готова разделить уверенность профессора. Мы прошли в относительно небольшой зал, где уже были заняты все столики, кроме одного.

Юджинс Уонд был действительно очень уютным рестораном, светлым и теплым, с ненавязчивой музыкой, наполняющей помещение, и мягкими креслами в духе королевы Виктории. Как только на наших столах появилась карта вин, профессор Вейнс со всей серьезностью, подобающей случаю, взялся за выбор напитка, попутно объясняя мне, почему мы не можем выбрать то или иное вино. Я молча кивала, одновременно разглядывая обстановку. В винах я разбираюсь не лучше, чем профессор — в туфлях на каблуке. Об этом я и поспешила сообщить ему, когда он выказал недовольство моим безразличием в отношении столь важного вопроса.

Когда, наконец, еда и напитки оказались на нашем столе, мы заговорили о делах. Я поведала профессору о предложении профессора Ростова, заметив, что не представляю, что с ним делать.

— Все зависит от ваших намерений, — ответил мне профессор Вейнс, — Если вы действительно готовы начать сражение за место под солнцем, езжайте не раздумывая. Только решите, хватит ли у вас амбициозности и наглости.

— Не знаю... не уверена. Амбициозности — да, наглости — едва ли.

— Не подумайте, что я вас отговариваю, — отозвался профессор, — решение полностью ваше. Но уверен, вы уже думали о других вариантах. Чем бы вы хотели заняться после окончания учебы?

— На самом деле, я хотела стать целителем и работать в Святого Мунго в отделении отравлений. Я всегда — еще со школы — мечтала помогать другим волшебникам. Мне кажется, это самая достойная работа. К тому же, на базе больницы также можно заниматься исследованиями. Создавать новые лекарства и противоядия, бороться с неизлечимыми болезнями...

— Ваше гриффиндорство... кхм, похвально. Но знаете ли вы, сколько получает начинающий целитель? Кроме того, вы серьезно думаете, что вам сразу же выделят лабораторию и позволят спокойно заниматься исследованиями? Я так не думаю.

— Но... но что же мне тогда делать?

— Вы могли бы пойти преподавать, — предложил профессор Вейнс.

Я изумленно подняла брови.

— Я не уверена, что из меня выйдет хороший педагог, — был мой ответ, — я слишком несдержанная и раздражительная. Студенты будут ненавидеть меня.

Профессор хмыкнул.

— Вы намеренно принижаете собственные достоинства, напрашиваясь на комплимент, — сказал он, определенно дразня меня.

— Вовсе нет! Кроме того, я ужасная зануда, и все будут засыпать, как только первые слова будут покидать мои уста.

— В таком случае, меня давно должны были уволить за полнейшую проф.непригодность, — ответил Вейнс.

— Нет! — воскликнула я. — Вы... неплохой преподаватель. Точнее, вы хороший преподаватель, просто...

Профессор чуть склонил голову на бок и насмешливо посмотрел на меня.

— Просто у вас непростой характер... я хочу сказать, вы не болтаете без умолку, как некоторые, и не пытаетесь произвести хорошее впечатление. И вы, по-моему, не очень любите людей. Но лекции читаете очень увлекательно.

— Интересно, что это было — оригинальный комплимент или изящное оскорбление?

— Это была констатация факта.

Разговор так и не вернулся к выбору профессии, но зато за вечер мы с Вейнсом успели обсудить больше, чем мне удавалось обсудить, скажем, с Клаудией за месяц. Я пила вино и почти ничего не ела, мой язык развязывался и к концу вечера — как мне не стыдно признаваться в этом — профессор был в курсе моих непростых отношений, если это слово применимо в данной ситуации, с Диком. Также ему стало известно, почему мне порой бывает сложно с Клаудией, как я боюсь, что дружба с Гарри, Роном и Джинни оборвется из-за того, что мы слишком редко видимся, отчего мне не нравится излишнее внимание со стороны Эмиля и — самое главное — почему я всегда избегала распития алкогольных напитков.

— Вы видите, я говорю без умолку. Вы за весь вечер, кажется, не сказали ни слова. И, наверное, считаете меня теперь ужасной болтушкой, хотя это совершенно неверное представление. Это все ваше чертово вино. Очень вкусное, кстати, никогда не пила ничего подобного.

Вейнс смотрел на меня с легкой улыбкой на устах. Кажется, вино подействовало и на него, и теперь он казался очень расслабленным.

— Из ваших рассказов я понял, что вы скрытный человек, и поэтому для меня действительно удивительна ваша откровенность со мной, — ответил профессор, и после паузы добавил, — но я благодарен за оказанное доверие. Как бы глупо это ни было.

Я смущенно уставилась на почти пустой бокал, который до этого без остановки вертела в руках.

— Спасибо, сэр. Признаться честно, при всем моем нежелании рассказывать о своей личной жизни кому-либо, я все время чувствовала необходимость высказаться. Так тяжело всегда держать всё в себе, и так приятно иметь возможность поделиться с кем-то.

Вейнс внимательно посмотрел на меня.

— Я могу вас понять. Иногда я также испытываю желание рассказать о себе, но потом понимаю, что слишком много обстоятельств против этого.

— Но вы можете рассказать мне! — воскликнула я.

— Боюсь, что ИМЕННО ВАМ не могу.

Я удивленно смотрела на профессора, который, кажется, погрузился в свои собственные мысли. Решив не нарушать тишину, я тоже задумалась. Задумалась об этих странных отношениях с Вейнсом, о моей необъяснимой тяге к нему и ощущении доверия. О непонятном интересе самого профессора ко мне. Невольно я снова вспомнила об этой нелепой уверенности Клаудии в том, что нравлюсь Вейнсу. Я посмотрела на своего преподавателя (до чего ж хорош!) — он в это время смотрел куда-то в сторону.

Мог ли он, в самом деле, если не влюбиться в меня, то по крайней мере проникнуться симпатией? Не просто как к человеку, а как к девушке? Клаудия все-таки смыслит в отношениях побольше, чем я... У неё, скажем так, в этом больше практики.

Я усмехнулась собственным мыслям. «Больше! — думала я. — Да у меня её совсем почти нет. Виктор Крам, Рон Уизли, да пару ребят из университета. Дик, опять же. Вот и все, кто были в моем прошлом. И не один из них не дал мне того, что можно было бы назвать опытом отношений между мужчиной и женщиной. А профессор Вейнс очень сложный человек, могу ли я со своей неопытностью рассчитывать на то, что мне удастся понять его, увидеть его душу, узнать его чувства? Если только он сам мне не скажет...»

— В чем дело, мисс Грейнджер? — спросил профессор, медленно поворачиваясь ко мне.

— Сэр?

— Вы уже несколько минут разглядываете меня. Вы хотите о чем-то спросить?

Я несколько растерялась — я не знала, что он видел, как я смотрю на него.

— Бросьте, вы не могли не знать о том, что у людей развито «боковое зрение», — насмешливо произнес Вейнс, видя мое замешательство, — Итак?

— Я... нет, я ничего...

— Что у вас на уме?

— Ничего. Это ерунда. Правда. Я просто...

— Ну же?

— Нет, честно, это просто чушь. Не стоит упоминания.

— Но вы смотрели на меня минут пять.

— Вас не смущает, что мы так долго молчали? — попыталась отшутиться я.

— Мне нравится, когда вы молчите не меньше, чем когда вы говорите, — любезно ответил Вейнс, — хотя в данный момент я бы предпочел второе.

— Хм... ну просто Клаудия... она думает, что... Нет! Это не важно.

— Я торжественно клянусь бородой вот того пожилого мага за столиком у окна, что не применю к вам непростительных или пыточных проклятий, если мне не понравится то, что вы скажите, — совершенно серьезным тоном произнес Вейнс.

— Это не из-за вас, просто я почувствую себя глупо, — ответила я, улыбаясь.

Затем я подумала, что чем больше ломаюсь, тем более глупо прозвучит то, что я намеревалась — а я намеревалась — сказать. И что нужно было преподать все это в виде шутки. Словно я сама находила это полной бессмыслицей.

— Просто Клаудия, как это ни глупо, — сказала я безразличным тоном, откидываясь на спинку кресла, — считает, что я вам нравлюсь.

Мои щеки тут же покрылись румянцем, но я все еще пыталась сохранить безмятежный вид. Профессор, которому и притворяться не надо было, чтобы казаться расслабленным, чуть заметно улыбнулся.

— Чего же в этом глупого? — спросил он.

— Но это же не так! — воскликнула я, против воли вложив в восклицание слишком много эмоций.

— Почему вы так решили?

Я посмотрела на Вейнса, затем, не выдержав пронзительного взгляда его зеленых глаз, отвела свой. Губы непроизвольно сложились в смущенную улыбку.

— Я перефразирую, — произнес вдруг профессор, — почему у вас остались какие-либо сомнения на этот счет? С самого первого дня вы должны были быть уверены в моей горячей к вам привязанности.

В желудке что-то неприятно сжалось. Улыбка исчезла с лица. Глупая, глупая Грейнджер...

— С самого первого дня у меня сложилось впечатление, что вы пытаетесь заставить меня думать, что я вам нравлюсь. Но первое предположение казалось мне глупым, второе — было бы вообще невозможным. Поэтому я решила, что моя теория ложна. Хотя Клаудию убедить в вашей ко мне симпатии вам удалось, и она постоянно напоминала мне об этом. Теперь же я вижу, что была права, и вы действительно создавали это впечатление намеренно.

— Почему же невозможным? Вы думаете, я не могу влюбиться в привлекательную студентку? — спросил Вейнс после некоторой паузы.

Я фыркнула.

— О, пожалуйста. Только не в меня.

— Почему?

— В таких, как я влюбляются только скромные закомплексованные мальчики или полнейшие идиоты.

— А сейчас вы сказали глупость, — отозвался профессор.

— Я весь вечер говорю глупости, вы могли бы привыкнуть, сэр, — яростно сказала я, вдруг вставая из-за стола.

Профессор тоже поднялся, смотря на меня удивленно.

— А главной глупостью было придти с вами сюда! — с этими словами я бросила салфетку на стол и поспешила покинуть ресторан.

Моя голова кружилась, и я вдруг почувствовала себя нехорошо, поэтому в каминном зале мне пришлось обратиться к сотруднику ресторана с вопросом, как я могу оказаться на улице без помощи камина. Мне указали на небольшую дверь, и я торопливо вышла на морозный воздух. Запоздало я подумала о том, что забыла мантию в ресторане.

Не менее запоздалой была мысль о том, что я практически ничего не ела еще с прошлого вечера, а сегодня выпила не меньше половины бутылки вина. Земля уходила из-под ног, тошнота подкатывала к горлу, когда внезапно кто-то обнял меня сзади, одновременно накинув на плечи мантию.

— Мисс Грейнджер, — услышала я голос профессора Вейнса.

Поняв, кто это был я собрала все силы, и оттолкнула его. Ужасная слабость навалилась на меня, и я поспешила опереться о стену, одновременно стараясь сдержать позывы распрощаться с тем единственным кусочком мяса, который мне довелось съесть.

— Не надо... я в порядке, — пролепетала я, увидев, что профессор собирается снова помочь мне.

И только эти слова слетели с моего языка, как мир вокруг померк, и сознание мое отключилось.

Только потому что кто-то не любит тебя так, как тебе хочется, не значит, что он не любит тебя всей душой.

Габриель Гарсиа Маркес

5 декабря, воскресенье

В воскресенье я проснулась довольно рано. Открыв глаза, я увидела освещенные солнцем потолок и бледно-зеленые стены, что привело меня в смятение. Дело в том, что в нашей с Клаудией комнате стены были персиковыми.

Я резко села на кровати, о чем тут же пожалела. На мгновение мне показалось, что кто-то оглушил меня мощным проклятьем — в глазах заплясали цветные пятна, уши заложило, а голова закружилась. Упав обратно на подушки, я принялась рассматривать комнату, попутно вспоминая, что произошло накануне. Сцены прошедшего вечера яркими вспышками появлялись у меня в голове, тут же сменяясь новыми, и, наконец, все сложилось в единую картину. И сомнений в моем месторасположении уже быть не могло — я была в доме профессора Вейнса. Обстановка комнаты — по-мужски скупая на украшения и по-спартански скромная — говорила в пользу этой догадки.

Когда головокружение от резкого подъема прошло, я медленно села на кровати, затем перевела взгляд вниз, чтобы удостовериться, что платье все еще было на мне. Я была бы готова сгореть от стыда, если бы выяснилось, что профессор Вейнс, прежде чем уложить меня в свою постель, сменил мою одежду на более подходящую. К счастью, он этого не сделал.

Опустив босые ноги на пол, я потянулась и затем принялась поправлять платье, прическу и макияж. Зеркал в комнате не наблюдалось, поэтому мне пришлось действовать интуитивно.

Когда мне, наконец, показалось, что я готова встретиться с профессором Вейнсом, я встала, подошла к двери и дернула ручку. Но дверь к моему удивлению оказалась заперта. Я постучала, но ответа не последовало. Поскольку палочки моей я нигде не видела, мною овладела легкая паника. Просто так люди девушек в комнатах не запирают. Но в следующую минуту я услышала за дверью какой-то стук, словно на пол упал стул или что-то в этом роде, затем я различила шаги, и поняла, что кто-то поднимается по лестнице. Наконец, я услышала отпирающее заклинание.

Наверное, это были самые нервные доли секунды в моей жизни — если не считать... нет, пожалуй не самые, но одни из. Если составлять рейтинг нервных секунд, то эти бы вышли в десятку... а Клаудия бы уже притворилась спящей, если бы я начала такие размышления вслух.

Итак, дверь, наконец, открылась, и я готова была рассмеяться в голос от того, что предстало моему взору. В коридоре стоял сонный профессор Вейнс в, кажется, наспех надетых брюках и кое-как заправленной в них белой ночной сорочкой.

— Шесть утра, — произнес он хриплым голосом, — вчера вы не могли стоять на ногах, а сегодня встали в шесть утра.

Я не смогла сдержать улыбки. Профессор вошел в комнату и внимательно на меня посмотрел.

— Судя по вашему виду, чувствуете вы себя удовлетворительно, — констатировал он.

— Да, вполне. Спасибо.

— Наверное, вы хотели бы позавтракать?

Я усмехнулась.

— Вы вовсе не обязаны меня кормить. Спасибо хотя бы за то, что не бросили на улице у ресторана.

Вейнс, кажется, рассердился.

— Мог бы и бросить, после вашего инфантильного поведения.

— Инфантильного? — переспросила я, уперев руки в боки.

— Именно так, — ответил Вейнс, сложив руки на груди.

— А вы вообще ведете себя, — я запнулась, подбирая подходящее слово, — непонятно!

— Если кто-то не понимает принципа действия круговорота воды в природе, это не вина принципа.

— Ах так! Ну, я по крайней мере не сплю в женской ночнушке! — Выпалила я, а затем, немного растерянно добавила, — хотя для меня это было бы вполне нормально...

— Это, — Вейнс схватил себя за грудки, — мужская сорочка.

— С воланами на рукавах, — сардонически добавила я.

— У вас типичные магловские взгляды на моду. Удивительно, что вы не смеетесь над каждым проходящим мимо вас магом в мантии. Впрочем, — вдруг произнес профессор, словно его озарила блестящая мысль, — если моя сорочка так вас смущает, я легко могу её снять.

С этими словами он одним движением, ухватившись за рубашку сзади, стянул её с себя. Я открыла рот от возмущения. Затем закрыла его, сообразив, что выгляжу довольно глупо. Профессор вызывающе смотрел на меня, сложив руки на груди.

— Ну знаете, это уж слишком, — сказала, наконец, я и поспешила выйти из комнаты.

Пролетая мимо профессора, я не смогла не отметить, как хорошо он был сложен, но я не собиралась показывать ему свой восторг.

Спускаясь по лестнице, я слышала, что он спускается следом, но даже не думала оглядываться. Оказавшись у входной двери я не задержалась ни на секунду, бросив на ходу «до свидания». Однако только я открыла дверь, чтобы выйти на улицу, как поняла, что соседняя дверь — дверь профессора Питч, также открылась.

— Доброе утро, Персеус, — вот всё, что я успела услышать, прежде чем влетела обратно в дом и захлопнула дверь.

К счастью, декан не успела заметить, что из дома её коллеги — Мерлин, в шесть часов утра! — выходил не сам Вейнс, а самая прилежная студентка на потоке.

К несчастью, профессор оказался слишком близко, поэтому мое поспешное отступление привело к неизбежному столкновению. Он схватил меня за талию, предотвращая более плачевные последствия, такие как падение или более мощный удар. Не успели мы оба высказать всё, что думаем о грациозности друг друга, как в дверь постучали. Вариантов того, кто это мог быть, было не много. Не успев как следует подумать, я встала сбоку от двери, так, чтобы профессор Питч не смогла заметить меня, останься она стоять на пороге. Вейнс сделал страшные глаза, а затем подошел к двери и открыл её. Наверняка, профессор Питч намеревалась войти в дом — и тогда она бы разоблачила меня — но Вейнс демонстративно остался стоять в дверях, не предлагая нарушительнице спокойствия войти внутрь.

— Персеус, хорошо, что ты уже встал, — услышала я голос декана, а затем, после паузы, — ты не простудишься?

Я едва не рассмеялась: Вейнс открыл дверь, так и не одевшись, чем, наверное, немало удивил чопорную коллегу.

— Если только вы не станете держать меня здесь чересчур долго, мэм, — ответил Вейнс без тени эмоций.

— Я просто хотела сказать, что сегодня на конференции ты будешь старшим в секции номер семь.

— Мне никто об этом не сказал, — ответил Вейнс раздраженно.

— Как? А я разве только что тебе не сказала?

С этими словами Питч ушла, оставив теперь уже разъяренного профессора на пороге. Через несколько секунд он захлопнул дверь, продолжая, однако, прожигать её взглядом.

— Представляю, что бы она подумала, если бы мы встретились с ней на пороге, — пробормотала я.

Профессор перевел взгляд на меня. Затем кончики его губ дрогнули.

— Что ж, мне пора идти, — сказала я, на что Вейнс согласно кивнул.

Я осторожно открыла дверь и высунула голову наружу. На улице никого не было, и я поспешно вышла из дома. Конечно, это было несправедливо, что мне приходилось красться, как будто я сделала что-то плохое. Ведь я не виновата, что упала в обморок! Но если бы кто-то увидел меня, выходящей из дома Вейнса, сто процентов по университету пошли бы слухи. И ладно бы, слухи были обоснованными, но когда ты на самом-то деле ничего не сделал, а все говорят, что сделал — это совершенно нечестно.

В нашей с Клаудией комнате меня поджидал очередной сюрприз. На этот раз, там обнаружились беспорядочно разбросанные по всей комнате люди: на полу у входа в обнимку с, судя по всему, Винным источником, спал Юлий, староста; на моей кровати, также в обнимку, тихо посапывали Клаудия и Джейсон; на кровати Клаудии, свернувшись калачиком у изголовья, спал Эмиль, с другой стороны кровати располагались ноги Дика — я узнала его любимые ботинки из кожи молодого барашка. Перешагнув через Юлия, я прошла чуть правее, чтобы увидеть, что Дик лежал на полу на спине, раскинув руки в стороны. Мне представлялась очень неудобной поза для сна, когда ты лежишь на полу, закинув ноги на кровать, но такие вопросы каждый решает для себя сам. Судя по Дику, ему было вполне комфортно. Зайдя — для инспекции — в ванную, я увидела вполне ожидаемую картину: в ванне спала Джина, а на коврике у унитаза — Терри. Судя по пятнам на полу и на унитазе, Терри хорошенько очистил желудок прошедшей ночью. Я скривилась и вышла обратно в комнату. Складывалось впечатление, что эти люди засыпали прямо на ходу, падая на пол как подстреленные. Я подумала над тем, есть ли у меня шанс найти местечко, где можно было бы расположиться с книгой, но затем более блестящая мысль пришла мне в голову. Рассудив, что раз Джина спала в нашей комнате, значит в её должна была быть свободная кровать, я решила переодеться и отправиться к соседям.

Подойдя к шкафу с одеждой, я открыла его, намереваясь достать джинсы и свитер, и едва не закричала от ужаса, потому что там стояла, как мне сперва показалось, Юдита. Глаза её были закрыты, а рот наоборот — чуть приоткрыт. При более внимательном осмотре я поняла, что Юдита висела на вешалке — кто-то подвесил её за её собственный свитер, и теперь она мирно спала. Судя по тому, что и вешалка, и палка для вешалок выдерживали вес девушки, без магии тут не обошлось. Успокоив сердцебиение и дыхание, я, не без труда, достала из шкафа свою одежду, и, поняв, что переодеться мне также негде, решила взять вещи с собой.

Уже перед выходом, я подумала, что будет просто глупо уйти просто так, никак не воспользовавшись тем, что в моей комнате после очевидно удавшейся вечеринки спят восемь человек. Ехидно улыбнувшись, я сделала каждому из них по маленькому подарочку, и счастливая, вышла в коридор.

Подойдя к соседней двери, я попыталась открыть её, но было заперто. Я обреченно вздохнула. Будить того, кто был в комнате — если кто-то был — не хотелось, а куда еще можно было пойти в пол седьмого утра, я не знала. Однако, мне повезло, потому что через несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла Мари — соседка Джины.

— Гермиона? — удивленно спросила она немного сонным голосом.

— О, привет! Извини я не... о, ты уже, кажется, не спала?

— Да, я сегодня еду домой к родителям. Ближайший камин, подключенный к сети, находится в ста милях от них. Надо выйти пораньше, чтобы быть дома к ленчу.

Я кивнула в знак понимания.

— Просто я только что пришла, и увидела в своей комнате пол этажа. Подумала, раз Джина спит в моей ванной, значит, у меня есть шанс занять её кровать.

Мари улыбнулась.

— Да, конечно, проходи! Я уже скоро ухожу, и никто не будет тебе мешать.

Я поблагодарила Мари, приняла душ в их ванной и переоделась, а затем улеглась на кровать Джины с книжкой в руках. И сама не заметила, как заснула. Проснулась я от какого-то шума. Оглядевшись, и сперва не поняв, что стало с нашей комнатой, я быстро пришла в себя и встала. «Второй раз за утро просыпаться в чужой кровати — это слишком. Это может плохо повлиять на психику», — подумала я.

Прислушавшись к шуму, я самодовольно улыбнулась. Судя по всему, в соседней комнате все проснулись и увидели мои подарочки. Я вышла в коридор как раз в тот момент, когда из нашей с Клаудией комнаты вышла Джина. На её лбу было написано «ЧИСТЮЛЯ». Я прыснула в кулак, за что получила осуждающий взгляд. Потом я подумала, что не стоит позволять им сразу понять, кто одарил их, и поэтому кротко спросила:

— Что это, Джина?

— Какой-то придурок... — прошипела она.

— Но почему «чистюля»? — задала я вопрос все тем же невинным тоном.

— Я спала в ванной, — буркнула Джина, и поспешила скрыться в своей комнате.

Из нашей с Клаудией послышались крики. Я вошла внутрь. Клаудия и Джейсон пытались слезть с кровати, что у них не очень-то получалось, поскольку их мантии были сшиты между собой. Я прижала ладошку ко рту, стараясь скрыть смех. Затем я перевела взгляд на кровать Клаудии. Дик, сидя на полу, пытался отвязать ноги от спинки кровати. Я-то знала, что руками развязать завязанные на магические узлы шнурки ботинок у него не получится, но ничего говорить не стала — слишком умилительно-серьезное лицо у него было.

Эмиль всё еще спал. Я только успела подумать о том, что нужно его разбудить, ведь скоро нужно было идти в корпус Мерлина, работать над конференцией, как раздался дикий крик, который и разбудил Эмиля. Разбудил, чтобы заставить закричать и его, поскольку на его лице и руках была склизкая гадость. Первый же крик раздался из шкафа. С Юдитой я ничего не сделала, решив, что проснуться в шкафу на вешалке — и так довольно весело. И теперь я получила достойное подтверждение своим мыслям.

Затем я поискала глазами Юлия. Он сидел в углу, с ужасом глядя на то, с чем в обнимку он проснулся — на большущего плюшевого медвежонка.

— Thomas, — бормотал он, — Thomas, ich traue meinen Augen kaum! (прим.автора: нем. «Томас, Томас, я не верю своим глазам!»)

Немного поразмыслив, я направила палочку на медведя и шепотом произнесла:

— Фините Инкантатем.

Прямо на глазах изумленного старосты игрушка превратилась в Винный источник. Юлий протер глаза, затем облегченно вздохнул.

В следующий момент все как-то разом заметили меня.

— Герми, расцепи нас пожалуйста! — умоляющим голосом попросила Клаудия.

— О, Гермиона, слава Мерлину! — в это же время воскликнул Дик.

Эмиль, с ужасом взиравший на свои руки, поднял на меня взгляд, в котором читалась мольба.

— Хорошо погуляли вчера, я вижу? — усмехнулась я, попутно снимая заклинания с Клаудии с Джейсоном, а затем и со шнурков Дика.

После я подошла к Эмилю и, взяв для пробы слизи с его рук — как бы для инспекции — произнесла:

— Не волнуйся, это всего лишь гель для лица, принадлежащий Клаудии. Обладает чудесной способностью плохо впитываться.

Одним взмахом палочки я избавила Эмиля от этой гадости на его лице и повернулась к шкафу, из которого доносилось какое-то пыхтение.

В тот момент, когда я вызволяла из шкафа Юдиту, в комнату из ванной вошел Терри. В его руках была швабра.

— Кто это сделал? — спросил он требовательно.

— Мы что, напачкали в ванной? — спросил Дик удивленно. — Только не ругай нас за это. Мы больше так не будем.

— Нет, напачкал я, — ответил Терри раздраженно, — я спрашиваю, кто приклеил швабру к моей руке?

На мгновение в комнате воцарилась тишина, затем все рассмеялись.

— По-вашему, это забавно? — воскликнул Терри. — Она не отклеивается!

— Спрашиваю из любопытства, — издевательски произнес Дик, — ты пробовал воспользоваться палочкой?

— Пробовал, я же не идиот, — откликнулся Терри и скрылся в ванной.

Через несколько секунд он вернулся.

— Все равно не отклеивается, — сообщил он.

Раздались смешки. Дик, уже отвязавшийся, задумчиво посмотрел на Терри.

— Ты понял, что я имел ввиду колдовство, а не пытаться отковырять швабру палочкой...?

— Да понял я! Что мне делать?

— Я не знаю, — ответил Дик, хотя было очевидно, что ему знакомо использованное заклинание, — я специалист по Трансфигурации, а не по Чарам.

— Толль знает что! — воскликнул Терри и снова скрылся в ванной.

Я оглядела комнату и спросила:

— А почему вы все спали здесь?

— Когда вечеринка во дворике начала подходить к концу, — начала объяснения Клаудия, попутно пытаясь навести хоть какой-то порядок в комнате, — мы с Джейсоном, и... — она огляделась, — Диком, и... Эмилем, и-и-и... а, Юлием, — решили продолжить у нас. Джина и Юдита сначала поднимались в свои комнаты, но потом тоже как-то оказались здесь. А потом еще и Терри увязался за Джиной. Мы еще потусили, а потом я не помню, потому что мы с Джейсоном уснули, а проснулись привязанные друг к другу. Кстати, кто нас привязал?

Никто не ответил. После долгой паузы, Дик произнес:

— Я не мог, я был привязан к кровати.

— А я вообще была в шкафу — какой идиот меня туда повесил? — сердито спросила Юдита, разминая спину.

Юлий заржал, но когда несколько пар глаз с подозрением взглянули на него, торопливо заговорил:

— Но с остальными я ничего не делал! Я и проснулся-то позже всех с... с... с Винным источником в обнимку.

Все перевели взгляды на Эмиля. Тот испуганно посмотрел на всех в ответ и затем взглянул на меня.

— Нет, как раз Эмиль проснулся последним, — вынуждена была признать я.

— Значит, Макферсон! — воскликнула Клаудия.

— Со шваброй в руках?

Все приняли задумчивые выражения лиц. Затем, почти одновременно посмотрели на меня.

— Что? Меня тут вообще не было. Я пришла когда вы уже проснулись.

В этот момент в комнату вошла Джина.

— Кто спал сегодня на моей кровати и оставил там книжку? — спросила она.

Я промолчала.

— Что за книжка? — требовательно спросила Клаудия, глядя при этом на меня.

Джина повернула томик к себе обложкой и прочитала:

— Кафка «Замок».

— Гермиона! — выкрикнула Клаудия. — Гермиона её читает! Ты! — она подошла ко мне ближе, обличительно указывая пальцем. — Ты пришла раньше, напакостила и ушла спать в комнату Джины.

Все смотрели на меня с осуждением.

— А вы знаете, что через пятнадцать минут вам всем нужно быть в корпусе Мерлина чтобы готовить конференцию? — спросила я, и все тут же забыли о моих проделках.

Клаудия вскрикнула и начала выгонять всех из комнаты, поскольку ей надо было одеваться — она должна была помогать организаторам в одной из секций. Эмиль со схожим криком выбежал из комнаты, поскольку на нем были еще более важные обязанности. Следом за ним выбежала Джина, сунув мне в руки Кафку. Вместе с ней в коридор бросились Юлий и Юдита. Дик и Джейсон неторопливо собрались и тоже покинули комнату.

Я начала наводить порядок, пока Клаудия собиралась. Через несколько секунд после того, как она удалилась в ванную, оттуда послышались крики, а затем выскочил испуганный Терри, все еще со шваброй в руке. Я, сжалившись, пробормотала отклеивающее заклинание, чего Терри, правда не заметил, и, наконец, последний гость покинул нашу скромную обитель. Наконец, я смогла вздохнуть спокойно. Чуть прибравшись, я отправилась в Шоколадушку, чтобы выпить чашечку кофе и съесть чего-нибудь вкусненького — завтрак начинался только через час, поскольку было воскресенье, а я очень хотела есть.

Затем я направилась в корпус Мерлина. Мои обязанности как организатора ограничивались проверкой того, все ли идет как надо. Так уж вышло в связи с моим участием, что главные трудности выпали на долю Эмиля и его помощниц.

Я прошла по секциям, убедилась, что никаких действительно серьезных проблем нет, и, выбрав интересную мне секцию, заняла в аудитории самое удобное местечко, ожидая, когда придут гости и выступающие, и начнется чтение докладов.

Вечером того же дня Клаудия вынудила меня рассказать ей, как прошел ужин в ресторане и почему я не ночевала в общежитии. Я рассказала ей почти всю правду, избежав рассказа о небольшом стрип-шоу, поскольку знала, сколько ненужных вопросов и восторженных слов это вызовет.

— Ну, теперь-то ты убедилась, что я была права? — спросила Клаудия, когда я закончила рассказ.

— Права? — воскликнула я. — Клаудия, ты что, меня не слушала? Я же сказала, он пытался... пытался заставить меня думать, что я ему нравлюсь.

— Зачем?

— Ну... мы не успели это обсудить, — ответила я растерянно.

— Ты просто не знаешь ответа!

Здесь было трудно поспорить.

— Ты его не знаешь, потому что его и быть не может, — заявила моя подруга.

— Если я чего-то не знаю, это не значит, что этого нет.

— Да что ты говоришь! Тогда скажи мне, чего есть такого, о чем ты не знаешь?

Этот вопрос поставил меня в тупик.

— Клаудия, как я могу сказать, если я об этом не знаю?

— Потому что этого нет!

Я обессилено вздохнула.

— С твоей логикой я спорить не могу, — сказала я.

Клаудия довольно улыбнулась, но затем вспомнила тему разговора и лицо ее стало серьезнее.

— Есть еще и второй момент. Вейнс позволил тебе подумать, что он намеренно пытался заставить тебя думать, что ты ему нравишься. То есть, он как бы дал тебе повод так думать. Намеренно. Чем это объясняется?

Я устало пожала плечами.

— Тем, что он испугался, что выглядит слишком навязчиво, и что всем очевидно, что ты ему нравишься. В том числе и тебе. И он решил сделать вид, что намеренно создает такое впечатление, руководствуясь одному ему известными планами.

— Господи, да зачем ему это делать? — воскликнула я, желая только, чтобы Клаудия угомонилась.

— Ну... видимо, ты дала ему повод думать, что он тебе безразличен, и он решил замести следы, так сказать. Ну, то есть , он не хотел, чтобы все выглядело так, будто бы ты его бросила, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Мы с ним не встречались, чтобы могли бросить друг друга. Всё, Клаудия, довольно. Я устала.

С этими словами я легла в свою кровать, надеясь поскорее заснуть. Только воспоминания прошлого вечера и утра в доме профессора, а также слова Клаудии не давали мне покоя. Уже ближе к утру я решила, что поступлю по тому принципу, по которому всегда поступала, управляя личной жизнью — пущу все на самотек.

17 декабря, пятница

Две недели прошли для меня как во сне. Конференция закончилась, началась предэкзаменационная неделя, а за ней и сами экзамены.

Профессора Вейнса я почти не видела, но в те моменты, когда нам доводилось встретиться, мы оба вели себя так, словно ничего не произошло. И под «ничего не произошло» я подразумеваю не только ресторан и то, что было после, а вообще всё — наш проект, конференцию, наш первый поход в ресторан, наше общение. Профессор старательно демонстрировал мне, что для него я обычная студентка, такая же как все остальные, а я отвечала ему тем, что не менее старательно демонстрировала свое удовлетворение таким раскладом. Я не собиралась показывать ему, как меня беспокоило то, что наша в некотором роде дружба закончилась таким образом. Теперь я бы ни за что не допустила, чтобы он узнал, как мне иногда хочется его общества.

Я сдала все экзамены на отлично. Хотя иногда это было очень непросто: в течение семестра я училась не достаточно усердно, оставляя слишком много времени на развлечения, и жестоко поплатилась за это во время предэкзаменационной недели, тратя все время и все силы на подготовку.

Но к счастью все закончилась.

Клаудия также была довольна результатами, так как не получила ни одной двойки. Именно об этом она поспешила сообщить мне вечером пятницы.

— А завтра мы это дело отметим!

Я скучающе посмотрела на неё.

— Ура, — без эмоций произнесла я.

— Ну же, встряхнись. Экзамены позади, целую неделю мы можем тусить здесь, а потом Рождество, каникулы!

— Здорово, — безразлично ответила я.

Я лежала на кровати, пытаясь читать книгу, но разве Клаудия может подарить мне минуту спокойствия, когда я в нем так нуждаюсь?

— Ну чего ты такая? Всё ж круто!

Я согласно промычала, перелистывая страницу.

— И ты, между прочим, еще не спросила, как мы будем отмечать окончание сессии!

— И как же мы будем отмечать окончание сессии?

— Здорово, что ты спросила, — ответила Клаудия, игнорируя полное отсутствие заинтересованности в моем голосе.

Она плюхнулась на мою кровать, так, что я подлетела чуть ли ни на фут, и принялась рассказывать:

— Мы решили отправиться куда-нибудь подальше от универа. В какое-нибудь супер-пупер интересное место. Оказалось, найти его не просто, но мы все же сделали это. И знаешь, знаешь, куда мы отправляемся?

— Клаудия, не прыгай, я не могу читать когда ты трясешь кровать. И нет, я не знаю, куда мы отправляемся.

— В Эбердорф!

Я чувствовала на себе выжидательный взгляд Клаудии и поэтому оторвала взгляд от книги. Посмотрев в глаза подруги, я увидела там такой энтузиазм, такую неописуемую радость, что не смогла не улыбнуться.

— Действительно хороший выбор.

— Это не просто действительно хороший выбор, это лучший выбор, который мы могли сделать! Магических деревень во всем мире — раз два и обчелся. А Эбердорф, кроме того, находится в Баварии, откуда родом Юлий. Помнишь, он рассказывал про белые колбаски? Бавария — единственная страна, где их делают!

— Клаудия, Бавария — часть Германии. Это не страна.

— Да? Ну, я знаю, естественно. Я имела в виду, что Бавария НАХОДИТСЯ в единственной стране, где их делают.

— Я так и поняла.

— Завтра утром мы рано-рано встанем, перекусим в Шоколадушке и пойдем в город. Из каминной переместимся в Комнату Прибытия в Эбердорфе. Там нужно будет заполнить какие-то бумаги о том, что мы находимся на территории Германии и-и-и-и можно будет идти гулять, есть колбаски, пить пиво и распевать «ach du lieber Augustin» на всю деревню! А, и захвати денег чтобы заплатить за международное перемещение.

Я кивнула, и Клаудия, наконец, оставила меня в покое, занявшись подбором гардероба на следующий день.

18 декабря, суббота

Следующим утром мы встали в девять часов — «рано-рано» по мнению Клаудии — быстро собрались и вышли во внутренний двор. Там нас уже ждали Джейсон, Юлий, Юдита, Дик и Эмиль. Последнему я удивилась, но оказалось, что его позвали Дик и Джейсон. Впрочем, мне было все равно, был он с нами, или нет, потому что теперь я не испытывала к нему даже жалости. Это были его проблемы, есои он в меня влюбился, и я не собиралась нянчиться с ним, «щадить его чувства» и так далее. Мои никто не щадил.

Болтая, громко смеясь и беспрестанно перебивая друг друга, ребята шли в город. Я плелась рядом, не имея настроения участвовать в общей беседе. Чувство отчуждения снова вернулось ко мне, и я не хотела и не могла с ним бороться. Тогда я в лишний раз убедилась, что особенно одиноким человек чувствует себя в большой компании. Куда уютней я ощущала себя с человеком наедине. Например, с профессором Вейнсом! Но я дала себе обещание не думать об этом, поэтому по пути развлечения ради считала, сколько грамматических ошибок сделает Клаудия. Нет, я не ставила ей это в укор, английский не был её родным языком, хотя она и говорила на нем очень хорошо. Просто нужно было чем-то себя занять.

После удивительно длинной очереди в каминной, перемещения и нудной процедуры регистрации в Комнате Приема в Эбердорфе, «началось веселье».

После ланча в милом ресторанчике «Huhn und Hahn» мое настроение заметно улучшилось, и я даже стала принимать участие в разговорах. Поев, мы отправились гулять по центральной улочке, вымощенной брусчаткой, на которой находились магазины и кафе. Клаудия накупила себе всякой ерунды вроде ленточек в волосы, фигурок пастушек, поющих немецкие песенки и самонаполняющихся пивных кружек. Мальчиков больше заинтересовали немецкие сладости. Юдита по большей части проводила время в магазинах одежды. Я же, не зная немецкого, не могла развлечь себя посещением книжной лавки, потому ходила по пятам то за Клаудией, то за Джейсоном с Диком, то за всеми сразу, когда все выскакивали из разных магазинчиков, встречаясь на улице, и дико радуясь этому событию. В какой-то момент я сама начала наслаждаться этой неспешной прогулкой, слышавшейся отовсюду немецкой речью и местной традиционной музыкой, запахами копченого мяса и надписями над каждым вторым кабаком «Das beste Bier Deutschlands!» (прим. автора «Лучшее пиво Германии»).

Внезапно мое внимание привлекли двое у ювелирного магазинчика. Сперва я узнала женщину — это была сестра профессора Вейнса! Ошибки быть не могло. Я застыла посреди улицы, увидев, что рядом с ней был сам профессор. Ребята пошли вперед, не заметив, что я отстала, а я не могла оторвать взгляда от пары.

Профессор обнимал сестру за талию, как-то совсем не по-братски глядя на неё. Мисс Вейнс коснулась рукой золотого кулона на груди, попыталась рассмотреть его, но ей это не очень-то удалось. Оба рассмеялись, а в следующий момент молодая женщина горячо поцеловала профессора Вейнса прямо в губы.

«Так сестра значит?!», — подумала я.

Двое пошли вверх по улице, в противоположную моему направлению сторону, так и не заметив меня. Я продолжала стоять не двигаясь еще несколько секунд, вслед за чем медленно пошла в сторону, в которую удалились мои друзья. Я была удивлена, оскорблена и обижена.

И дело было не в том, что выяснилось, что у профессора Вейнса была другая, точнее просто — женщина. Хорошо, не только в этом. Но в том, что он обманул меня! Намеренно солгал, заставив думать... заставив верить... Это было так подло, так низко с его стороны!

Все еще неспособная поверить в то, что только что увидела, в то, что только что узнала, я попыталась на время скрыться от ребят, чтобы придти в себя. Чуть-чуть посидев на скамейке, я смогла это сделать, и лишь после этого нашла Клаудию. Та ничего не заподозрила.

Стоит ли говорить, что остальная часть путешествия, как бы увлекательна она ни была, не приносила мне радости.

20 декабря, понедельник

В понедельник у нас уже не было занятий, но мы все еще могли оставаться в университете, заканчивая учебные дела, посвящая себя написанию курсовых, а в моем случае — диплома, или просто мешая друзьям заниматься важными делами, как это делала Клаудия.

В тот день я шла в библиотеку, ни о чем не подозревая. Это был обыкновенный день обыкновенной недели обыкновенного месяца, такого же, как и все другие месяца, которые мне предстояло провести в одиночестве.

Но насмешница судьба не слишком меня жалует, потому что именно в тот день, спустя всего два дня после происшествия в Эберсдорфе, я должна была лицом в лицу встретиться с профессором Вейнсом.

Мы столкнулись у одного из стеллажей чуть ли не в самом дальнем конце библиотечного зала. Кажется, оба испытали неловкость, но что-то помешало Вейнсу сделать вид, что он не заметил меня, как он делал это последние две недели.

— Мисс Грейнджер, добрый день, — поприветствовал он.

— Добрый, — попыталась вежливо ответить я, но вышло не очень.

— Кажется, не для вас, — ответил профессор, его брови вопросительно взлетели вверх.

Это выглядело так мило, что я почти улыбнулась. Но мне удалось вовремя взять себя в руки.

— Он ни чуть не хуже всех других дней моей жизни, сэр, — ответила я ровно, разглядывая корешки книг.

Профессор тоже повернулся к полкам, пристально их изучая. Однако разговор, как оказалось, окончен не был.

— Занимаетесь диплом? — спросил он.

— Да, сэр, — сухо ответила я.

— И каковы ваши успехи?

— Удовлетворительны, сэр.

Профессор чуть помолчал. Боковым зрением я заметила, что он рассматривает меня краем глаза.

— Я слышал, вы сдали все экзамены на «отлично»? — произнес он как бы между делом.

— Другого сложно было ожидать, — ответила я, решив не добавлять раздражающего «сэр» хотя бы в это предложение.

— Конечно, конечно... и что же, когда вы намерены покинуть университет?

Я раздраженно вздохнула, подняв глаза вверх и как бы вопрошая у небес, сколько еще вопросов вздумает задать Вейнс.

— Двадцать третьего числа, сэр.

— Ясно.

Несколько секунд прошли в тишине. Я продолжала искать взглядом нужную книгу, и, наконец, нашла её. Но в тот самый момент, когда моя рука потянулась к ней, рука профессора Вейнса сделала то же самое. Его ладонь накрыла мою как раз на корешке старинного тома. Я вздрогнула. Профессор, который, кажется, тоже не ожидал такого, однако, не спешил убирать свою руку с моей.

— Сэр... — начала я, когда пауза затянулась.

— Что же, мисс Грейнджер, вы уже ответили профессору Ростову на его предложение? — спросил Вейнс, продолжая прижимать мою руку к книге.

Я хотела ответить, что его это не касается, но это было бы слишком грубо. В конце концов, он был моим преподавателем, хотя мы оба, кажется, слишком часто забывали об этом.

— Мне сделали предложение из Сэлемского Университета, и я обещала обеим сторонам подумать.

— Подумать над тем, кого из них выбрать, или подумать, выбирать ли вообще? — спросил профессор тихо.

Он немного приблизился ко мне, и я попыталась отстраниться. Однако моя рука все еще была в его власти.

— Сэр, я... я еще пока ни в чем не уверена.

— Помните, мисс Грейнджер, — произнес профессор низким, словно чужим голосом, — вы всегда можете остаться здесь, в университете и начать преподавать.

У меня по спине побежали мурашки. Я застыла, глядя то на потертые корешки книг, то на большую мужскую руку, накрывающую мою тонкую ладонь.

— Вы можете стать моей ассистенткой, и с вашим талантом ваша карьера полетит вверх так быстро, как вы даже не мечтали.

— Я подумаю, сэр, — ответила я, и, вырвавшись из его ловушки, поспешила покинуть и то место, где мы стояли, и библиотеку вообще.

21 декабря, вторник

На следующий день у меня была назначена встреча с деканом. Профессор Питч решила по старой привычке принять меня у себя дома, и я очень переживала, что могу столкнуться с профессором Вейнсом. К счастью, этого не произошло. И к счастью, декан решила не устраивать чаепитий на общей террасе. Вместо этого мы расположились в её гостиной, где, потягивая чай с молоком, обсуждали мой диплом.

— ... и поскольку вы решили выбрать руководителем профессора Вейнса, — вещала профессор Питч, — я не смогу помогать вам также, как раньше...

«То есть „никак“», — прокомментировала я мысленно.

-... но Персеус тоже неплохой зельевар. Просто вы должны учесть различия между курсовой работой и дипломной. Для этого я вас и пригласила. Для меня важно, какой диплом вы напишите, даже не смотря на то, что вы выбрали руководителем другого человека, куда менее опытного в таких делах, чем я. Я не стану препятствовать вам, это не в моих правилах. Наоборот, я готова помочь ценным советом. Я уже рассказывала профессору Вейнсу о том, какие правила необходимо соблюсти. Мы уже дважды встречались с ним для того, чтобы обсудить всех, кто пишет у него курсовые и дипломы. На прошлой неделе мы обедали прямо здесь, у меня дома, и он очень хвалил мой пудинг. Но тогда мы не обсудили все, что я хотела. А в субботу нас снова прервали — как раз когда мы обедали, по камину со мной связалась Нерида. У неё в тот день как раз был последний этап конкурса Мисс Зельеварение, который проводил её Университет, и она победила. Я была так рада — хотя я и ожидала, что она выиграет, она всегда была очень красивой — что не смогла больше обсуждать дела с Персеусом. Но он посидел еще не много и поговорил со мной о моей дочери. Он посмотрел все ее фотографии, и признал, что она действительно достойна звания Мисс Зельеварение. Думаю, скоро мы снова обсудим вопрос вашего диплома, но я решила поговорить и с вами, ведь вас это тоже касается.

Я почти не слушала, что говорила профессор Питч после слов «в субботу нас снова прервали — как раз когда мы обедали». Эта фраза вызвала диссонанс в моем сознании, хотя я даже не сразу поняла, что в ней было не так.

— Когда вы сказали вы в последний раз встречались с профессором Вейнсом? — спросила я.

Декан удивленно взглянула на меня, но ответила:

— В прошедшую субботу, мисс Грейнджер. А в чем дело?

— Оу, я просто была совершенно уверена, что видела его в субботу как раз во время обеда совсем в другом месте.

— Нет, — убежденно ответила профессор Питч, — это совершенно невозможно, потому что он целый день был здесь, в студенческом городке. До встречи со мной он сидел в библиотеке, потом отобедал у меня и ушел вместе с профессором Оливье, который зашел ко мне за... за чем же он зашел? Ах, они играли в вист, и им нужен был четвертый. Я не любитель этих игр, но профессор Вейнс согласился пойти. И целый вечер они провели у Оливье, я видела их в окно, они сидели на веранде.

На меня словно опрокинули ушат холодной воды. Кусочки мозаики начали складываться воедино с немыслимой скоростью.

Оборотное зелье... модифицированное... это странное поведение... постоянная спешка, если он задерживался после лекции слишком надолго...

«Я же тебе рассказывала о том, что я спрашивала про него у папы, и он сказал, что Вейнс учился не в Стоунхендже»

«Мисс Грейнджер... никогда в своей жизни не заходите в мой дом, если я сам вас не приглашу»

«Дитя мое, я уверен, существует множество людей, коих вы видите только лишь три часа в день»

«Кстати, этот ваш Вейнс. Странный тип. Кто он такой? Откуда взялся? С такими мозгами — и ни разу не засветился ни на одной самой завалящей конференции. Самородок из глубинки или его ударили по голове и в нем вдруг проснулись зельедельческие таланты?»

«А в субботу нас снова прервали — как раз когда мы обедали»

«В прошедшую субботу, мисс Грейнджер»

«он целый день был здесь, в студенческом городке»

Я не сразу услышала, что профессор Питч звала меня. Ответив ей что-то невразумительное, я поспешила покинуть её дом. Выйдя на крыльцо я, однако, не спешила уйти. Чуть-чуть поразмыслив, я постучала в соседнюю дверь — в дверь профессора Вейнса, если это действительно было его имя.

Удача была на моей стороне. Профессора не было дома, но когда я, поняв это, развернулась на сто восемьдесят градусов, то увидела его идущим по дорожке в мою сторону. Поравнявшись со мной, он поздоровался, но я не собиралась отпускать его так легко. Передо мной стоял человек, который четыре месяца водил всех за нос, принимая Оборотное зелье и выдавая себя за Персеуса Вейнса.

— Профессор, — произнесла я требовательно, когда он открыл дверь, — я могу войти? Мне нужно срочно с вами поговорить. Это очень важно.

Вейнс, кажется, растерялся на мгновение, но затем сделал шаг в сторону и позволил мне пройти вглубь дома. Я вошла в гостиную и села в одно из кресел. Профессор сел напротив и вопросительно уставился на меня.

— Я хотела бы обсудить с вами мой проект.

Брови Вейнс взлетели вверх.

— Это действительно так срочно?

— Да, сэр. Дело не терпит отлагательств.

— Что ж, в таком случае, подождите минуту, я сейчас...

Он начал вставать с кресла, но я резко встала со своего и повелительным движением руки остановила его.

— Нет, я не могу ждать ни секунды. Мы поговорим прямо здесь и сейчас.

Вейнс посмотрел на меня с подозрением.

— Хорошо, — сказала я мягче, — я солгала. Я хотела поговорить с вами вовсе не о проекте.

— А о чем же? — спросил профессор, и от моего внимательного взгляда не ускользнуло, как он мельком посмотрел на часы.

— Я хотела поговорить о... нас! — выпалила я.

— О нас? — удивился он.

— Совершенно верно. Видите ли, сэ-э-эр, — начала я своим самым нудным голосом, — ситуация, в которой мы оба оказались, положение, в которое волею судеб оказались втянуты мы оба, иными словами, все, что между нами произошло за время вашего преподавания здесь, то есть с первого сентября сего года по сегодняшний день, все это, я признаюсь вам честно, без утайки, не скрывая ничего и открывая душу целиком и полностью, так, чтобы в ней не осталось и уголка, скрытого от вашего внимательного взгляда...

Я могла бы продолжать так вечно,и Вейнс понял это. Он встал с кресла, и я была вынуждена замолчать.

— Всё это очень увлекательно, — почти гневно произнес профессор, — но я вынужден покинуть вас буквально на минуту.

— Я не могу позволить вам этого, — сказала я.

— Интересно знать, почему?

«Потому что я должна убедиться, что моя теория верна, не опасаясь поставить себя в неловкое положение ложными обвинениями. И в случае, если я права — узнать, кто скрывается под этим прекрасным обликом!» — подумала я, но вслух сказала:

— Потому что я... потому что я... мне очень трудно признаться вам в этом...

— Мисс Грейнджер, — прорычал Вейнс и в одно движение приблизился ко мне почти вплотную.

Схватив меня за подбородок, он взглянул мне в глаза. Мне показалось, что этот контакт длился вечность, тогда как на самом деле не прошло и секунды.

— Мисс Грейнджер, позвольте, я пройду, — вдруг неожиданно тихо произнес Вейнс.

Я отрицательно покачала головой. Но вдруг в дверь постучали. Я на мгновение растерялась, и профессор воспользовался этим, чтобы обогнуть меня и побежать к двери. Я побежала за ним.

— Профессор Вейнс, — воскликнул юноша, стоявший на пороге, — там профессор Питч! Я был у неё, и... ей плохо!... помогите!

Кажется, молодой человек был на грани истерики.

— Я только возьму зелья, — ответил Вейнс, скрывшись в кладовке.

Через несколько секунд он выскочил обратно, и еще через мгновение он был в покоях профессора Питч. Я хотела было пойти за ним, чтобы узнать, что случилось, но дверь оказалась закрытой.

Понимая, что сегодня я не смогу добиться от профессора Вейнса ничего, я побрела в общежитие.

22 декабря, среда

На следующий день я узнала, что профессора Питч отправили в Святого Мунго — у неё случился приступ болезни, которая донимала её уже несколько лет, и если бы не профессор Вейнс, на этот раз все могло бы кончится очень плачевно.

Мне было жаль декана, но гораздо сильнее меня волновал вопрос, кто же прятался за личиной профессора Вейнса. В том, что этот человек действительно принимал Оборотное зелье, я уже практически не сомневалась. Наоборот, за ночь с вторника на среду я успела припомнить все случаи, которые с новым знанием выглядели в новом свете. Я действительно не могла вспомнить ни одного раза, чтобы я видела его дольше двух часов подряд до нашего открытия, и — вот совпадение — дольше трех после.

Но когда в среду я отправилась в профессорский городок, чтобы найти Вейнса, мне сообщили, что он отправился домой на рождественские каникулы. Я была вне себе от злости. Он улизнул, поняв, что я его почти раскрыла. Однако, я надеялась, что он собирался вернуться после каникул.

Конечно, я боялась узнать, кем он был на самом деле. Во-первых, наверняка он был каким-нибудь сбежавшим Пожирателем Смерти — всех их так и не поймали — или просто преступником. Ведь невиновные люди просто так не принимают Оборотное зелье и не пьют его целых полгода.

Я невольно вспомнила лже-Моуди. Как же я могла быть такой глупой и невнимательной, и не догадаться обо всем раньше? И то, что Вейнс занимался модифицированным Оборотным зельем, должно было меня насторожить...

Впрочем, были еще более ужасные варианты того, кем мог оказаться профессор Вейнс, чем преступник или Пожиратель. Он мог бы оказаться почтенным старцем, или, Мерлин упаси — женщиной! Тогда мое самолюбие было бы втоптано в грязь, я бы чувствовала себя унизительно, как никогда, а мое сердце было бы в очередной раз разбито. Уж лучше бы это был преступник-мужчина, с таким ударом справиться было бы куда легче.

К сожалению, мучиться догадками и предположениями мне предстояло еще очень долго.

23 декабря, четверг

Вечером четверга мы — я, Клаудия, Дик и Джейсон — сели на поезд до Лондона. Там на платформе девять и три четверти меня встречали Гарри, Рон и Джинни. Я была очень рада их видеть, так как в последний раз до этого мы виделись очень давно. Попрощавшись с друзьями из университета, мы с моими дорогими гриффиндорцами отправились на Гриммаулд плейс, чтобы готовиться к празднованию рождества. По словам Джинни, должна была собраться большая компания старых друзей из Хогвартса, и я действительно с нетерпением ждала встречи с ними со всеми.

Возможно, Бог хочет, чтобы мы встречали не тех людей до того, как встретим того единственного человека. Чтобы, когда это случится, мы были благодарны.

Габриель Гарсиа Маркес

9 января, воскресенье

Девятого января был последний день каникул. Я к тому времени уже жила у родителей — с Гарри, Роном и Джинни я рассталась еще пятого числа.

Рождество прошло действительно весело. На Гриммаулд плейс пришла Лаванда — в девичестве Браун — со своим мужем, сестры Патил, Дин Томас с подругой и Невилл с Луной, а в Новый год в гости заглянула даже профессор МакГонагалл. Остальные, непраздничные, дни, я провела в компании Гарри, Рона и Джинни. Мы навестили семейство Уизли в Норе, посетили Хогвартс, где с удовольствием пообщались с учителями, попили чая у Хагрида и навестили могилу профессора Снейпа.

По вечерам мальчики играли в шахматы или сидели над каким-то учебным материалом, который им выдали в школе Авроров, а мы с Джинни обсуждали их с Гарри предстоящую свадьбу. Мы пролистали, наверное, сотню каталогов со свадебными платьями, обсудили список гостей, обдумали саму церемонию и составили текст приглашений.

Однако во всей этой милой суете, во всех этих воспоминаниях о днях минувших, я постоянно помнила о профессоре Вейнсе. Иногда мне удавалось не думать о нем, когда захлестывали другие эмоции, но потом мысли вновь возвращались к таинственному преподавателю.

Я пыталась логически придти к выводу, кем же он был на самом деле, но из ныне живущих магов едва ли я могла вспомнить хотя бы одного, чьи способности в Зельеварении были столь же высоки, как его. Отсюда напрашивался вывод, что я просто не знала человека, скрывающегося за личностью профессора Вейнса. Но тогда почему меня не покидало ощущение, что мы были знакомы раньше?

10 января, понедельник

Десятого числа, в понедельник, я вернулась в университет. Первым делом я отправилась к стенду с расписанием. Что касается лекций, их во втором семестре намечалось не так много, поскольку предполагалось, что мы направим все наши силы на написание диплома и подготовку к аттестационному экзамену. Те же, что стояли в расписании, были больше похожи на попытку дать нам возможность повторить уже пройденный материал, поскольку все предметы были обобщающими.

Но интересовало меня вовсе не это. Мой взгляд сразу же приковало расписание консультаций. В графе рядом с именем профессора Вейнса значилась пятница. Я досадливо поморщилась — нужно было ждать целых пять дней!

Я решила, что просто не в состоянии мучится так долго. Попросив Клаудию, которая не отставала от меня ни на секунду, поскольку «дико-дико соскучилась», занять мне место в Шоколадушке, я отправилась в Профессорский городок.

Идя по профессорскому садику — сейчас с покрытой инеем желтой травой и голыми деревьями — я куталась в теплую мантию и молилась всем известным богам, чтобы Вейнс был дома.

Однако, мои мольбы не были услышаны. Долгое время профессор не откликался, а затем открылась соседняя дверь и я увидела своего декана.

— Мисс Грейнджер, что вы здесь делаете? — спросила она.

— О, добрый день, мэм, — я отошла от двери Вейнса и подошла к профессору Питч, — Я хотела поговорить с профессором Вейнсом о моем дипломе. Его консультация только в пятницу, а мне очень хотелось кое-что обсудить.

— До пятницы он тут и не появится.

— О, как жаль! — совершенно искренне ответила я.

— А о чем вы хотели поговорить? — поинтересовалась профессор Питч. — Я могла бы вам помочь.

— Нет-нет, спасибо... кстати, как вы себя чувствуете? Я слышала, что с вами произошло перед Рождеством, и я очень переживала.

Декан тут же забыла о своем намерении поговорить о моем дипломе и принялась подробно описывать свои злоключения. Я терпеливо выслушала все, что она хотела сказать, хотя и порядком замерзла, стоя на пороге — применять согревающее заклятие мне не хотелось, поскольку это могло бы выглядеть как демонстрация моего нежелания продолжать беседу. Но, наконец, Питч высказалась и сообщила, что должна идти, поскольку скоро с ней через камин должна была связаться Нерида — дочь очень волновалась о состоянии здоровья матери, и даже намеревалась приехать проведать, но в университете её не отпустили, поскольку она была слишком ценным сотрудником.

Я вежливо попрощалась с деканом и ушла.

11 января, вторник

Во вторник мне нужно было пойти в город, чтобы купить новые перья. Клаудия не смогла пойти со мной, поскольку у них с Джейсоном были какие-то планы.

Проходя мимо Триффани колледжа, я увидела Дика в компании молодых людей. В какой-то момент я понадеялась, что он меня не заметил, или что он сделает вид, что не заметил, но он помахал мне рукой, и я была вынуждена остановиться. Он подошел ко мне, поздоровался, спросил как мои дела и куда я направляюсь. Ответив на все эти вопросы, я в свою очередь задала примерно такие же. Наконец с официальной частью было покончено, и мы оба замолчали. Это был первый раз, когда мы были наедине после поцелуя, и между нами чувствовалась какая-то неловкость.

— Кстати, спасибо за открытку на рождество, очень милая, — сказала я, чтобы нарушить тишину.

— Не стоит, — отмахнулся Дик.

— Я тоже хотела тебе послать, — солгала я, — но мои друзья, они заставили меня забыть обо всем. Ты их помнишь, Гарри, Рон...

— Да, да, конечно. Шустрые ребята.

Я покивала, говоря тем самым «что есть, то есть».

— Так... значит, ты теперь будешь писать диплом? — спросил Дик, очевидно также не зная, что сказать.

— Да. Хотя, не только.

— Серьезно? — Дик с удовольствием зацепился за тему, и на его лице появилось выражение крайней заинтересованности.

Я кивнула.

— Как раз сегодня утром прочитала на стенде объявление о том, что наш факультет собирается начать какой-то проект совместно с Мерлинс колледжем. Ну, знаешь, заклинания и зелья всегда стояли рядом.

— Да, — согласился Дик, — зелья — вообще такая наука, которая может хорошо сочетаться с практически любой другой.

— Это точно. В прошлом году пятикурсники делали проект с колледжем Кассиопеи, хотя казалось бы, какая связь может быть между зельями и астрологией!

— Да-а... — протянул Дик.

Беседа явно не вязалась. Почувствовав необходимость уйти, я сказала:

— Ладно, я пойду. У меня потом еще встреча, а в Летающей Чернильнице постоянно такие очереди.

— Да, это точно. Конечно. Ну давай, пока.

— Ага, пока.

И я поспешила уйти, хотя ощущение неловкости оставалось со мной еще некоторое время.

14 января, пятница

В пятницу я проснулась рано, предвкушая встречу с Вейнсом. Консультация начиналась в четыре, и полдня я провела в мучительном ожидании. Кажется, чем ближе было событие, тем медленнее тянулось время.

Но, наконец, часы на старой башне пробили четыре, и я вошла в аудиторию. Профессор уже был там, окруженный студентами.

— Все отошли от моего стола и сели куда-нибудь подальше! — раздался командный голос профессора. — Подходить по одному в порядке очереди.

Тут же началась суета, ребята принялись разбираться, кто пришел раньше, или искать другие аргументы, вроде возраста, курса и важности своего вопроса. Я все это время стояла в стороне. Я в любом случае была последней.

Но вот, когда все студенты расселись, Вейнс заметил меня. Не подав виду, что мое появление его коим образом задело, он принялся беседовать с каким-то первокурсником.

Консультация с каждым студентом занимала у него не больше десяти минут, и в течение часа он должен был разобраться почти со всеми пришедшими. Однако примерно через полчаса в аудиторию вошли еще трое.

Вейнс ничего им не сказал, однако я заметила довольную ухмылку на его лице. Я сразу поняла, что это значило — теперь я не была последней и не могла рассчитывать на разговор наедине. Но профессор рано радовался. Я подошла к вошедшим и сказала им, что здесь очередь, но я согласна уступить им свое место и поговорить с Вейнсом последней, поскольку моя консультация могла затянуться. Троица радостно согласилась, а я, довольная, вернулась на свое место.

Почти через полтора часа после начала подошла очередь этих самых троих ребят.

— Мне кажется, мисс Грейнджер пришла раньше, — сказал Вейнс тоном, не терпящим возражений.

— Но я уступила им свою очередь, сэр, — произнесла я, — поскольку у меня к вам масса вопросов. Зачем заставлять людей ждать?

«Вы и так могли назначить время консультации каждому персонально, чтобы не пришлось сидеть тут полтора часа», — подумала я.

— Я нахожу такое решение несправедливым, — отозвался профессор, — выходит, что они заставят ждать вас, тогда как вы пришли вовремя, а они опоздали.

— Спасибо за заботу, профессор, но я действительно готова подождать. У меня совершенно нет никаких дел этим вечером, и я наслаждаюсь пребыванием здесь.

Вейнс сузил глаза. Недовольно посмотрев на меня, он перевел взгляд на опоздавших. Те молчаливо ждали, как же разрешится ситуация.

— Что ж, если ваша совесть позволит вам... — произнес профессор тоном, выражающим все презрение, которое он будет испытывать к этим троим, если они сейчас согласятся пойти вперед меня.

— Я уверена, — сказала в свою очередь я, — что молодые люди — настоящие джентльмены, и они выполнят просьбу леди, когда она просит их пойти раньше неё.

Вейнс сжал зубы и резким жестом предложил одному из ребят сесть на стул рядом с его столом.

Через пятнадцать минут все трое покинули аудиторию.

— Мисс Грейнджер, присаживайтесь, — произнес профессор холодно.

Я прошла к его столу и села на стул. Мы оказались с Вейнсом лицом к лицу.

— Итак, я вас слушаю, — произнес профессор, делая вид, что увлечен какими-то бумагами.

— У меня возникло к вам несколько вопросов, — ответила я, — Во-первых, скажите пожалуйста, где вы учились?

— Мне кажется, это никоим образом не относится к вашему диплому, — ответил Вейнс бесстрастно, — если вы сомневаетесь в моей компетентности, вы всегда можете сменить научного руководителя.

— Я сомневаюсь кое в чем другом, сэр, — ответила я.

— Как говорил Гете, мы точно знаем, только когда знаем мало; с ростом знания возрастает сомнение, — произнес профессор.

— Давно вы здесь, сэр? — спросила я, игнорируя его слова.

— Что вы имеете в виду, мисс Грейнджер? Изъясняйтесь точнее.

— Когда я пришла, вы уже были в аудитории. Как долго вы здесь находитесь?

— Не понимаю, чем вызваны подобные вопросы, — отозвался профессор, все еще разглядывая какие-то пергаменты, но на самом деле не читая их, — я не засекал.

— А я думаю, прекрасно понимаете. И уверена, что засекали. Профессор Вейнс, нет смысла продолжать скрывать вашу тайну. Я знаю правду.

Профессор, наконец, поднял голову и внимательно посмотрел на меня.

— Неужели?

— Да, — ответила я, — единственное, что мне неизвестно — кто вы на самом деле. И, кстати, прежде, чем вы решите, что вам теперь делать, хочу сказать, что у меня в комнате сейчас сидит сова с посланием Гарри Поттеру. Там говорится о том, что профессор Вейнс — не тот, за кого себя выдает и на самом деле он принимает Оборотное зелье. Также там указана еще кое-какая важная информация, которая поможет вас разоблачить. Сова отправится к адресату сегодня в семь вечера, если к этому времени я не вернусь домой. Также в надежном месте находится дубликат послания, который станет доступен моим друзьям в случае, если со мной что-то случится.

Профессор откинулся на спинку стула и со злой насмешкой на губах театрально похлопал в ладоши.

— Думаете, что все продумали, не так ли, мисс Грейнджер? — спросил он.

— Думаю, да, — ответила я жестко, хотя внутри все словно застыло.

— А вы подумайте еще раз, — в голосе профессора звучала угроза, — Подумайте, с кем стоит иметь дело, а с кем — нет. Вы, глупая, самонадеянная девчонка.

— Я требую, чтобы вы сказали мне, кто вы на самом деле, — отчеканила я.

— И зачем мне это делать, позвольте узнать?

— Возможно, я решу, что ваша «маскировка» оправдана, — ответила я, — возможно, вы вовсе не преступник, а просто человек, попавший в беду. И тогда я помогу вам. В противном случае, я буду вынуждена сообщить о вас в аврорат. У меня там множество знакомых, и мои друзья тоже будущие авроры. Поверьте, вам лучше сказать мне правду.

Профессор некоторое время смотрел на меня. Я подалась к нему на встречу и успокаивающе сжала его руку.

— Сэр, вам действительно лучше рассказать мне всё.

Профессор встал, убирая мою руку со своей. Я тоже встала.

— Хорошо, приходите завтра ко мне домой, поговорим там в спокойной обстановке.

— Нет-нет, сэр! Я должна узнать сегодня!

— Мисс Грейнджер, — профессор вышел из-за стола и начал подталкивать меня к выходу, — имейте терпение. Завтра в два часа дня я буду ждать вас.

— Я вам не доверяю. Вы снова сбежите, — сопротивлялась я.

— Я обещаю, что не исчезну, и завтра мы поговорим.

— Как я могу верить вам, когда все ваша жизнь здесь — обман, и все, что вы делаете это...

Профессор прервал мою речь. Подхватив меня за талию так, что мои ноги перестали касаться пола, он вынес меня в коридор, опустил на землю, и закрыл дверь в аудиторию прямо перед моим носом.

Я стиснула зубы от досады, но все же не стала упрямиться и пошла в общежитие. В конце концов, теперь профессор Вейнс был в ловушке.

15 января, суббота

Утром субботы я получила сову от профессора Вейнса. В письме он в лаконичной манере изложил желание видеть меня в своем доме в час пятьдесят три, и ни минутой позже. Я отослала ему сову с не менее лаконичным ответом, сообщающим о моем согласии.

На самом деле, такое послание говорило о том, что профессор действительно собирался поговорить со мной, а не был где-нибудь на пути на Ямайку. Это вселяло определенные надежды. Значит, он действительно не был смертельно опасным преступником, которому было чего опасаться. Либо же он был до чрезвычайности глупым и не считал, что я могу причинить ему вред. Совершенно напрасно, надо отметить. Впрочем, за время нашего знакомства он зарекомендовал себя как умный и прозорливый человек. Внутренний голосок шепнул, что именно поэтому мне стоило быть осторожнее, но уверенность в собственной смекалке заглушила этот предостерегающий шепоток.

Я намеренно вышла пораньше и еще около двадцати минут гуляла по Профессорскому садику, стараясь успокоить собственные нервы и продумать все возможные исходы сегодняшней беседы.

Наконец, пришло время идти к Вейнсу. Нервы за время недолгой прогулки так и не успокоились, и я все-таки достала из кармана Глоток Спокойствия — мутно-зеленое зелье с приятным запахом мелиссы. Я взяла его на крайний случай, и, в конце концов, поняла, что случай настал. Действие глотка оказалось незамедлительным: дышать стало легче, шея и спина чуть расслабились, в животе прекратились неприятные спазмы. Теперь я была действительно готова к встрече с неизвестностью.

Ровно без восьми два — я сверилась с часами на Старой Башне — я постучала в ставшую знакомой деревянную дверь цвета вареной сгущенки. Профессор открыл почти моментально. Он безмолвно предложил мне пройти в гостиную, где я заняла одно из кресел. Вейнс, как водится, сел напротив.

— Итак, вы все знаете, — без вежливых церемоний произнес он.

Я кивнула.

— Я был уверен, что ваш хваленый ум поможет вам понять всё гораздо раньше, — холодно и совсем не по-Вейнсовски произнес профессор, — Но, очевидно, вы не настолько сообразительны, чтобы разгадать такую загадку без случайной встречи с моим «двойником».

— Но как я могл... откуда вы знаете? Откуда вам известно об Эберсдорфе? — воскликнула я, осознав, что ничего о встрече в Германии не говорила.

— Я узнал об этом еще когда вы были в этой комнате в прошлый раз и глупейшим образом пытались вывести меня на чистую воду, — сообщил Вейнс и на его красивом лице появилась недовольная гримаса, — Признаться, тогда я усомнился в вашей разумности, но когда вы пришли ко мне на консультацию, во всеоружии, с угрозами и Следящим зельем... те капли уважения, которые у меня были по отношению к вам, вернулись на свое место.

— Вы распознали Следящее зелье, — произнесла я негромко.

— Естественно, мисс Грейнджер, я распознал Следящее зелье, — ответил он, сделав ударение на второй части предложения, — Я — спешу вам напомнить — зельевар. Даже не смотря на то, что вы не знаете, где я учился, вы не могли не осознать этот факт. Оборотное зелье не придает вместе с внешностью особых талантов, поэтому можете быть уверены, способности к зельеделию меня не оставляют вместе с этим обликом.

Говоря об «этом облике» Вейнс снова поморщился, давая мне понять, что нынешняя внешность ему неприятна.

— Кроме того, мисс Грейнджер, — продолжил свою речь профессор, откидываясь на спинку кресла, — я достаточно разбираюсь в людях, чтобы понять, что вы не из тех кто просто так будет хватать своего преподавателя за руку. Этот жест настолько выбивался из вашего образа, что я счел необходимым проверить поверхность руки на наличие нежелательных элементов, — Вейнс сделал небольшую паузу, — Хитро, но не достаточно, мисс Грейнджер... Если бы не полное удовлетворение жизнью, которую я здесь веду и уверенность в том, что вы не причините мне хлопот, я бы без труда исчез из Англии, и вы бы так никогда и не узнали, кем же был ваш таинственный профессор Вейнс.

— Следящее зелье невозможно удалить в течение двух дней, — сказала я уверенно.

— Спешу заверить вас в обратном, — сухо отозвался профессор. — Специфика моей работы предполагала необходимость антиследящего зелья, чему я и посвятил почти год своей жизни.

— Боже мой, кто вы? — воскликнула я.

Какой-то гений-зельевар, работавший тайным агентом и сейчас скрывающийся от властей? Или от преступников? Или и от тех, и от других одновременно?

— Я был уверен, что узнав, что я принимаю Оборотное зелье, вы сразу же это поймете. Очевидно, я все же переоценил вас.

Я недовольно поджала губы. Затем ответила:

— Как я могла сделать это? Я о вас вообще ничего не знаю!

— Совершенно? — спросил профессор, одна бровь вопросительно поднялась.

— Сэр, я понимаю, что теперь у вас есть три часа, чтобы вести разговоры, но достаточно этих словесных баталий, — сказала я почти спокойно.

Хотя, если бы не Глоток Спокойствия, я бы, наверное, уже билась в истерике. С другой стороны, если бы не он, я бы соображала куда быстрее — глоток имел побочный эффект, оказывая не очень благоприятное влияние на скорость мышления.

— Я принял зелье ровно в одиннадцать, — ответил мне профессор, — С боем часов моя внешность изменится, и всё раскроется.

Я закатила глаза.

— Не замечала раньше за вами такой любви к драматическим эффектам.

Вейнс просто смотрел на меня.

— Но при этом утверждаете, что вам обо мне ничего неизвестно, — сказал он, после нескольких секунд тишины.

Я устало вздохнула.

— Вы преподаете зельеварение, — ответила я, словно отвечала нудный урок, — вы просто гений в этой области, но это мало помогает. Единственный зельевар, чей талант мог бы сравниться с вашим, должен был умереть чуть больше десяти лет назад на шестьсот шестьдесят шестом году жизни по причине того, что он уничтожил философский камень, который и поддерживал его жизненные силы.

— Ваше сравнение с Николасом Фламелем мне нравится, но оно не имеет к делу совершенно никакого отношения.

Мои плечи поникли. Я не могла позволить себе не решить загадку до того, как правда станет слишком очевидна, но и идей у меня совершенно никаких не появлялось.

— Неужели вы так и не найдете ответ самостоятельно? — спросил Вейнс, словно вторя моим мыслям.

— Найду! — ответила я, мой мозг лихорадочно работал.

— Но я же ничего о вас не знаю, — отчаянно прошептала я несколькими секундами позже.

— Я с вами не согласен, — ответил профессор Вейнс, на лице его было написано любопытство.

«Вейнс!», — вдруг что-то щелкнуло в сознании.

— Я знаю ваше имя, — пролепетала я.

Профессор чуть склонил голову на бок.

— Персеус Вейнс...

Я достала из рукава палочку и начертила в воздухе светящиеся буквы, составлявшие имя профессора. Не отрывая от них взгляда, я начала медленно перемещать их, пытаясь поставить в новом порядке. Не веря тому, что происходило, я составила имя.

— Северус, — раздался мой шепот.

Затем фамилию.

— Снейп.

В этот момент раздался звон колокола на Старой Башне и лицо человека, сидящего напротив — такое красивое лицо! — стало меняться, словно кто-то невидимый мял его.

Я сморщилась — зрелище было не из приятных. Впрочем, самому профессору тоже было не очень хорошо. Я помнила свою собственную трансформацию от Оборотного зелья — это была довольно болезненная процедура.

Наконец, передо мной предстал человек, которого я никак не ожидала увидеть здесь — увидеть когда-либо снова!

Можно ли было вообразить удивление большее, чем то, которое я испытала тогда? Это был шок, потрясение... Я просто не могла поверить своим глазам.

— Но как? — вырвалось у меня.

— Что именно «как»? — язвительно спросил — о боги! — профессор Снейп.

Раздался смешок, затем громкий смех — именно такой выход нашли мои эмоции, когда я услышала до боли в сердце знакомый голос.

Когда профессор поднялся со своего кресла, я подняла руки к лицу, как бы защищаясь, и произнесла:

— Только не бейте меня!

Профессор опешил.

— Почему я должен вас бить? — спросил он.

Мои губы дрогнули. Я опустила руки.

— Просто когда у людей случается истерика, их иногда бьют по лицу, — ответила я.

— У вас истерика? — поинтересовался Снейп, медленно садясь обратно в кресло.

— Я уже не знаю. Мне кажется, я сошла с ума.

Затем я прижала ладонь к губам и почувствовала, как в уголках глаз накапливаются слезы. Все вокруг стало мутным, но я все еще видела, что профессор наблюдал за мной.

— Вы ведете себя неадекватно. Вы что-то принимали, прежде чем придти ко мне? — спросил он.

— Неадекватно? А какой считается «адекватная» реакция в данной ситуации? — спросила я, а затем добавила, — и объясните же мне, как? Вы же... вы же мертвы! Я сама, — тут слезы покатились по щекам, — я сама ходила на вашу могилу в рождественские каникулы.

— Какая трогательная забота о моей скромной персоне.

— Вы, очевидно, живы...

— Очевидно.

Мысленно я облегченно вздохнула — я все еще боялась, что то, что я перед собой видела — что-нибудь вроде призрака, выпившего какого-нибудь модифицированного зелья, коих у профессора в арсенале было, судя по всему, немало.

— Как это объяснить? То есть, вашего тела я действительно не видела... — на этих словах я не к месту покраснела, — но ведь Визжащая хижина сгорела, поэтому это было вполне логично. К тому же авроры зафиксировали присутствие ваших останков.

По моему телу пробежала дрожь — было так странно и неприятно говорить об этом.

— Мизинец левой ноги, — сухо ответил Снейп.

Мои глаза в ужасе расширились.

— Вы специально... оставили его, — профессор хмыкнул, — и подожгли хижину, чтобы мы затем решили, что вы сгорели при пожаре, а вы, тем временем, куда-то сбежали? — спросила я.

Ответом был краткий кивок головой и слова:

— Вы демонстрируете чудеса эрудиции, мисс.

— Подождите, а змея? Я сама видела, как она укусила вас, как вы, ну, потеряли сознание. Вы выглядели мертвым.

— Что ж, думаю, некоторые объяснения все же будут уместны, — ответил Снейп со вздохом, — Вы могли обратить внимание, что я стараюсь заготовить зелья на все случаи жизни? Эта змея никогда не внушала мне доверия. Антидот, который я создал к её яду, впитывается с кровью. Достаточно было раздавить флакончик, лежащий в кармане — и через час после укуса я был способен продумать план действий и осуществить его.

— Но зачем было делать все это? То есть... ох! Потому что вас обвиняют в убийстве профессора Дамблдора, — ответила я сама себе.

— Кроме того, я бывший Пожиратель Смерти, — напомнил профессор.

— И нет никаких доказательств вашей невиновности...

— ...Поскольку я виноват...

— Это ужасно... — произнесла я, — вы не заслуживаете, чтобы с вами так обошлись...

— Ваша способность к состраданию не может не восхищать, — ядовито отозвался профессор.

Я подалась вперед.

— Да что с вами такое? — спросила я. — Еще недавно вы спокойно разговаривали со мной, а теперь, когда я узнала правду, когда вам не нужно ничего от меня скрывать, вы ведете себя... ведете себя...

— Осторожнее в выражениях, мисс Грейнджер, — предупредил профессор Снейп, — я всё еще ваш преподаватель.

— Всё то время, что вы были здесь, — произнесла я, не обращая внимания на его слова, — вы вели себя... по-человечески. Иногда я вас не понимала, иногда вы делали что-то такое, что просто ставило меня в тупик. Но вы не были невыносимым грубияном, бесчувственным человеком, которым пытаетесь быть сейчас. Зачем вы делаете это? Я... я не причиню вам вреда, нет нужды так обращаться со мной.

— Вы не причините мне вреда — как любезно с вашей стороны пообещать мне такое. Однако, мисс Грейнджер, вы, с вашими семью пядями во лбу, должны понимать, что настоящий я — это то, что вы видите перед собой сейчас. Некрасивый сорокалетний мужчина, которого все считают мертвым.

— Нет, — твердо ответила я, — это неправда. Сейчас вы намеренно пытаетесь вывести меня из состояния равновесия, чтобы вы могли управлять ситуацией и, если что, в любой момент выставить меня за дверь. Однако настоящий профессор Снейп работал со мной в лаборатории, защищал на конференции и ужинал в ресторане. Вы не могли играть тогда!

— Однако же я играл. Представьте, что вы по той или иной причине скрываетесь под Оборотным Зельем. Вы появляетесь где-то, где ожидаете не встретить ни одного знакомого человека. И вдруг среди множества новых лиц видите лицо человека, который без колебаний угадает в вас ВАС, стоит вам начать вести себя так, как ведете обычно. Какую тактику поведения вы бы выбрали в данном случае?

Я молчала.

— Совершенно верно, — профессор ответил за меня, — вы бы начали вести себя совершенно в противоположной вашей природе манере. Если вы добры и застенчивы, вы бы стали изображать негодяя или распущенного повесу. Если ваш родной язык — сарказм, а замкнутость — единственная черта характера, которую нельзя назвать отрицательной, то стоит стать воплощением вежливости и обаяния. Что я и пытался сделать, и, судя по всему, небезуспешно.

Я обняла себя, глядя куда-то в пространство. Было слишком сложно принять истину. С мыслью о том, что профессор Вейнс — кто-то другой, я успела свыкнуться за время рождественских каникул, но то, что на самом деле он — профессор Снейп, и главное, что профессор Снейп жив, не укладывалось у меня в голове.

— Хорошо, — произнесла я на удивление ровным голосом, — я понимаю, зачем вы старались быть милым — хотя получалось это у вас, надо сказать, с переменным успехом — но зачем вы пытались понравиться мне?

— Я не делал ничего подобного, — ответил профессор твердо.

— Нет, делали. Как иначе объяснить ваше поведение? Во-первых, если вы боялись, что я вас узнаю, зачем намеренно обращали на меня повышенное внимание?

Снейп задумчиво потер подбородок.

— А во-вторых? — спросил он, но я не собиралась позволить ему отвлечь меня.

— Сначала ответьте на это, — требовательно сказала я.

— Что ж, было две причины. Первая — я опасался, что начну слишком демонстративно вас игнорировать, и тогда вы что-нибудь заподозрите.

— Но это глупо! — воскликнула я. — Я бы никогда ни о чем не догадалась.

— Я уже сказал, что был тогда лучшего мнения о ваших умственных способностях.

— Прекратите меня оскорблять, сэр, или мне придется ответить тем же, — сказала я недовольно.

— Я трепещу, — сардонически ответил Снейп.

Я сложила руки на груди, и мы оба замолчали. Мое любопытство, однако, быстро побороло мою гордость, и я спросила:

— Ладно, а вторая причина?

— Вторая — любопытство.

— Любопытство?

— Совершенно верно. Мне стало любопытно, кем вы стали спустя пять лет. Это немалый срок, и мне было интересно, что стало с золотой троицей Хогвартса после школы, остались ли ВЫ все той же всезнайкой, постоянно раздражающей поднятой рукой и способностью цитировать учебники.

— И каковы результаты ваших исследований, сэр? — спросила я, действительно желая узнать ответ.

Снейп посмотрел на меня, чуть сузив глаза.

— В вас поубавилось уверенности в себе — очевидно, вы поняли, что хорошая память это не все, что нужно женщине для счастья.

Я поджала губы. Эти слова обидели меня — ведь всегда особенно больно слышать нелицеприятную правду о себе — и я почувствовала неприятный комок в горле.

— Наш с вами разговор порождает у меня больше вопросов, чем дает ответов, — сказала я, стараясь сменить тему и справиться с эмоциями.

— Вот уже несколько минут я занимаюсь тем, что отвечаю на все ваши вопросы, неблагодарное создание. Больше такого не повторится, поэтому сделайте нам всем одолжение и попытайтесь собраться с мыслями и спросить всё, что вас интересует.

— Да... я... что ж, объясните тогда, что значил наш последний разговор в библиотеке? Чего вы добивались?

Лицо профессора Снейпа было не читаемо, но по долгой паузе я поняла, что это был тот вопрос, ответ на который он не слишком хотел давать.

— Вы не должны ехать в другой университет. Вам нужно остаться здесь.

Я удивленно подняла брови.

— Почему? И почему вы говорите это только сейчас? Когда мы были в ресторане, и я спросила вашего совета, вы не пытались убедить меня в том, насколько плоха эта идея.

— Профессор Вейнс не давит на своих студентов и дает им возможность делать свой выбор самостоятельно.

— А профессор Снейп?

— А профессор Снейп давит.

Я поджала губы, мой взгляд блуждал по комнате, словно пытался найти подсказку, как найти общий язык с хозяином дома.

— Почему вы считаете, что мне не стоит ехать? — спросила я, наконец.

— Это глупая идея.

— Профессор Ростов так не считает.

— Значит, он тоже глупый.

Я сжала зубы.

— Он не...Ладно... ладно, сменим тему, — пробормотала я, понимая, что мой собеседник не склонен продолжать конструктивную беседу в заданном направлении, — а что насчет... что насчет проекта? Зачем вы рассказали мне о дисфолиде и о том, что продлили действие Оборотного зелья? Ведь это могло заставить меня заподозрить что-то неладное.

— Мне нужен был помощник. Я не мог уделять работе над модифицированным зельем достаточно времени, и мне нужен был кто-то, кто делал бы основную работу за меня. Лучшего кандидата на эту роль, чем вы, я найти бы не смог. После вашей небольшой, но пламенной речи в архиве в мою защиту, я лишь убедился в правильности своего выбора, поскольку понял, что даже если вы поймете, что я не просто исследую Оборотное зелье, но и принимаю его, вы не будете для меня угрозой.

— Понятно. И что вы намерены делать дальше? — спросила я.

— Ничего особенного, — ответил Снейп, — я уверен, вы не станете никому рассказывать обо мне, поэтому я просто продолжу преподавательскую деятельность.

— Мм... — протянула я, — только теперь вам не нужно будет притворяться, что я вам нравлюсь, — сказала я и натянуто улыбнулась.

— Хотя бы ради этого стоило рассказать вам правду, — согласился профессор.

Внезапно кто-то постучал в дверь. Мы со Снейпом одновременно посмотрели в сторону прихожей. Профессор молча встал и вышел из комнаты. Через минуту он вернулся, но уже в образе профессора Вейнса. Я не стала спрашивать, кто это был, а профессор не стал мне об этом сообщать.

— Итак, мисс Грейнджер, у вас есть еще какие-то вопросы? — спросил он.

Я молча смотрела на преподавателя, не имея сил сказать что-либо. Это было так странно, видеть вместо Снейпа — Вейнса. Как будто бы минуту назад я разговаривала со школьным учителем, а теперь вернулся мой профессор, молодой и красивый, и который мне даже нравился... Но ведь это всё равно был Снейп!

Я прижала холодную ладонь ко лбу и прикрыла глаза.

— Это вызывает диссонанс, не так ли? — услышала я голос профессора Вейнса. — Вы видите красивую картинку, но знаете, что на самом деле это уродство.

Я открыла глаза.

— Нет, я вовсе не...

— Не спорьте. Все эти сказки про «внешность не имеет значения» и «мужчина должен быть красивее обезьяны» — полная чушь. Вы ведь были готовы влюбиться в своего профессора Вейнса, но теперь, когда знаете, кто он на самом деле...

— Я не была готова влюбиться! — воскликнула я, а затем спокойней добавила, — И я не знала, что вас так волнует внешний вид.

— Меня он совершенно не волнует, он волнует вас.

— А с каких пор вас волнует, что волнует меня?

Мы оба внимательно и с долей раздражения посмотрели друг другу в глаза, понимая, что это противостояние ни к чему не приведет. Наконец, профессор произнес:

— Я думаю, я ответил на все ваши вопросы. Вы можете быть свободны, мисс Грейнджер.

Я кивнула и поднялась на ноги.

— Спасибо, что потратили на меня время, сэр, — сказала я идеально вежливым тоном, — Я даю вам обещание, что ни один человек не узнает о вас от меня, если вы сами не дадите на то разрешения.

Профессор молча кивнул.

— До свидания, мисс Грейнджер, — уже у двери произнес он.

— До свидания, профессор Вейнс, — ответила я и ушла.

По пути к общежитию я пыталась осмыслить все, что произошло. Мысленно проиграв весь наш диалог несколько раз, я пришла к заключению, что сделала все неправильно. Нужно было вести беседу иначе, задать другие вопросы... Ситуация как будто прояснилась, но у меня осталось впечатление, что я так ничего и не знаю. Словно профессор приоткрыл завесу тайны, так и не показав мне главного. Неприятное, тяжелое чувство осталось у меня на душе. Неопределенность в будущем угнетала, то, что меня полгода водили за нос — расстраивало, а то, что профессор Вейнс — такой замечательный профессор Вейнс! — оказался профессором Снейпом — приводило в замешательство. Даже единственный светлый момент во всей этой истории, тот факт, что профессор Снейп был жив, омрачался тем, что этот заслуживающий, наконец, личного счастья человек был вынужден скрываться и пить Оборотное Зелье.

А я ведь даже не спросила, кем был тот человек из Германии, чьи волосы использовал Снейп! Обрушившиеся новости действительно выбили меня из колеи.

Чем ближе я была к общежитию, тем более несчастной себя чувствовала. Перешагивая порог нашей с Клаудией комнаты, я как раз сокрушалась над своей тяжкой женской долей и неудавшейся личной жизнью. Слез пока не было, но я чувствовала, что они на подходе.

Переодевшись в бесформенную фланелевую рубашку и свободные штаны, я достала из нашего с Клаудией потайного шкафчика ведерко карамельного мороженого и упала на кровать. Затем взглянула в сторону письменного стола Клаудии: там у неё стояла Марина — волшебная музыкальная ракушка. По мановению моей волшебной палочки из ракушки зазвучали минорные аккорды лиричной песни «А ты сел на метлу и крикнул „прощай!“» и я дала волю слезам. Поедая мороженое, я слушала одну за другой грустные песни, и плакала, и упивалась жалостью к себе.

Спустя какое-то время в комнату вошла Клаудия. Сперва я расстроилась, поскольку рассчитывала побыть одна, но взглянув на подругу, я словно увидела собственное отражение — волосы растрепаны, глаза опухшие, нос красный, на щеках — мокрые дорожки растекшейся туши.

Взглянув на меня и не сказав ни слова, Клаудия подошла, села на кровать, поджав ноги под себя, и наколдовала ложку.

Я кивнула головой, как бы спрашивая, что произошло. Пытаясь набрать на ложку как можно больше моего мороженого, она ответила:

— Я толстая.

Я нервно рассмеялась.

— Я не настроена спорить на эту тему, тем более сейчас и с тобой, — предупредила подруга.

Я знала почему — Клаудия не была толстой, но её формы всегда отличались пышностью, тогда как я ни выдающимся бюстом, ни такими округлыми бедрами не обладала. И обычно моя дорогая подруга была довольна своей фигурой, за исключением таких вот моментов. Обычно причиной подобных маленьких истерик были ссоры с Джейсоном. Он говорил какую-нибудь глупость, естественно, не имея в виду ничего такого, и Клаудия заливалась горючими слезами и начинала восхвалять мою «худобу».

— А ты? — спросила она, снова тянясь ложкой в ведерко с мороженным.

— А я одна сижу в кварти-и-ире, — вместо ответа пропела я, вторя женскому голосу, раздающемуся из ракушки, — уже без десяти четы-ы-ыре, камин молчит, и нет сов-ы-ы-ы, забыл о Каролине ты-ы-ы-ы...

18 января, вторник

Во вторник по расписанию у меня не было лекций, и я решила с самого утра пойти в библиотеку. Не смотря на все «непонятки», как называла их Клаудия, в личной жизни, нужно было продолжать учиться. Тем более, чтение древних манускриптов и новейших исследований как ничто другое помогает отвлечься от ненужных мыслей.

А в тот раз мне особенно повезло — одна из книг в моем списке, составленном мною же по каталогам, оказалась написана живым легким языком, и, читая её, я позабыла обо всем на свете.

Однажды Клаудия сказала, что если я вдруг решу написать книгу, я должна сделать все возможное, чтобы она была ценна не только с научной, но и с литературной точки зрения, потому что обычные научные труды читать скучно по причине их занудности и сухости. Тогда я сказала ей, что смысл и суть этих трудов — в передаче важной информации, а не в красивом слоге, но теперь я почувствовала, насколько это увлекательнее, читать книгу по зельям, написанную «легким стилем».

Перелистывая очередную страницу, я на мгновение подняла глаза, и только опустив их, осознала, что увидела. Прямо напротив меня сидел профессор Вейнс-Снейп, лишь три стола разделяли нас. Решив сделать вид, что не заметила его, я уставилась на страницы, но теперь я не видела ни букв, ни самой книги. Мое сознание было полностью сосредоточено на профессоре. Переворачивая страницу в очередной раз, несмотря на то, что я не дочитала даже первый абзац разворота, я снова мельком посмотрела поверх большого тома. Профессор что-то увлеченно читал, даже не обращая на меня внимания. Я решила воспользоваться этим и чуть-чуть за ним понаблюдать, но стоило мне подумать об этом, как он поднял глаза, взглянув прямо на меня. Я испуганно опустила глаза, чувствуя, что сердце бьётся где-то в горле. Затем я поругала себя за такое поведение. Я рассчитывала вести себя «как ни в чем ни бывало», тогда как мое поведение этому стремлению совсем не соответствовало. Я снова посмотрела на профессора, на этот раз смело, без утайки — я решила поздороваться с ним, так, как бы и поступила, не знай я о его маленькой тайне. Но он уже вновь смотрел в свою книгу. Тогда я тоже вернулась к чтению.

Но ненадолго. Скоро мой взгляд снова застыл на профессоре. Тот, вероятно почувствовав, что я на него смотрю, тут же оторвался от книжки и взглянул на меня. Я не сразу заметила это, поскольку была погружена в размышления, но только до моего сознания добрался сигнал, и я вознамерилась кивнуть в знак приветствия, как профессор снова уткнулся в лежащую перед ним книгу. Судорожный кивок, который я изобразила, остался им незамечен. Я закатила глаза, недовольно вздыхая. Только я могла просидеть десять минут, постоянно встречаясь с человеком взглядами, и поздороваться, когда он этого не видит!

После этого маленького фиаско я решила все же сосредоточиться на чтении. Тем более, что я уже потеряла суть размышлений автора и мне пришлось перелистывать страницу назад. Спустя две или три минуты, я мельком взглянула на профессора и заметила, как он опустил глаза. Я тоже опустила, но через секунду снова подняла и решила не опускать их, пока, наконец, не поздороваюсь с ним. После этого, была уверена я, мы бы оба успокоились и смогли поработать. Однако теперь человек напротив меня, кажется, намеренно не отрывался от книги — скорчив заинтересованное лицо, он как будто бы несколько раз перечитал один и тот же фрагмент, затем задумчиво потер подбородок, поводил указательным пальцем по нижней губе, посмотрел куда-то на потолок, словно пытался что-то припомнить, снова уткнулся в книжку. Всё это он делал, избегая даже смотреть в мою сторону.

Я сердито сузила глаза.

Чуть отодвинув от себя книгу, я достала из сумки пергамент и перо. Чернильница на столе была наполнена чернилами, и я принялась с интересом выписывать из книги некоторые предложения или даже абзацы. Бездумно переписывая пассажи из книги, я действительно смогла немного отвлечься от окружающего мира.

Наконец настало время ланча. Я начала вставать из-за стола, когда заметила, что профессор начал вставать в тот же момент. Очевидно, от его внимания это тоже не укрылось, поэтому он сделал вид, что просто хотел поправить стул и сесть поудобнее. Я поджала губы и, убрав в сумку все свои вещи, направилась к выходу. Проходя мимо профессора, я остановилась у его стола и, фальшиво улыбнувшись, максимально вежливым тоном произнесла:

— Профессор Вейнс.

Профессор быстро встал со стула. Коротко кивнув, он сказал приветственное «Мисс Грейнджер», и, дождавшись, пока я отойду, снова сел на стул — я оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть это, и то, как он устало потер лицо руками.

В Обеденном зале меня уже ждала Клаудия.

— Как библиотека? — спросила она. — Еще стоит?

— Да. Стоит и говорит, что соскучилась по тебе, — ответила я.

— Глупости, я была там всего... всего... какое-то количество дней назад! Зато сегодня мы с Джейсоном были в городе, и я увидела там супер-пупер классное платье. Оно такое атласное, цвета как твоя рубашка примерно, только чуть-чуть розовее, с такими лямочками вот здесь и здесь, и они как бы уходят назад, вот так вот и потом сюда...

— Клаудия, я не понимаю твое объяснение, — прервала подругу я, краем глаза замечая, что в Обеденный зал вошел профессор Снейп.

— Дай я лучше нарисую. У тебя есть пергамент?

— Это так срочно?

— Да-да, дай, пока я не забыла.

Я со вздохом достала из сумки пергамент, с которым работала в библиотеке и протянула его Клаудии. Та начала палочкой вычерчивать на нем рисунок, как вдруг замерла.

— Что это за чушь? — спросила она.

Я взглянула в её сторону.

— Я выписывала из книжки всякие... моменты. Это для диплома.

— Мерлин мой и всё его потомство! Что за фигню ты читаешь? Как ты вообще понимаешь этот бред?

Я заглянула в свой собственный лист. Пробежав глазами по абзацам, я была вынуждена согласиться с тем, что более бессвязного текста еще поискать. Кроме того, в некоторых местах были явные описки — где-то одна и та же строчка повторялась дважды, а где-то были написаны неправильные слова, о чем Клаудия тут же поспешила сообщить.

— Что это значит, «в таких условиях нужно помнить не только о том, что поздороваться влияет на зелье как катализатор...»? — спросила она.

Я хмыкнула.

— Потом расскажу.

...

— Понимаешь, есть один человек...

— Парень?

-Мм, ну да, в общем, парень.

— В смысле?

— Да парень, парень. Он вроде как... то есть теперь я это понимаю... раньше я не знала, а теперь, когда кое-что произошло, я поняла, что он мне нравился.

— НравиЛСЯ? — уточнила Клаудия.

Мы гуляли по территории университета — после ланча я решила не идти в библиотеку, а Клаудия жаждала узнать мою таинственную историю. Вокруг было довольно пустынно, так как большинство студентов были на лекциях, и встречались только пятикурсники и профессора, да прочие сотрудники университета.

— Понимаешь, теперь я узнала о нем кое-что, и это в корне меняет дело, — продолжила я свою сложную историю, стараясь не раскрыть правды, но передать суть.

— Он гей?

— Да нет же! Просто... он не совсем тот, за кого себя выдает. И теперь, когда я знаю, кто он на самом деле, я не могу... он не может мне нравится.

— Он — женщина? — заговорщицким шепотом спросила подруга.

— Нет, слава Мерлину.

— Он — преступник?

— Для меня — нет.

-Гермиона, расскажи, кто он! Иначе я умру от любопытства!

Я отрицательно покачала головой.

— Извини, но я не могу. Я пообещала, что никому не скажу. Я и сейчас частично нарушаю обещание.

На самом деле, если закрыть глаза на обещание, я не была уверена, что Клаудия сможет держать рот на замке, но ей об этом знать было не обязательно.

— Ну ладно же, коварная. Продолжай.

— Как я сказала, нравится он мне не может, хотя, когда я его вижу... я так себя чувствую... как будто не в своей тарелке, но это не совсем неприятно. Но мне приходится все время помнить о том, кто он на самом деле. И я не знаю... это так ужасно, ты думаешь, что знаешь человека, готова его полюбить, и вдруг понимаешь, что он совсем другой. И тогда становится непонятно, что же делать со своей симпатией.

— Я тебя понимаю. Один мой бывший парень всё время изображал из себя крутого качка, а потом оказалось, что это были просто чары! И спали они в самый пикантный момент... Я не знала, что мне делать, плакать, или смеяться.

— Ну вот. Ты меня понимаешь, — констатировала я с усмешкой.

19 января, среда

Вечером следующего дня мне предстояло идти на одно мероприятие — профессор Оливье, который вел у нас Магловедение, устраивал званный ужин в честь своего юбилея, ему исполнялось шестьдесят. Кроме коллег, он пригласил несколько студентов, и я была среди них. Мне не нравилось думать, что причиной тому было мое происхождение, но выходило, что большинство приглашенных ребят были маглорожденными или полукровками.

Я не долго думала, кому предложить пойти со мной в качестве спутника — выбор пал на Эмиля, ибо я знала, что он не откажется, что я не буду чувствовать себя с ним неловко, что он не встречается с моей подругой и не является моим школьным учителем, который пьет Оборотное Зелье.

Одолжив у Клаудии одно из её платьев самого спокойного цвета — цвета красного вина, я убрала волосы в вечернюю прическу и позволила Клаудии поколдовать над моими ногтями.

— На тебе это платье сидит лучше, чем на мне, — ныла подруга, подбирая цвет для маникюра, подходящий к платью.

— Ты все равно его не носишь.

— Вот поэтому и не ношу. Уж теперь-то точно не буду, когда увидела, как оно сидит на тебе. Только знаешь, нужно какое-то украшение. У тебя есть какой-нибудь золотой кулончик на короткой цепочке?

— Есть-есть, заканчивай, пожалуйста, поскорее, Эмиль уже, наверное, ждет меня.

— Оо, бедный парень. Когда он увидит тебя, он захочет повеситься.

— Клаудия!

— Что? Ты же не собираешься отвечать ему взаимностью, а видеть такую красоту, и знать, что она тебе не достанется... это тяжело. Наверное. Мне-то такого испытывать не приходилось.

Я закатила глаза. Клаудия была не исправима.

Наконец, со сборами было покончено, и я спустилась во внутренний дворик общежития, где меня уже ждал Эмиль. Он выглядел очень мило в атласной черной мантии, из-под которой выглядывала белая рубашка и галстук-бабочка. Он чуть застенчиво улыбнулся и сделал комплимент моему платью.

— А кто-нибудь еще из твоих друзей там будет? — спросил Эмиль, пока мы шли к профессорскому городку.

— Наверное. Там будет много гостей, — ответила я безразлично.

— Нет, ну Джейсон? Или Дик?

— Нет, их не будет. Но не волнуйся, кого-нибудь ты там точно знаешь. Тем более, я все время буду с тобой.

— Да, конечно. Кстати, о проекте с Мерлинс колледжем...

И мы заговорили о проекте. Эмиль тоже собирался принять в нем участие, и он сообщил мне о некоторых моментах, о которых я не знала. Например, оказалось, что мы будем работать группами, и я, скорее всего, окажусь в группе с Юлием Глаубером, какой-то девочкой из Мерлинс колледжа и Кеннетом, тем самым, который с таким рвением ухаживал за мной когда-то.

— Не самая радостная новость, — заметила я.

Дом, в котором проходило торжество, был виден издалека. Во-первых, туда с разных сторон подходили нарядно одетые пары, во-вторых, во всех его окнах горел яркий свет, а музыка была слышна далеко за пределами. Профессор Оливье жил в большом красивом коттедже на окраине профессорского городка. Насколько я знала, родители его, маглы, были весьма богаты и оставили своему сыну большое наследство. Наверное, именно это и позволило ему купить отдельный дом с шестью, если я не ошибаюсь, спальнями, выстроенный из светло-коричневого кирпича и покрытый черепицей цвета горького шоколада. В нижней части дома, симметрично слева и справа от входа из стены выступало что-то вроде двух полукруглых апсид. Сквозь их большие окна можно было увидеть гостей внутри дома, стоящих у столов с закусками или ходящих по большим комнатам, которым, пожалуй, больше подошло бы название «залы».

Мы с Эмилем вошли внутрь, и почти сразу к нам подошел профессор Оливье. Он горячо нас поприветствовал, поблагодарил за то, что мы пришли, объяснил, куда деть теплые мантии и указал, где можно оставить подарок. После этого он тут же подскочил к вновь прибывшим гостям, а мы прошли в один из залов, где стояли столики с закусками. Определенно, тут не обошлось без магии — в относительно небольшом доме прятались огромные помещения. Как я позже услышала из разговора самого профессора Оливье и одного из гостей, хозяин воспользовался помощью компании Напкин энд Мориц, которые специализировались на магическом увеличении помещений.

Мы с Эмилем расположились у одного из окон. Я взяла с пролетающего мимо подноса бокал с пуншем, и принялась рассматривать гостей. Большинство были мне знакомы, но были и совершенно новые лица. Через некоторое время я увидела, что в зал вошел профессор Снейп-Вейнс. Он, конечно, не видел меня, а вот я имела прекрасную возможность внимательно рассмотреть его. Как же он был красив! Подлинно английская утонченная элегантность только подчеркивала его обворожительный облик. Трудно было поверить, что на самом деле это был профессор Снейп.

Лишь спустя несколько секунд я заметила, что рядом с ним идет девушка. Сперва я решила, что они просто случайно оказались близко друг к другу, но затем я поняла, что то была его спутница. Я почувствовала, как кровь прилила к моему лицу, и внутри все словно задрожало. Но я так и не смогла классифицировать странное чувство, которое вызвала во мне мысль о том, что профессор пришел сюда не со мной, а с другой студенткой — я помнила её лицо с какого-то межфакультетского мероприятия. Это была смесь злости, обиды, ощущения несправедливости, смущения и просто нервного напряжения.

Наконец, в зале появился виновник торжества и пригласил всех в обеденный зал, в котором были накрыты столы. Без труда отыскав наши с Эмилем рассадочные карточки, мы заняли свои места, и уже через секунду узнали, кем оказались наши соседи и потенциальные собеседники на ближайшие пару часов. Это был Кеннет и его подруга Миранда.

Кеннет просиял, когда увидел, с кем рядом ему предстояло сидеть. Маневр Миранды, который она пыталась предпринять, чтобы занять стул между мной и Кеннетом, не удался, и я с сожалением поняла, что придется терпеть этого назойливого молодого человека даже несмотря на наличие у него спутницы.

Раздался голос миссис Оливье — она предложила поднять бокалы за её мужа, и всё гости, произнеся «За Николя», сделали глотки из своих бокалов. Заиграла ненавязчивая музыка, и все принялись за еду.

— А ты знаешь, что мы будем с тобой вместе работать над проектом Фламельс и Мерлинс колледжей ? — спросил меня Кеннет, пытаясь заглянуть мне в глаза.

Я в это время сосредоточенно разглядывала ростбиф, лежащий у меня на тарелке, пытаясь решить, хочу ли я его, поэтому попытка Кеннета оказалась неудачной.

— Да, Эмиль меня уже порадовал, — отозвалась я.

-И ты знаешь, нам придется найти место для встреч, — томным, как очевидно думал Кеннет, голосом произнес он, — я готов предложить мою комнату в общаге. Мой сосед редко там бывает, и нам НИКТО не будет мешать.

Я оторвала взгляд от ростбифа и холодно посмотрела на собеседника.

— Очень мило с твоей стороны. Если Юлий и девушка из твоего колледжа найдут это приемлемым, мы обязательно воспользуемся твоей гостеприимностью.

Кеннет нахмурился, а затем был отвлечен Мирандой. Но через пару минут он снова повернулся ко мне.

— Знаешь, я часто думал о тебе. Ты давно не появлялась на квиддичных матчах, а я не знал, как еще увидеть тебя, но если бы мы только могли видеться чаще...

— Да, Гермиона, мы действительно давно не ходили на квиддич, — вдруг включился в разговор Эмиль, чем вызвал недовольное фырканье Кеннета, — может, сходим в эту субботу?

Я пожала плечами.

— Эмиль, если тебе нравится туда ходить, ты можешь делать это без меня, — ответила я.

Эмиль чуть сморщился и с сильным французским акцентом, который появлялся у него только когда он волновался, ответил:

— Я не думаю, что это уместно. Я хожу туда как твой друг. Один я буду не к месту. Я думаю нет. Пожалуйста, пойдем туда в эту субботу.

И снова взгляд этих щенячьих глаз, едва ли не блестящий от слез. Я вздохнула.

— Ну хорошо, пойдем.

— Отлично! — воскликнул Кеннет. — Я тоже там буду.

Мои плечи обреченно опустились, я недовольно взглянула на Эмиля, и тот вернул мне извиняющийся взгляд.

— Правда, я буду на поле, в сборной, и мы сможем поговорить только после матча. Придется немного поскучать... — Кеннет положил свою ладонь на мою в якобы успокаивающем жесте.

Я сжала зубы и посмотрела на молодого человека убийственным взглядом. Поскольку это не подействовало, я подцепила его руку указательным и большим пальцами и демонстративно убрала её.

С несчастным лицом, я посмотрела куда-то в сторону, словно ища освобождения от компании, доставшейся мне. И в этот момент я встретилась взглядом с профессором Снейпом. Он сидел через стол от нас, но мог прекрасно меня видеть, как и я его. Я еще не успела решить, что сделать, как увидела, что он с ехидной улыбочкой на губах кивнул в знак приветствия. Я сперва поджала губы, недовольная его ухмылкой, но затем фальшиво улыбнулась и тоже кивнула. Улыбка быстро исчезла с моих губ, подтверждая свою фальшивость. В этот момент профессора отвлекла его спутница, и я повернулась к Эмилю. Я начала разговаривать с ним о дополнительных занятиях, на которые он ходил, надеясь, что Кеннета эта тема не заинтересует, и он не станет вмешиваться. Но не тут-то было. У него была масса глупых комментариев на каждое слово Эмиля и сотня идиотских комплиментов на каждое мое.

Спустя, кажется, столетие, начались танцы. Я не стала дожидаться, пока стеснительный Эмиль пригласит меня, и позвала его сама. Он попытался робко отказаться, но я состроила такое лицо, что он не посмел продолжать свои кокетливые отнекивания.

Мы вышли в центр площадки, освобожденной для танцев, заиграла музыка, и все пары закружились в танце. Мне было не очень удобно танцевать с Эмилем, потому что их во Франции определенно учили не так, как нас в Хогвартсе. Некоторые движения и повороты он делал не так, как я ожидала, и мы сбивались. Если бы Эмиль был более уверенным партнером, он вел бы меня, и всё было бы прекрасно, но полное отсутствие у этого юноши мужества особенно ярко сказывалось на его способностях к тому, чтобы вести партнершу. Но я не роптала, потому что альтернативой Эмилю был Кеннет, мужское самомнение которого переходило все мыслимые и немыслимые границы. А в том, что он собирался меня пригласить, я была уверена. Я прекрасно видела, как он наблюдал за мной, танцуя недалеко с Мирандой.

Первый танец закончился, и я, схватив Эмиля за руку, торопливо пошла куда-то в сторону. Однако путь нам преградил Кеннет.

— Гермиона, не окажешь ли ты мне честь? — спросил он, протягивая руку и смотря на меня взглядом с поволокой.

Меня едва не передернуло от отвращения.

— Извини, но Эмиль хочет о чем-то со мной поговорить, и мы шли в сад.

— Эмиль может подождать, — заявил Кеннет.

— Я так не думаю, — процедила я.

Кеннет перевел взгляд на Эмиля.

— Потерпишь пять минут? — спросил он.

Я сильно сжала вспотевшую ладонь, и Эмиль пискнул:

— Нет.

Верхняя губа Кеннета чуть дернулась, лицо приобрело угрожающее выражение. Пока Эмиль не передумал, я потащила его за собой, отталкивая на ходу Кеннета.

Мы пересекли зал и вышли в сад. Там на небольшой площадке, выложенной булыжником, было несколько человек, вышедших, чтобы проветриться. Площадка была освещена летающими в воздухе фонарями, и музыка была прекрасно слышна. Я решила чуть удалиться от всего этого и пошла по темной тропе вглубь сада. Эмиль плелся за мной.

Внезапно из узкого коридора, образованного стриженными кустами, мы вышли на маленькую уютную лужайку с фонтанчиком в центре и двумя скамейками рядом с ним. Я, наконец, отпустила руку своего спутника и молча села на одну из скамеек. Эмиль встал рядом.

— Ты не хочешь сесть? — спросила я.

— Нет, спасибо, я не устал.

Я вздохнула.

— А вид у тебя уставший.

Эмиль отрицательно покачал головой.

— Значит, несчастный.

Его взгляд встретился с моим. В черных глазах читалась невыразимая тоска. В моей душе зашевелилось что-то вроде сочувствия.

— Эй, присядь-ка, — сказала я, похлопав по скамейке рядом с собой.

Несколько мгновений он колебался, потом все же сел.

— Послушай... я сама не очень открытый человек, но все же знаю, что иногда легче высказаться, а не держать все в себе. Расскажи мне, что тебя беспокоит. Я не обещаю, что смогу облегчить твое горе, но это все равно поможет. Давай.

Эмиль неуверенно закусил губу. Глубоко вздохнув, он посмотрел куда-то в сторону и произнес:

— Я люблю одного человека.

Я кивнула.

— Но я знаю, что этот человек не любит меня и никогда не полюбит.

Его голос звучал так печально, мягкий французский акцент заставлял слова звучать как романс в минорной тональности.

— Это... это всегда тяжело. Я понимаю тебя. Но нужно постараться... заставить себя разлюбить. Понимаешь? Говори... говори себе, что ты не любишь его. Старайся реже видеться с этим человеком, и когда-нибудь это пройдет. Это как болезнь, которую нельзя вылечить, но можно излечиться.

Эмиль нервно сжал губы. Он посмотрел на меня и произнес:

— Я не могу не видеться. Я умираю, если долго не вижу этих глаз, не слышу этого голоса.

Я взволнованно вздохнула. Теперь мне стало ясно, что не стоило затевать беседу — это было слишком тяжело.

— Эмиль, ты прекрасный молодой человек. Ты очень привлекательный, милый, замечательный...

— Но не такой, как он, — вдруг сказал он, глядя как будто бы мимо меня.

Я удивленно взглянула на него.

— Он? Кто он?

— Ричард... Дик, — объяснил Эмиль, снова глядя прямо на меня, как будто бы с вызовом.

— Дик? — я улыбнулась. — Дик мой хороший друг, но если тебе станет легче от этого, мне он больше не нравится. То есть, я больше не люблю его. Мое сердце свободно.

Брови Эмиля вопросительно взлетели вверх.

— Прости? — спросил он в замешательстве.

Я непонятливо посмотрела на него.

— Ну... ты сказал Дик. Ты сравнил себя с Диком, и я... я хотела сказать, что пусть я не могу ответить тебе взаимностью, но мысль о том, что...

На лице Эмиля было такое выражение лица, что я не осмелилась продолжать фразу. Он казался виноватым и ошеломленным одновременно. Как будто бы это я только что призналась ему в любви, а он не знал, как бы смягчить отказ.

— Я не... mon Dieu! — воскликнул он и прижал ладони к лицу. — Ты думала... ты ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ думала, что я влюблен в тебя?

На какое-то мгновение во мне все застыло. Я еще не поняла, что всё это значило, но осознание того, что я выставила себя последней дурой, уже присутствовало.

— Не-е-ет, — протянула я, — я... я... ну хорошо, да, я так думала. Но...

— Я не сравнивал себя с Ричардом, потому что я не достоин такого сравнения! — слегка патетично произнес Эмиль, глядя в пространство.

— Боже правый, — прошептала я, начиная понимать, — ты хочешь сказать, что влюблен в Дика?

Эмиль опустил голову и кивнул.

— Ты... ты должна меня понять, — пробормотал он, — ведь ты сама... он тебе тоже нравился. Ты знаешь, как он красив, как элегантен, как изыскан, как умен. Он идеален! Когда я вижу, как он идет этой своей легкой походкой, всегда с высоко поднятой головой, у меня замирает сердце. А как он держится на метле! О, небеса, а от его улыбки мне хочется плакать, так она волшебна, так неописуемо прекрасна. Сердце щемит, когда я вижу, как он улыбается. Но он никогда не ответит мне взаимностью, — с горечью закончил он.

Я всё еще тяжело дышала, не совсем придя в себе, и вздрогнула, когда с неожиданной злостью он сказал:

— Я готов убить всех тех девушек, на которых он смотрит с вожделением в глазах!

Я сперва растерялась, но затем решила снизить напряжение:

— Ну, мне это точно не грозит, потому что я его как девушка не интересую.

Эмиль посмотрел на меня с долей сочувствия. Затем выражение его лица изменилось — он снова выглядел виноватым.

— Честно говоря... когда я узнал, что у вас не сложилось, я был счастлив. И не только из-за того, что ревновал, — торопливо добавил он, — но и потому, что ты мне действительно нравишься. Я имею в виду, у меня здесь почти нет друзей, а с тобой в этом году мы как будто бы стали ближе. Правда, ты думала, что я в тебя влюблен...

— Я не всегда так думала! — перебила я его. — Только последние... последние пару дней.

— О, правда? Это хорошо. А то я заволновался. Так вот, мне было бы тяжело быть с тобой друзьями и видеть, как ты встречаешься с Ричардом. Хотя я все равно должен был быть тебе благодарен, если бы не ты, я бы не смог проводить с ним столько времени.

— Да, конечно, — растерянно проговорила я, — ты всегда ходил со мной на матчи...

Эмиль энергично закивал.

— И я, честно говоря, был уверен, что ты уже обо всем догадалась. Ты ведь такая умная. И думал, что нельзя не заметить, как я смотрю на него. Мне казалось, что все вокруг уже давно все поняли... это было бы ужасно.

— Нет-нет, могу тебя заверить, никто ни о чем и не подозревает.

Эмиль вяло улыбнулся.

— Не могла бы ты... не могла бы ты никому не говорить?

— О, конечно! Я — могила.

Мы еще некоторое время сидели на скамейке, молча каждый думая о своем. Я чувствовала себя глупо. Даже чувства облегчения от того, что Эмиль влюблен в меня, почти не было из-за ощущения, что я опозорилась. Хотя, Эмиль только что рассказал мне, что любит парня — вот кому должно было быть по-настоящему неловко.

По дороге обратно к дому я попросила Эмиля — как настоящего друга — защитить меня от Кеннета. Тот вяло согласился, но спасение пришло откуда не ждали. Когда мы вошли в зал, я легко отыскала глазами Кеннета, и увидела, как он коршуном устремился ко мне. К концу как раз подходил очередной танец, и я понимала намерения Кеннета. И вдруг в последний момент, когда молодой человек был уже в нескольких шагах от меня, передо мной возник профессор Снейп.

— Позвольте пригласить вас на следующий танец, — произнес он.

Первой моей реакцией был вздох облегчения и сказанное с придыханием «да». Но увидев, как профессор насмешливо поднял светлую бровь, я смутилась. Однако, краем глаза заметив Кеннета, я снова приободрилась и смело вложила ладонь в руку профессора.

Мы вышли в центр зала, профессор встал прямо, чуть подняв подбородок и глядя вправо поверх моего плеча. Он положил одну руку мне на талию, другую, держащую мою, чуть приподнял. Началась музыка, и мы словно полетели по залу. Ощущения теперь были совсем другими, не такими, как когда я танцевала с Эмилем. Профессор вел уверенно, словно ни один год учился танцам, и я сама чувствовала себя настоящим профессионалом, так легко и уверенно мы двигались.

А еще было ощущение тепла. С Эмилем было напряжение, неловкость, в то время как профессор Вейнс — то есть Снейп, был родным и знакомым. И даже неловкий момент в библиотеке позабылся, позабылось все. Были только музыка, и танец, и бешенный стук его сердца.

За весь танец мы не сказали друг другу ни слова, но вот музыка стихла, раздались аплодисменты. Профессор чуть отстранился, но продолжал держать мою руку, не позволяя уйти.

— Вас искала профессор Питч, она хотела о чем-то с вами поговорить, — сообщил он, и лишь после этого отпустил.

Только он сделал шаг в сторону, как ко мне подскочил Кеннет.

— Нет-нет, я не могу. Мне срочно нужно найти декана, — сказала я торопливо. — Профессор Вейнс сказал, что она меня искала.

Кеннет посмотрел на профессора, стоящего рядом. Снейп кивнул, недовольно глядя на Кеннета. Последний сжал зубы, но отошел от меня. Снейп, бросив на меня мимолетный взгляд и как бы между делом поблагодарив за танец, тоже ушел.

Профессора Питч я отыскала без труда — она сидела за тем же столом, что и профессор Оливье. Рядом с ней пустовал стул, и декан — в непривычно веселом настроении — предложила мне сесть рядом. Я поблагодарила её и села.

— Да, я хотела с вами поговорить, хотя это было совсем не срочно, — ответила она на мои слова о том, что профессор Вейнс сообщил мне о ее желании меня видеть. — Это касается проекта с Мерлинс колледжем.

Я заинтересованно подняла брови.

— Вы не будете в нем участвовать, — сообщила декан и сделала глоток из бокала.

Несколько секунд я испепеляла её взглядом, но поскольку продолжение не последовало, я спросила:

— Могу я узнать почему, мэм?

— Персеус против.

— Профессор Вейнс? — воскликнула я.

— Ну да, кажется, именно так вы его зовете, — ответила профессор Питч и хихикнула.

Видимо на моем лице отразились какие-то эмоции, потому что декан сказала:

— И не надо так на меня смотреть, деточка. У моего друга ю-би-лей.

Я чуть заметно улыбнулась, и тут же снова приняла серьезный вид.

— Мэм, а профессор Вейнс как-нибудь объяснил свой протест?

— А почему бы вам не спросить у него самого, мисс?

Я подумала, что это действительно было бы более продуктивно. Я поблагодарила декана и поднялась со стула. Взглядом охотника, ищущего жертву, я оглядела зал. Профессор был замечен в другом конце зала в беседе со своей спутницей. Я сжала кулаки и направилась к нему. На полпути меня остановил Кеннет.

— Мне сейчас не до тебя, — рассержено сказала я и пошла дальше.

Но молодой человек поспешил за мной.

— Ты так красива, когда сердишься, — проговорил он благоговейно.

— Тогда продолжай идти рядом, и ты сойдешь с ума от моей красоты, — процедила я сквозь зубы.

— Я и так схожу из-за тебя с ума.

Я резко остановилась.

— Иди. К черту. Если сегодня я еще хоть раз увижу твое лицо, обещаю, я заколдую тебя.

Сказав это, я быстро продолжила свой путь. Наконец, я оказалась рядом с профессором и его собеседницей. Снейп заметил мое приближение еще до того, как я подошла к ним, но предпочел не замечать меня.

— Профессор Вейнс, — любезным тоном произнесла я, — не могли бы вы уделить мне пару минут, у меня к вам очень важный вопрос.

Не смотря на вежливость обращения, в моем голосе сквозило раздражение, и профессор, одарив собеседницу извиняющейся улыбкой, ответил мне:

— Шестое чувство подсказывает мне, что это будет не вопрос, а претензии.

— Что вы, вовсе нет. Я уверена, что вы объясните мне кое-что, и все встанет на свои места.

— А это никак не может подождать?

— Нет, сэр.

Профессор посмотрел куда-то поверх моей головы и нехотя согласился.

— Пойдемте выйдем в сад, здесь слишком шумно, — предложил он, и, извинившись перед своей спутницей — и разозлив меня еще больше — пошел к выходу из зала. Я поспешила следом.

На площадке у дома было теперь еще больше людей, и я сообщила, что знаю неподалеку одно местечко, где нам точно никто не помешает. По темной аллейке мы прошли к той лужайке с фонтанчиком, где мы сидели с Эмилем. Я села на скамейку, а профессор встал рядом, сложив руки на груди.

— Вы не присядете? — спросила я, поскольку мне было не совсем удобно смотреть на него снизу вверх.

— Благодарю, нет.

Я вздохнула, стараясь прогнать раздражение.

— Почему я не буду участвовать в межфакультетском проекте? — спросила я без предисловий.

У профессора ответ был наготове.

— Потому что вам нужно больше времени уделять диплому, поскольку ВАШ диплом очень важен для вашей карьеры лично и для всего университета в целом.

Я с подозрением посмотрела на Снейпа.

— Я пока что не давала повода думать, что могу не справиться с возложенной на меня ответственностью. Я прекрасно могу успеть сделать и то, и другое.

— Я так не считаю.

Я сердито нахмурилась. Поднявшись со скамейки, я приблизилась к профессору.

— Мне кажется, есть другая причина. Вы... вы хотите, не знаю, показать мне, что я завишу от вас или что-то в этом роде? Вы боитесь, что я расскажу о вас кому-то?

Снейп несколько секунд смотрел на меня пронзительным взглядом, затем хмыкнул.

— Поверьте, вас я не боюсь, — ответил он.

Я сжала губы. Я была уверена, что дело было не в его опасении за мой диплом.

— Скажите мне правду, сэр! — потребовала я.

— Я устал уставать от этой фразы, — лениво ответил профессор, и, обойдя меня, так же лениво прислонился бедром к фонтанчику.

— Сэр, — произнесла я, поворачиваясь к нему.

— Мисс Грейнджер?

Я начала глубоко дышать, стараясь успокоиться. Впрочем, это не слишком хорошо мне удавалось.

— Вы просто не имеете права лишать меня возможности участвовать в проекте. Я так хотела, так ждала... я еще с третьего курса думала о том, как приму участие в этом традиционном для пятикурсников мероприятии. Туда выбирают лучших, и меня выбрали!

— Как и мистера Кента, — многозначительно произнес профессор Снейп.

— Кого?

— Мистера Кента, студента Мерлинс колледжа и игрока университетской сборной по квиддичу.

Я удивленно посмотрела на Снейпа.

— Вы имеете в виду Кеннета?

— Если так зовут того молодого человека, который весь вечер пытается пригласить вас на танец, то да. Я имею в виду «Кеннета».

Я опешила.

— Вы...вы... вы не хотите, чтобы я участвовала в проекте, о котором мечтала два года из-за того, что в нем участвует Кеннет?!

— Именно. И это ради вашего же блага.

— Ради моего блага?! — воскликнула я, уже не совсем контролируя себя и свою ярость. — Да вы просто ревнуете!

Сказав это, я тут же пожелала провалиться сквозь землю. Когда профессор Снейп громко рассмеялся, мое желание усилилось.

— Я не хотела говорить это, сэр. Извините, — пробормотала я.

Снейп перестал смеяться.

— Мисс Грейнджер, — он оттолкнулся от фонтанчика и подошел ко мне, — то, что я сейчас скажу, должно остаться строго между нами. Вы должны пообещать мне, что не станете никак реагировать на это, просто примете к сведению. Я не хотел говорить вам, опасаясь вашей реакции, но сейчас, пожалуй, пришло время рассказать вам, пока ваши фантазии не зашли слишком далеко.

Я затаила дыхание.

— Мистер Кеннет Кент — как бы глупо не звучало его имя — представляет для вас опасность. Он — один из Карателей, напавших на вас в ночь с 31 октября на 1 ноября.

— Нет, — прошептала я потрясенно.

— Когда я пришел вам на помощь, из всех нападавших мне удалось рассмотреть лишь его лицо, и поверьте, я абсолютно уверен, что это был он. Я сообщил об этом руководству университета, но как выяснилось, мистер Кент приходится племянником нашему ректору Ноумену.

В моей голове всплыло воспоминание, как Клаудия когда-то упоминала об этом факте его биографии. Но я все еще не могла вымолвить ни слова.

— Очевидно, руководство решило замять этот вопрос, — продолжил профессор , — Ноумен провел со мной беседу, напомнив, что мы все совершаем ошибки и о том, насколько сомнительным выглядело резюме, с которым я пришел устраиваться на работу.

— Не зря Кеннет меня так раздражает, — проговорила я.

— Личность действительно малоприятная. Я уже замечал его повышенный интерес к вашей персоне, а сегодня мне стало особенно ясно, что вам стоит избегать его. Именно поэтому я сказал профессору Питч, что настаиваю на вашем исключении из проекта.

— Не могу поверить, что она так легко согласилась, — с долей обиды заметила я.

— Нужно уметь выбирать момент, — ответил профессор самодовольно, — когда я к ней обратился, она была готова согласиться с любыми моими доводами.

Я недовольно вздохнула.

— Истинный слизеринец, — проговорила я.

— Если бы вы знали о всех моих слизеринских делах, то убежали бы отсюда без оглядки.

— Я уже хочу. Для меня это несчастливое место. Сегодня я дважды выставила себя здесь дурой.

Я сокрушенно покачала головой. Честно говоря, это было слишком для одного вечера.

— И это только те разы, которые вы заметили, — отозвался профессор.

Я хотела было рассердиться, но увидев ухмылку на его губах, улыбнулась.

— Вы-то подметили гораздо больше, наверняка.

— Это не так важно. Важно, что вам для удачного завершения вечера, нужно сделать еще одну глупость. Три — магическое число, к которому должен стремиться каждый уважающий себя волшебник, — ответил профессор, и мне захотелось тоже как-нибудь его уколоть.

Приложив небольшие усилия, я вспомнила о той брошюрке, что обнаружила у него в гостиной. Нехорошо улыбнувшись, я произнесла:

— Что же вы, профессор, так недобро надо мной шутите? Разве ваше учебное пособие не рекомендует вам быть к людям добрее?

— Мое учебное пособие? — переспросил Снейп.

— Именно. «Как заводить друзей», — ответила я с сарказмом.

Профессор несколько секунд молча смотрел на меня, а затем — опять — рассмеялся. У меня появилось неприятное предчувствие...

— Ах, да, та глупая книжонка, — произнес он, покашляв, — я не был уверен, что вы её заметите, но вы действовали совершенно в соответствии со сценарием.

— Со сценарием? — произнесла я несчастно, чувствуя, что все же достигла магического числа три.

— Именно. После нашей работы в лаборатории мне стало казаться...я начал остерегаться, что вы неверно поймете мои намерения, и я решил подбросить вам эту гадость, надеясь, что вы решите, будто я просто пытаюсь с вами подружиться. Не то чтобы я возлагал на книжонку большие надежды, но немного сбить вас с толку она помогла.

— С чего вы взяли? — с вызовом спросила я.

— Мисс Грейнджер, вам несомненно известно, что я легилемент... — как бы между делом произнес Снейп.

Я поджала губы.

— Вы просто невыносимы! — отчаянно произнесла я.

Профессор просто пожал плечами.

— Интересно, вы так открыто сообщаете мне о своих способностях, — сказала я после паузы, надеясь хоть как-то задеть этого ужасного человека, — а ведь кто угодно может нас подслушать.

— Исключено. Перед нашим разговором я наложил на это место звукоизоляционные чары.

Я готова была заплакать. Столько унижения за один вечер! И с каждым моим словом становилось только хуже.

— Я пожалуй пойду. Уже поздно, хватит с меня этого праздника, — сообщила я.

— Вы пойдете одна? — спросил профессор.

— Нет, меня проводит Эмиль, — ответила я, направляясь к аллее.

Снейп шел рядом.

— Этот голубой мальчик едва ли сможет защитить вас от опасности, — заметил он.

Я посмотрела на небеса, умоляя их прекратить это издевательство надо мной.

— Сэр! Откуда вы знаете, что он гей?

— Это же очевидно.

Я лишь досадливо покачала головой.

Когда мы вышли к дому, я увидела на мощеной площадке Терри МакФерсона. После того, как мы поздоровались, я сказала, что не знала, что он собирался придти.

— Я и не собирался. Я пришел за Джиной. Но она не хочет уходить, — ответил он, — да пошла она...

Профессор Снейп, стоявший рядом со мной, спросил:

— В таком случае, мистер Макферсон, вы сейчас возвращаетесь в общежитие?

— Ну да, сэр. Что мне тут еще делать.

— Тогда не будете ли вы так любезны, и не сопроводите ли мисс Грейнджер?

— Да без проблем, сэр. Пойдем, Грейнджер.

Я посмотрела на профессора со смешанными чувствами. С одной стороны я была благодарна за заботу, с другой понимала, что он просто переложил ответственность с себя на Терри, а сам собирался идти веселиться дальше со своей спутницей.

— Спасибо, сэр, — ответила я устало, — до свидания.

— До свидания, мисс Грейнджер. И не забудьте о консультации в четверг, — с этими словами Снейп развернулся и поспешил в дом.

Мы же с Терри молча побрели к общежитию.

Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты — весь мир.

Габриель Гарсиа Маркес

20 января, четверг

Вечером следующего дня, в четверг, мне предстояло идти на консультацию к профессору Снейпу. Предшествующей ночью многое случилось, но это были происшествия не событийного плана, а изменения в моем внутреннем мире и в моем восприятии некоторых вещей. Я не спала всю ночь, размышляя надо всем, что произошло вечером, и пришла к выводу, что мне нужно навести порядок в своей жизни. Сюжетные линии моего романа некрасиво обрывались, или же спутывались в непонятные клубки, вырываясь из моих рук и не поддаваясь контролю. Такое течение событий было не по мне, я любила ясность и порядок. И бессонная ночь была использована именно для того, чтобы всё упорядочить и разложить по полочкам.

Во-первых, Дик. Да, стоило начать именно с него, хотя, казалось бы, с ним уже было покончено. Необходимо было начать вести себя с ним ДЕЙСТВИТЕЛЬНО как ни в чем не бывало. Мысленно я вычеркнула его имя из категории «парни» и перенесла в категорию «друзья», где находились Гарри, Рон и Джейсон. Ну и теперь Эмиль. Было важно сделать это, психолог мог бы даже порекомендовать написать настоящий список, и вычеркнуть имя Дика, чтобы символизм этого действия глубже проник в мое сознание и каким-то образом изменил его.

Во-вторых, Эмиль. Нужно было постараться забыть о маленьком унижении с его признанием. Часто то, что заставляет нас краснеть и смущаться, для других не имеет никакого значения, поскольку у них у самих есть о чем беспокоиться. Из задворков сознания я достала небольшой пыльный сундук Позора, открыла его ключом и, не позволяя другим стыдливым воспоминаниям выбраться наружу, запихнула внутрь воспоминание с лужайки. Закрыв сундук, я, однако, не стала убирать его далеко, поскольку он был еще нужен...

В-третьих, Кеннет. И даже не столько он, сколько проект с Мерлинс колледжем. С Кеннетом я намеревалась просто поговорить и на пальцах объяснить, что с ним станет, если он снова попытается со мной заговорить. Но проект... я действительно очень хотела в нем участвовать. Для этого нужно было поговорить с профессором Снейпом.

Что подводит нас к четвертому пункту — профессор Снейп. Здесь решение принять было особенно трудно. Но я нашла ответ, я пришла к выводу, что лучшей тактикой в данном случае будет холодная вежливость. Очень самонадеянное решение, поскольку профессор был из тех людей, кто легко умел выводить из себя, но и я могла быть твердой. Клаудия часто ставила мне в укор мой самоконтроль, мою сдержанность в выражении чувств и мою манеру отвечать односложными предложениями. Пришла пора обратить все эти отрицательные, по мнению моей подруги, черты на благо. Нельзя было позволять этому хитрому расчетливому человеку втаптывать в грязь мое самолюбие — и так атрофировавшееся — и унижать меня при каждом удобном случае.

Все это оставляло меня на арене личной жизни в одиночестве, но так ли мне были нужны отношения? Ведь по всему выходило, что от них одни неприятности. Держи людей на расстоянии — и у тебя не будет проблем. Позволь кому-то подобраться слишком близко, занять место в твоем сердце, твоем сознании и твоей жизни — и вокруг тебя начнется хаос.

Придя к такому выводу, я поняла, что мне не обязательно быть красивой и по-женски привлекательной. Какое мне вообще было дело до того, что думают обо мне мужчины? Я была умной ведьмой — что бы там ни говорил Снейп — я много знала, у меня было будущее в зельеварении, и это всё, что должно было меня интересовать.

И никто мне не был нужен! Никто.

С такими настроениями я шла на консультацию к профессору Снейпу. Победа разума над чувствами позволила мне быть уверенной в своих силах, и я была готова ко всему.

На этот раз каждому студенту было назначено свое время, поэтому, когда я вошла в аудиторию, профессор был один.

— Добрый вечер, профессор Вейнс, — произнесла я ровно.

— Добрый вечер, мисс Грейнджер, — отозвался Снейп.

Я села на стул напротив, нас разделял его письменный стол.

— Вот результаты проделанной за неделю работы, сэр, — произнесла я, протягивая ему длинный пергамент, исписанный мелким почерком.

Снейп недовольно посмотрел на объемный текст.

— Краткость определенно не относится к вашим талантам, — прокомментировал он.

Я промолчала.

— Это всё? — спросил Снейп, пробежавшись взглядом по моему отчету. — Вы ничего не хотите добавить? Прокомментировать?

— Нет, сэр, это всё. Я постаралась изложить материал как можно подробнее, чтобы не возникло необходимости в дополнительных пояснениях.

Мысленно я похвалила себя — мой тон был профессиональным и лишенным эмоций, как я и хотела.

Профессор приподнял бровь. Еще раз просмотрев мой отчет, он произнес:

— Вы очень мало сделали за эту неделю.

Я молчала.

— Вы могли бы уже прочесть Аврелиуса, что позволило бы продвинуться далеко вперед.

— Да, сэр. Я сделаю это сегодня же вечером, — проговорила я, хотя сердце учащенно забилось.

Я прочитала большой объем литературы, и слова профессора иначе, чем «придирки» назвать было нельзя.

— Вы должны были сделать это еще ВЧЕРА вечером, — ответил Снейп, небрежно бросая пергамент на стол и глядя прямо на меня.

— Да, сэр. Я сделаю это вчера, — ответила я холодно, не сумев однако избежать дерзкого ответа.

Профессор сузил глаза.

— Вы считаете, что это повод для шуток?

— Нет, сэр. Я убеждена, что это очень серьезно, — с каменным лицом ответила я, глядя на Снейпа.

Он сжал челюсти.

— Вы проводите слишком много времени в развлечениях, — сказал он, и в голосе его слышалась злость.

— Вы правы, сэр. Больше этого не повторится.

— Праздный образ жизни, который вы ведете, совершенно не приемлем, если вы действительно собираетесь достичь чего-то!

— Да, сэр.

Дыхание профессора участилось, он определенно сдерживал эмоции.

— Вы... — начал он, глядя мне в глаза, и вдруг замер.

Я ждала.

— ... можете быть свободны, — неожиданно спокойно закончил он после небольшой паузы.

Я удивленно подняли брови.

— Идите, мисс Грейнджер, — настойчиво произнес Снейп, и я встала со стула, — я прочитаю ваш отчет, и мы обсудим его в следующий четверг.

— Да, сэр. До свидания, — тихо произнесла я.

Он ничего не ответил. Я вышла из аудитории и прислонилась спиной к холодной стене.

Мне удалось пройти через беседу именно так, как я рассчитывала. Но почему же тогда я чувствовала непреодолимое желание заплакать?

22 января, суббота

В субботу мне пришлось, как я и обещала, идти на квиддич. Клаудия была в восторге и без остановки говорила о том, как ей будет не хватать таких вот суббот, кода мы окончим университет. Эмиль, решивший подождать нас в нашей же комнате, был внешне спокоен, но вот в его глазах я видела бешенное нетерпение. Наверное, такое же было в моих, когда мне еще нравился Дик, и я думала о предстоящей встрече с ним.

Мы прошли к трибунам, на которых всегда сидели, и я замерла от удивления, увидев рядом с нашими местами профессора Снейпа.

— Здравствуйте, профессор Вейнс! — радостно воскликнула Клаудия, которая считала, что раз у неё он больше ничего не вел, она могла позволить себе некоторую фамильярность в общении. — Давненько вас здесь не было видно!

— Я бывал на некоторых матчах, но сидел на профессорских трибунах.

С моего языка почти сорвался вопрос, что же помешало ему сесть там сегодня, но я промолчала, ожидая, пока Клаудия обойдет меня и сядет рядом с профессором.

— Герми, ты чего зависла? — спросила в свою очередь подруга, ожидая, пока место рядом с ним займу я.

— Гермиона, — процедила я, — и я жду, пока ты пройдешь.

— Нет-нет, иди ты!

— Я не могу допустить, чтобы Эмиль всю игру сидел рядом с тобой и слушал твою болтовню, — сказала я.

— А профессора тебе не жалко? -смеясь, спросила Клаудия, плюхаясь однако на сидение рядом со Снейпом.

— Нет, — тихо буркнула я, так и не узнав, услышал ли кто-нибудь мой ответ.

Игра еще не началась, и я правым ухом слушала лепет Клаудии о том, как ей не нравится одна из новых лекций, а левым — вздохи Эмиля, звучавшие каждый раз, когда Дик, разминаясь, пролетал мимо нас.

— Ой, смотри! — вдруг крикнула Клаудия, едва не оглушив меня. — Вон на той трибуне напротив — Алекс... как его фамилия... Томпсон, или что-то в этом роде.

Я со скучающим лицом взглянула на подругу.

— Ты помнишь, ты нравилась ему на втором курсе!

— Не помню, — ответила я.

— Да, ну точно, вы еще тогда в кино вместе ходили.

— Ах. Один раз. И из этого ты, как всегда, сделала выводы, что я ему нравилась.

— Конечно! А то, что он больше не пригласил тебя — так это понятно. Некоторые мужчины боятся умных женщин.

— И поэтому они встречаются с тобой, — саркастично ответила я.

С правой стороны от Клаудии послышалось хмыканье. Я намеренно не стала смотреть на профессора, хотя, наверняка, на его лице сейчас блуждала ухмылка.

— Ох, ты моя острячка, — Клаудия чуть толкнула меня плечом, — неудивительно, что многие в тебя влюбляются, с таким язычком.

— Никто в меня не влюбляется, — проговорила я мрачно.

— Влюбляется, — уверенно ответила Клаудия, приобняв меня.

— В твоих фантазиях! — ответила я зло, чуть оттолкнув её.

Клаудия недовольно вздохнула, отстранившись от меня, и буркнув «Злючка», принялась наблюдать в бинокль за разминающимися игроками.

— Гермиона, мне кажется, ты намеренно строишь стену между собой и другими людьми, — вдруг заявил Эмиль, и я медленно повернулась к нему.

— А ты, значит, психоаналитик?

Он тут же замолчал, и мне стало немного совестно. Между нелюдимостью и грубостью все же должна быть граница. Ведь я не хочу стать профессором Снейпом!

Однако и извиняться, признавая тем самым свою неправоту, мне не хотелось. Тем более, раз Снейп был рядом, мне нужно было поддерживать образ холодной безразличной леди.

— Лучше скажи мне, как закончился вечер в четверг? Кеннет не доставал тебя.

Эмиль дернул плечами.

— Что это значит? — спросила я, не поняв жест.

— Ну... так. Но это неважно. Ничего особенного.

— Если он обидел тебя, ты скажи, и я...

— Гермиона, — прошептал Эмиль еле слышно, — я, может, и гей, но вполне могу за себя постоять.

Честно говоря, у меня такого впечатления не сложилось, но и судить о силе мага, ни разу не увидев его в деле — неверно.

— Герми...она... Гермиона! — воскликнула Клаудия, и я перевела взгляд на неё, — Там та американочка, в которую влюблен Дик! Посмотри!

И Клаудия принялась пихать мне в руки бинокль. Я чуть покосилась на Эмиля — тот сидел с отсутствующим выражением лица.

— Клаудия, мне не интересно, — ответила я, отталкивая бинокль. — Мне все равно, в кого там он влюблен...

— Ах да, тебя же теперь интересует другой человек, — многозначительно произнесла Клаудия.

Я насторожено посмотрела на неё. Почему-то я чувствовала, что сейчас она ляпнет что-то...

— Тебе же теперь нравится Тот-кто-не-тот-за-кого-себя-выдает!

Я замерла с открытым ртом, пытаясь подобрать слова и не сорваться на крик.

— Я не говорила, что он мне нравится, — ответила я возмущенно, — я сказала, что мне казалось, что он мне немного нравился, но когда я узнала, кто он на самом деле, наваждение прошло.

— Вы всегда так непостоянны в связях с мужчинами? — вдруг раздался голос профессора Вейнса.

Я чуть нагнулась вперед, чтобы из-за Клаудии увидеть его. Он смотрел на меня без тени насмешки.

— Простите?

— Я спросил, вы всегда...

— Извините за дерзость, сэр, — прервала я его, — но вам не кажется, что этот разговор вас не касается? Это приватная беседа, и то, что вам поневоле приходится слышать её, не дает права вмешиваться.

— А в чем дело, мисс Грейнджер? — со злой ухмылкой спросил Снейп. — Правда глаза режет?

Я почувствовала, что снова готова сорваться и наговорить глупостей. Поэтому я медленно выпрямилась, трижды глубоко вздохнула, и предпочла просто проигнорировать вопрос.

— Игра началась! — радостно возвестила Клаудия, что, впрочем, и так стало ясно по реву трибун.

Первые несколько минут матча я пыталась следить за игрой, но вскоре мне это наскучило. Я стала смотреть по сторонам, разглядывать пришедших и, наконец, просто играть с кончиком шарфа.

— Не понимаю, зачем вы тратите свое время, мисс Грейнджер, — громко произнес профессор Вейнс, чтобы я услышала его несмотря на сидящую между нами Клаудию, — если вам это не доставляет никакого удовольствия. Вы могли бы применить время с пользой и, например, поработать над дипломом.

Поскольку вопрос не казался мне провокационным, я ответила:

— У меня есть распорядок дня, в котором выделен час потехе и время — делу, сэр. Но благодарю за то, что вы переживаете о моей учебе.

— Хотя, я ведь мужчина, я вряд ли смогу понять любовь девушек к наблюдению за маячащими перед глазами потными юношами, увлеченными погоней за одним мячиком, и побегом от другого.

Я хмыкнула — стало ясно, что профессор только разминался перед тем, как нанести решающий удар.

— Да, сэр, это так. Есть вещи, которые не всем дано понять, — ответила я учтиво.

— Впрочем, о вас я был лучшего мнения. Я был уверен, что вы не тратите себя на то, чтобы потакать прихотям этих пустоголовых мальчишек.

— Знаете, профессор Вейнс, было лучше, когда вы пытались оскорбить мои умственные способности. Обвинять меня в беспорядочных связях, ветрености и льстивости — это настолько глупо, что даже обижаться смешно.

— А вы смейтесь, — отозвался Снейп, — у вас в жизни не так много для этого поводов.

— Какая трогательная забота о моей скромной персоне, — холодно произнесла я, повторяя его же собственные слова.

— Может, нам поменяться местами? — с энтузиазмом предложила Клаудия, видя наше с профессором страстное желание пообщаться.

— Нет! — в один голос со Снейпом ответили мы, и подруга заметно огорчилась.

— Даже сидя на расстоянии от меня, эта леди умудряется вызывать во мне раздражение, — заявил профессор, — Я боюсь представить, что случится, если она сядет рядом.

— Может быть, вы лопнете от размеров вашего раздувшегося эго? Мне кажется, у вас обостряется любовь к себе, когда я рядом, — ответила я.

— Когда вы рядом, у меня обостряется любовь ко всему. Потому что всё остальное вдруг кажется прекрасным, по сравнению с вами.

— Вот сейчас вы перегнули палку, — заявила Клаудия, поскольку у меня достойного ответа не нашлось.

— Вашего мнения никто не спрашивал, мисс,- отозвался Снейп сердито.

Но Клаудию было не так легко напугать.

— Гермиона — моя подруга, и я не позволю кому попало обижать её. Она красавица! Только очень неуверенна в себе. И вы это видите, и пытаетесь воспользоваться этой слабостью, чтобы посильнее задеть её. Так вот, должна вам сказать, вы ведете себя как пятилетний мальчик, которому нравится девочка, и он дергает её за хвостик, пытаясь привлечь внимание. Только имейте в виду, слова могут оказаться больнее. И если вы хоть немного ПОНАСТОЯЩЕМУ беспокоитесь о Гермионе, то сейчас же начните вести себя как взрослый мужчина.

Снейп выслушал Клаудию молча, как, собственно и я, и ответил:

— Вы слишком много на себя берете, мисс Маринеску. Вам стоит научиться держать свои мысли при себе, а не доносить их до каждого, готового слушать, рискуя нарваться на неприятности.

— Вот только не надо мне угрожать! — воскликнула Клаудия безрассудно.

Я начала опасаться за будущее здоровье моей подруги, и попыталась остановить её. Но ту уже несло.

— Может, я и разговариваю много, и, может быть, я не такая умная, как Гермиона, но есть кое-что, что я знаю о вас двоих совершенно точно!

Здесь она сделала театральную паузу, и оба, и я, и профессор, вопросительно подняли брови.

— Я вижу больше, чем вы все думаете, — сообщила она многозначительно, и вдруг закричала, — ДАААА!!! Молодцы! Мы победили!

Я все-таки лишилась слуха на несколько секунд, и это были самые благословенные секунды в моей жизни. Затем мы все начали выбираться с трибун, и профессор потерялся где-то в толпе. Когда мы подошли к выходу из раздевалок, чтобы дождаться Джейсона, Дика и остальную команду, я обратилась к подруге:

— Клаудия, спасибо, конечно, что ты заступилась за меня, но тебе не стоило этого делать.

— Да что он мне сделает? — спросила она. — Я поступила так, как поступила бы с любым самодовольным мужиком, посмевшим тебя обидеть, и не важно, кем он там работает.

— Клаудия, это важно для меня! — простонала я. — Он мой научный руководитель. Мне не нужны лишние неприятности с ним.

— Мне кажется, ты слишком поздно об этом вспомнила. Ваши отношения давно вышли за все приемлемые рамки, так что можно об этих рамках просто забыть.

Я фыркнула.

— Они не вышли! Не за все, по крайней мере...

— Гермиона, Гермиона. Какая у тебя интересная личная жизнь... — пробормотала Клаудия.

— А это правда, что ты встречаешься с профессором Вейнсом? — спросил вдруг Эмиль, который подошел к нам как раз в тот момент, когда Клаудия огласила свою последнюю мысль.

Я удивленно посмотрела на него.

— В каком смысле?

— Ну, все говорят, что вы тайно встречаетесь.

— Кто все? — спросила я с угрозой в голосе, уперев руки в боки.

Эмиль чуть отступил назад.

— Ну... на факультете... ребята... какие-то...

— Кто распустил эти гнусные сплетни?

Я перевела взгляд на Клаудию, но та невинно пожала плечами. Я снова сурово посмотрела на Эмиля.

— Я не знаю, я просто услышал от кого-то, а сегодня вы так с ним разговаривали, что я подумал...

— Как мы разговаривали? — вопросила я, возводя глаза к небу.

— Ну... как... не как студент с преподавателем... а как...

— Как люди, не безразличные друг другу, — помогла ему Клаудия.

— Что за глупости! Мы ругались.

— Милые бранятся — только тешатся, — парировала Клаудия.

— Иди ты к черту. У тебя все в кого-то влюблены, и все кому-то нравятся, — ответила я, отворачиваясь от обоих.

— Извини, но если бы ему было плевать на тебя, он бы тебя не провоцировал. А если бы тебе было плевать на него — ты бы не бесилась, и не отвечала ему, — заявила подруга самодовольно, — я же сказала, я вижу больше, чем вы думаете. Гермиона, я никогда не ошибаюсь, когда дело касается любви.

Я повернулась к ней и скептически посмотрела на неё.

— Извини, Эмиль, ты не оставишь нас на мгновение, — попросила я, не отрывая взгляда от Клаудии.

Эмиль радостно кивнул и отошел в сторону.

— Никогда не ошибаешься, да? — спросила я, медленно подходя ближе к Клаудии и глядя ей прямо в глаза. — Никогда? А известно ли тебе, что я совершенно не нравлюсь Эмилю? И что по твоей милости я выставила себя перед ним полной дурой, сообщив, что никогда не отвечу ему взаимностью?

Клаудия не казалась ошеломленной — лишь слегка удивленной.

— Значит, он влюблен в кого-то другого, — сказала она. — Что ты так расстраиваешься, тебе же он все равно не нравится!

Я сжала кулаки и попыталась сделать три глубоких вдоха. Немного полегчало.

— Я больше не хочу об этом разговаривать, — сказала я, жестом подзывая Эмиля.

— Хорошо, потому что я только что вспомнила одну потрясную новость, — сказала Клаудия довольно, — видите вон ту рыжую? На прошлой неделе ребята застукали её в раздевалке вместе с Гилбертом Брунингом, они развлекались там, пока шла тренировка по квиддичу, и команда вернулась в раздевалку в самый-самый момент...

Я закатила глаза.

— Господи! Кто такой Гилберт Брунинг?

— Ооо, ну я же тебе рассказывала! Это...

К счастью, жизнеописание Гилберта Брунинга мне пришлось дослушать лишь до середины — из раздевалки вышла сборная университета. Вокруг послышались радостные крики — все восхваляли победителей. Затем огромная толпа двинулась в сторону Бладжера. Я не верила, что все в нем поместятся, однако я определенно недооценивала заведение. Там разместились не только команда и болельщики Стоунхенджа, но и некоторые игроки и группа поддержки команды соперника.

Большую часть вечера я скучала, лишь иногда развлекая себя коротким разговором с Джейсоном или наблюдением за людьми вокруг. Но в какой-то момент получилось так, что я оказалась рядом с Диком. Мы начали разговаривать о книгах, и я, убедившись, что Эмиль занят беседой с Клаудией, сказала:

— Я сейчас читаю одну очень интересную книгу магловского автора. Там очень увлекательный сюжет о том, что могло бы произойти, если бы Гитлер не родился. Но это не исторический роман и не философский труд, а именно художественное произведение. Я от него просто в восторге — чувствуется, что мистер Фрай — автор — не только настоящий талант в области литературы, но еще и очень хорошо разбирается в истории...

— Гитлер? Я слышал о нем от отца... — произнес Дик задумчиво, — кажется, он был пособником Гриндевальда?

Я чуть нахмурилась.

— Это не доказано... но не в этом и суть. Просто я хотела сказать, что книжка действительно хорошая. Правда, главный герой — гей и любовная линия романа развивается между главным героем и другим молодым человеком...

Выжидательно посмотрев на Дика, я не добилась от него никакого комментария.

— Для меня это не имеет значения, но некоторые настроены очень негативно по отношению к гомосексуалистам, — проговорила я как бы невзначай.

Дик пожал плечами.

— Я ни разу не встречал гея. И пока это не произошло, я отношусь к ним совершенно безразлично, — ответил он, и было очевидно, что он говорил правду.

Так я обрела уверенность в том, что Эмилю действительно не светит счастье с Диком.

23 января, воскресенье

В воскресенье мы с Гарри, Роном и Джинни встретились на Диагон-аллее, где нас ждал зарезервированный столик в одном ресторанчике. Особого повода не было, просто мы решили как-то разнообразить свой досуг и вкусно поесть.

Мы поделились всеми важными новостями, обсудили процесс подготовки к свадьбе Гарри и Джинни, пошутили над Роном, сообщившим, что не скажет нам имя новой подружки, и я решила, что пришло время начать осуществление Плана.

— Ох, нужно будет еще зайти сегодня в библиотеку — поработать над дипломом, — сказала я невзначай.

— Гермиона, ты как всегда! — воскликнул Рон, — Мы с Гарри еще даже не придумали тему.

— Но ведь уже конец января! — сказала я возмущенно.

— Вот именно, — согласилась со мной Джинни, — я говорю им тоже самое. Но разве этим лентяям что-нибудь объяснишь? Нет. Они с удовольствием машут палочками на занятиях, отбиваясь от воображаемых противников, но когда нужно подумать головой — заставить их работать практически невозможно.

— А напомните мне, что вам нужно сделать для диплома? — спросила я, прекрасно зная ответ.

— Взять какое-нибудь старое нераскрытое дело, и поработать над ним. Попытаться выяснить новые обстоятельства, или выдвинуть свою версию, кто виновен, а кто нет, — ответил Гарри, — постараться воспользоваться всеми приобретенными за время учебы навыками и написать подробный отчет. На самом деле, главное — это вторая часть. Никто не ждет, что мы действительно раскроем что-то, над чем бились лучшие умы Британии.

— Ну да, ну да, — ответила я, — хотя это должно быть интересно.

Друзья пожали плечами — для них это давно стало рутиной.

— А вот если бы вам действительно удалось раскрыть какое-то дело, — мечтательно произнесла я.

— Да, это было бы круто, — согласился Рон, — но очень маловероятно.

— К тому же мы еще не выбрали дело, — заметил Гарри, — это не так просто, как кажется.

— Ну не знаю... — протянула я, — да возьмите хотя бы что-нибудь, связанное с Волдемортом.

Друзья взглянули на меня с интересом.

— Например... — я сделала вид, что задумалась, — ну, просто так, навскидку: попытайтесь доказать невиновность профессора Снейпа.

Рон задумчиво нахмурился, на лице Гарри было написано любопытство. Джинни сжала ладонь Гарри:

— По-моему, это отличная идея, — сказала она, — ты давно говорил об этом.

— Да, — согласился Гарри, — идея действительно интересная.

— Это было бы круто, — поддержал друга Рон, — особенно если бы нам это удалось.

— Я совершенно уверена в ваших силах, — заверила их я, — тем более, здесь есть некая личная заинтересованность. Вы будете прилагать вдвое больше усилий не только ради хорошего диплома, но и для восстановления справедливости.

Гарри, Рон и Джинни дружно закивали, а я улыбнулась.

24 января, понедельник

В понедельник согласно моему ежедневнику, я должна была встретиться с профессором Снейпом. Он еще не знал об этом, но ему предстояло узнать. Я посмотрела расписание, и с удовлетворением отметив, что через десять минут у него должна была закончиться лекция, направилась к аудитории, где он был.

Лекция подошла к концу и из аудитории начали выходить студенты. Многие из них с интересом поглядывали на меня, некоторые начинали шептаться и даже хихикать. Я высоко подняла подбородок и сделала каменное лицо.

Последним из аудитории вышел профессор, заметив меня, он произнес:

— Изображаете памятник, мисс Грейнджер? Вы правы, недостаток декоративных элементов в этой постройке просто вызывающ.

— Я хотела поговорить с вами, сэр, — ответила я без тени улыбки.

— У вас одни разговоры на уме, — сказал профессор и пошел по коридору.

Я поспешила за ним.

— Это касается проекта с Мерлинс колледжем, сэр.

— Предсказуемо.

— Я думаю, что я могу в нем участвовать, профессор.

Снейп посмотрел на меня краем глаза.

— В самом деле? Хм, ну, конечно, можете.

— Правда? — с надеждой в голосе спросила я.

— Нет! — рявкнул он, резко остановившись и уставившись на меня.

— Но, сэр, — жалобно начала я.

— Я уже объяснил вам свою точку зрения по этому поводу. Как мне показалось, вы со мной согласились.

— Я была слишком шокирована, чтобы отреагировать адекватно,- ответила я сухо.

— Примите мои сожаления. Недостаток самоконтроля действительно угнетающая вещь.

С этими словами он отвернулся от меня и пошел дальше по коридору. Но я не собиралась заканчивать разговор.

— Кеннет не такой дурак, чтобы снова нападать на меня. Тем более, можно сделать так, чтобы мы оказались в разных группах, и тогда мы с ним почти не будем видеться.

Однако профессор игнорировал меня, и я начала злиться.

— Я не понимаю, чем вызвана такая забота о моей безопасности, — язвительно проговорила я, чуть задыхаясь от быстрой ходьбы.

— Простите, мисс Грейнджер, но такая уж у меня несносная натура, — как будто действительно сожалея, сказал профессор, — постоянно беспокоюсь о жизнях своих беспечных студентов.

— Но вам же на самом деле на меня плевать! — воскликнула я отчаянно.

— Рад, что у вас сложилось такое впечатление, — ответил Снейп безразлично.

Я остановилась, прижав ладони к щекам.

— Вы просто невыносимый человек! — выкрикнула я ему вслед , — Почему вы не можете просто поговорить со мной?

Снейп на ходу пожал плечами, даже не соизволив остановиться.

— Как же я от вас устала, — прошептала я, — как устала...

12 февраля, суббота

Три недели прошли как во сне. Я погрузилась в депрессивное состояние, проводила дни в библиотеке, иногда выбираясь из нее, чтобы сходить на лекцию и иногда — пообедать. Каждый четверг я приносила профессору Снейпу отчет о проделанной работе, который он молча изучал, и, сделав сухие комментарии, возвращал мне с сообщениями о том, что мне нужно сделать за последующую неделю.

Для меня эти встречи были довольно мучительными — по какой-то причине каждый раз, выходя из аудитории, я чувствовала себя самым несчастным человеком на земле, хотя должна был радоваться, ведь мне удалось, наконец, наладить чисто профессиональные отношения с профессором.

Плохо было всё. Убедить профессора Питч в том, что я могу участвовать в проекте с Мерлинс колледжем я не сумела. Декан твердо стояла на своем, говоря, что позволит мне это только если получит согласие моего научного руководителя. При этом она с долей ехидства добавляла, что если бы моим руководителем была она, такого, конечно же, не произошло бы... Я и сама порой думала, что было бы лучше, если бы я не решила писать диплом по ядам, если бы не узнала правду о профессоре Снейпе, и если бы не скучала по тем временам, когда работала в лаборатории с профессором Вейнсом.

Я честно старалась не печалиться о прошлом, и, как советовала Клаудия, жить настоящим, но это настоящее было настолько безрадостным, что получать от него удовольствие смог бы только мазохист.

Кстати, о Клаудии, она всячески старалась меня поддержать. Я не знаю, что ей было известно, как много она поняла, и как много — нет, но её поведение особенно в последнюю неделю было весьма приятным. Не слишком навязчивым, но поднимающим дух.

— Дракончик-Гермиончик! — воскликнула она, влетая в нашу комнату после обеда.

— Умоляю, Клаудия...

— Гермиона Джейн Грейнджер! — притворно строго произнесла подруга и плюхнулась на мою кровать. — У меня для тебя радостная новость!

Я выжидательно посмотрела на нее. Она спрятала руку за спину и сказала:

— Крэкс! Пэкс! Фэкс!

И с этими «волшебными» словами, извлекла из-за спины два билета.

— Это билеты в театр! Джейсон приглашает нас.

— Нас? — уточнила я.

— Да. Он заметил, что ты в последнее время выглядишь какой-то несчастной, и решил пригласить нас обеих в театр. Ты рада?

— Ну, вообще, да, — ответила я, разглядывая билеты. — Только я ни разу не слышала о такой пьесе — «Ужасно большое приключение». О чем это?

— А то я знаю! — ответила Клаудия, и побежала искать, что надеть.

Я в последнее время стала не слишком избирательна в одежде — черные мантии стали моими постоянными спутниками. В них я чувствовала себя уверенно и незаметно. Но Клаудия, конечно, не собиралась позволить мне идти «чёрти как».

— Из-за этого мешка не видно твоей фигуры! Если бы у тебя была хотя бы модная мантия, то я бы разрешила тебе идти в черном. Всё-таки, это стильный цвет и тебе каким-то образом идет. Но в ЭТОМ, — она указала на мантию, в которой я была, — только и можно, что рыться в доисторической пыли библиотеки.

— Я не пойду как последняя дура в платье, — заявила я, — никто не ходит в театр в платье, все ходят в мантиях. Это элементарный этикет.

Клаудия закатила глаза.

— Ну ладно, давай попробуем заколдовать то, что есть.

Она поставила меня у зеркала и начала махать палочкой. Сначала мантия сузилась в талии, почти не позволяя мне дышать. Чтобы ткань не морщилась, Клаудия наколдовала лишних пуговиц и чуть подправила силуэт. Затем подруга «оптимизировала длину», к моему большому облегчению не укоротив наряд, а наоборот, сделав длиннее — настолько, что подол немного влачился по полу. Или, если говорить словами Клаудии, у мантии появился модный в этом сезоне шлейф.

— Так, и такой ворот сейчас не носят. Давай сделаем стоечку.

Я безразлично пожала плечами.

Закончив с моим нарядом, Клаудия отошла в сторонку и взглянула на меня.

— Нет, так не пойдет. Надо как-то все это оживить. Например...

Она достала из шкафа нечто белое. При ближайшем рассмотрении это оказался белый воротничок, который она надела на меня так, что только его край торчал из-под черного воротника-стойки. Я хмыкнула.

— И манжеты, конечно, — произнесла она, надев мне на руки белоснежные манжеты, которые теперь знакомо выглядывали из-под черных рукавов.

Я хмыкнула еще раз, затем широко улыбнулась.

— А еще можно надеть шелковую накидку, и она будет классно развиваться, когда ты будешь идти, — сообщила Клаудия, и я рассмеялась в голос.

— Ты чего? — изумленно спросила подруга.

Но я не могла остановить смех. Сквозь приступы хохота, я произнесла:

— Я... я лично знаю дизайнера...

— Ты знаешь Пенелопу Паркинсон? — удивленно и с ноткой восхищения спросила Клаудия, и я засмеялась еще громче.

— И её тоже, — ответила я, уже плача от смеха.

— Гермиона, ты меня пугаешь, — растерянно произнесла моя подруга, — если как справляться с депрессией, я представляю, то как успокаивать истерику...

— Ты не понимаешь... — проговорила я, понемногу успокаиваясь, — так одевался профессор Северус Снейп, декан факультета Слизерин, на котором училась Паркинсон.

— Серьезно? Так вот откуда она взяла все эти идеи для новой коллекции!

— Вероятно.

Я, наконец, отсмеялась, и снова встала перед зеркалом.

— Ну вот, ты весь макияж размазала, — пожурила меня подруга, поправляя на моем лице карандаш и помаду.

— А теперь давай придумаем, в чем я на самом деле пойду, — сказала я, любуясь на собственное отражение.

— Но почему не так?

— Я не могу идти в костюме профессора Снейпа, сегодня не Хэллоуин!

— Это не «костюм Снейпа», это модный костюм. Который, правда, превратится обратно в черный мешок после... — Клаудия посмотрела на часы, — полуночи.

— А карета — в тыкву, а кучер — в крысу... — пробормотала я.

Вдруг в дверь постучали. Это был Джейсон.

— Пойдемте скорее, начало меньше, чем через полчаса, — сказал он, — Гермиона, отлично выглядишь!

— Спасибо, — ответила я, смутившись, — но мне нужно переодеться.

— Зачем? — удивился Джейсон.

Клаудия, вместо ответа, просто покрутила пальцем у виска.

— Ты не видишь, на кого я похожа? — спросила я.

Ведь Джейсон учился в Хогвартсе, он не мог не видеть.

— На девчонку с обложки Ведьмополитена, который Клаудия читает вместо того, чтобы разговаривать со мной? — вопросительно произнес он.

— Нет! Я похожа на профессора Снейпа.

Джейсон замер. Затем рассмеялся.

— И правда, что-то есть, — произнес он, — но настолько отдаленное, что это не может быть поводом для опоздания в театр. Всё, надевайте накидки, шарфы, или что у вас там, и выходим!

Я пыталась сопротивляться, но Клаудия и Джейсон почти силой вытолкали меня за дверь. В моем сознании теперь билась только одна мысль: «Только бы Снейп меня не увидел!».

Но небеса вновь решили посмеяться надо мной. В фойе театра, едва успев сдать теплые вещи в гардероб, мы увидели группу преподавателей. Там были профессор Оливье с женой, профессор Истленд, профессор Спациани с каким-то толстеньким темноволосым мужчиной, профессор Маринеску — отец Клаудии — ну и, конечно же, профессор Снейп в обличии профессора Вейнса. Я неверяще покачала головой. Как так могло случиться, что они пришли на представление именно в тот день, когда на него пришли мы, именно в тот день, когда я была одета как Снейп?

Но у меня еще была надежда, что нам не придется подходить к профессорам, и мы останемся незамеченными. Однако, Клаудия замахав рукой отцу, радостно мне сказала:

— Джейсон и для папы билет купил, но папа решил идти не с нами, а со своими коллегами. Вон их сколько собралось! Пойдем, подойдем, поздороваемся.

— Может, не надо? — прошептала я.

Но подруга, таща под руку Джейсона, была уже на полпути к преподавателям. Я поплелась следом, надеясь всё же остаться незамеченной.

Клаудия, от имени нас троих, поприветствовала профессоров и их спутников, и те дружным хором ответили на приветствие. Я пока пряталась за спиной подруги, выглядывая из-за ее плеча, чтобы наблюдать за Снейпом. Тот, кажется, сперва действительно не заметил меня, но потом его цепкий взгляд замер на мне, и я поняла, что дальше скрываться глупо. Гордо подняв подбородок, я сделала шажок вправо, так, что меня теперь было видно в полный рост. Другие не обратили на это внимание, но вот профессор Снейп, который не отрывал от меня взгляда, смотрел с нескрываемым интересом. Он посмотрел мне в глаза с усмешкой на губах. Я надменно вздохнула и посмотрела куда-то в сторону.

— Мисс Грейнджер, — определенно веселясь произнес Снейп, подходя ближе ко мне, — вы выглядите сегодня просто... очаровательно.

— Это заслуга Клаудии, — ответила я, — Оказывается, подобный наряд — писк сезона. Модель была разработана модным дизайнером Пенелопой Паркинсон. Возможно, вам знакомо её имя.

Я не смогла сдержать улыбку, сказав это, и профессор Снейп совершенно беззлобно ухмыльнулся.

— Не уверен, что слышал когда-либо подобное сочетание имени и фамилии, — ответил он иронично, — но общий облик оставляет очень интригующее впечатление.

— Интригующее — не то слово, — отозвалась я.

Вдруг раздался удар гонга, оповещающий о том, что до начала спектакля осталось две минуты, и мы все поспешили в зал. Наши места оказались с профессорскими на одном ряду. Сначала к своим прошли все профессора со своими спутниками — завершал процессию Снейп, затем должны были садиться мы. Но Клаудия вдруг присела прямо в проходе, сообщив, что у нее что-то случилось с застежкой на туфле. Джейсон тоже задержался, предлагая помощь. Мне пришлось пройти к своему месту и сесть рядом с профессором Снейпом. Застежка Клаудии на удивление быстро починилась, и она села рядом со мной. Наконец, свое место занял Джейсон, и как раз вовремя, потому что в зале погас свет, и все направили свое внимание на сцену.

Спектакль длился полтора часа без антракта. История рассказывала о том, как совсем молодая девушка, по большому счету, еще подросток, не знающая своих родителей, стала работать актрисой в местном театре и влюбилась в режиссера, красавца и ловеласа, который в итоге оказался геем. Но сперва главная героиня, Стелла, об этом не догадывалась, поглощенная своей любовью. И, боясь показаться неопытной объекту своих мечтаний, и решив «поучиться», она завела отношения с одним из актеров по фамилии О?Хара, который был много старше её. Итог пьесы был трагическим: О?Хара случайно выяснил, что Стелла была его дочерью. Не вынеся такого, он покончил жизнь самоубийством.

Стоит ли говорить, что я была немного ошеломлена сюжетом. Кроме того, постановка была полна напряженных, а порой весьма откровенных моментов. И, к своему несчастью, я ни на минуту не забывала о том, что рядом сидел профессор Снейп. Порой, когда на сцене происходило что-то совсем неприличное, мне так и хотелось вскочить и убежать из зала, прикладывая холодные руки к алеющим щекам. Но это было невозможно, и я продолжала смотреть, стараясь не выдавать эмоций.

Наконец, все закончилось. В зале зажегся свет, заставивший меня на мгновение зажмуриться, я встала со своего места, ожидая, когда Клаудия и Джейсон освободят проход. Профессор Снейп, подталкиваемый сзади своими коллегами, вплотную приблизился ко мне и коснулся моего локтя.

— Мисс Грейнджер, проходите, — проговорил он негромко.

Я отчего-то растерялась.

— Клаудия... — пробормотала я.

— ... уже ушла, — закончил профессор, и я осознала, что это правда.

Быстро пробравшись мимо стульев, я догнала друзей. Мы остановились в холле, так как Клаудия хотела дождаться своего отца, чтобы попрощаться. Но когда профессора присоединились к нам, профессор Маринеску сказал:

— Клаудия, мы сейчас идем в Феникс. Вы не хотите пойти?

— Да, конечно, с удовольствием! — ответила подруга, а я страдальчески закатила глаза.

Профессор Истленд отказался идти, а все остальные направили свои стопы в Феникс — самый большой ресторан в городе. Не придумав хорошего повода отказаться, я поплелась позади.

То, что в Фениксе в субботний вечер нашелся стол на девять человек, было настоящим чудом. Стараниями Клаудии — теперь для меня было очевидно, что она делала это намеренно — я снова оказалась рядом с профессором Снейпом.

Сначала все бурно обсуждали меню — все, кроме нас со Снейпом — затем спорили о том, какое вино лучше. Наконец, мы сделали заказ, и уже через пару минут все оказалось на столе.

— Вот в чем принципиальное отличие магического ресторана от магловского, — заявил профессор Оливье, — быстрое обслуживание, которое не заставляет вас ждать сорок минут, пока приготовиться мясо. Не так ли, мисс Грейнджер.

Я кивнула, и тут же началось обсуждение того, как это, должно быть, ужасно, ходить в магловские рестораны. Я молчала, не желая спорить с кем-либо, хотя чувствовала обиду за маглов и их места общепита. Наконец, тема иссякла, и кто-то — кажется, это была профессор Спациани — поднял вопрос о спектакле.

— Мне кажется, современный театр уже не тот, — заявил профессор Оливье, — где это видано, чтобы актеры вытворяли на сцене ТАКОЕ постыдство?

— Но без этого «постыдства» не вышло бы спектакля, — заявила Клаудия, — режиссер хотел дать нам возможность до конца прочувствовать всё, что происходило между Стеллой и О?Харой, чтобы мы затем полнее прониклись его ужасом и горем, когда он осознал, что Стелла — его дочь.

— Да. Его было ужасно жаль, — согласилась Спациани, — лучше бы он не убивал себя. Он же не знал...

— Я считаю, он поступил правильно, — веско произнес профессор Маринеску, и едва ли кто-то стал бы с ним спорить.

— А я думаю, что такую тему поднимать на сцене совершенно неприемлемо, — сказал Оливье, — на мой взгляд, это просто отвратительно. И нечего жалеть этого О?Хару, он сам во всем виноват.

— Да в чем же он виноват? — воскликнула Спациани.

— В том, что завел отношения с девушкой вдвое младше него, — вдруг произнес профессор Снейп тихо.

Но все его расслышали. Оливье начал поддакивать, тогда как Спациани напротив, набросилась на него с расспросами:

— А с чего ты взял, что она была вдвое младше него? И почему, если он влюбился, он не мог быть с ней? Разве любовь — не самое главное? Представь, что ты увидел ребенка женщины, которую любил... то есть, я хочу сказать, увидел ребенка, похожего на женщину, которую ты любил. Не ребенка даже, а уже сформировавшуюся девушку. Что бы ты почувствовал?

— Я бы... — медленно протянул Снейп, а мое сердце отчего-то бешено заколотилось.

Ирония судьбы заключалась в том, что он был в ситуации, схожей с той, о которой говорила Спациани, но вряд ли эта женщина согласилась бы, что отношения между Снейпом, Гарри Поттером и Лили Поттер были подходящими описанию.

На несколько секунд профессор Снейп как будто бы углубился в воспоминания, а затем строго сказал:

— Отношения с несовершеннолетними караются не только магическим законом, но и магловским. И не важно, на кого похож или не похож ребенок. Закон создан для охраны морального и физического здоровья детей, и нарушающий его должен нести самое суровое наказание. Существует возраст согласия, который и определяет, когда ребенок может вступать в сексуальные отношения.

— Не знала, что ты такой ханжа и моралист, Персеус, — хмыкнула профессор Спациани.

— Мы работаем с детьми, Стефания, и обязаны защищать их.

— О чем ты говоришь? Посмотри на них, это давно не дети, — возразила Спациани, указав на нас с Клаудией и Джейсоном.

Я чуть покраснела. Продолжая смотреть на женщину, я боковым зрением заметила, как Снейп чуть повернул голову в нашу сторону, а затем снова повернулся к коллеге.

— Об этом легко забыть, — сказал он.

— Они младше нас с тобой на шесть лет, не больше, — сообщила его собеседница.

— Джейсон, вообще-то, почти ваш ровесник, — заметила Клаудия.

Все уставились на Джейсона. Тот немного смутился и пожал плечами, как бы говоря «ну а что такого?».

Я едва заметно улыбнулась.

— Действительно, а я об этом даже не задумывалась, — проговорила я тихо, но Снейп меня услышал.

— Как бы то ни было, я ощущаю себя гораздо старше своего возраста, — сказал он, а затем чуть громче произнес, — и я не совсем понял, Стефания, ты поощряешь отношения между студентами и преподавателями?

— Конечно, нет. Если только речь не идет о настоящей любви.

— Из-за такого отношения и происходят преступления. Каждый находит оправдание своим действиям и считает, что ему позволено нарушать правила.

— Да? А из-за таких бесчувственных людей, как ты, Персеус, люди страдают.

— Есть правила, — отозвался Снейп.

— Привила созданы для того, чтобы их нарушать, — ответила Спациани, и её собеседник посмотрел на нее с укором.

— Интересно, а что по этому поводу думают студенты? — вдруг произнес полный мужчина, спутник профессора Спациани, до этого не проронивший и слова.

Почему-то при этом он смотрел на меня. Я повернулась к Клаудии, но та тоже прожигала меня взглядом, словно она сама студенткой и не была.

— Я... я... — не зная, что сказать, тянула я, — думаю, что... что оба профессора правы.

— Поясните, — попросил толстяк, и я одарила его недовольным взглядом.

— Ну, профессор Вейнс прав в том, что есть правила. И какими бы неправильными они нам не казались, мы должны их соблюдать. Dura lex sed lex... А профессор Спациани права в том, что мы уже не дети, и воспринимать нас надо соответственно. И еще что... из-за бесчувственности других люди страдают.

Я смотрела в свою тарелку, не смея поднять глаз. Я не знала, какую реакцию вызвали мои слова, но продолжала пялиться на картошку.

— А если бы выбор встал между чувствами и соблюдением правил, что бы вы выбрали? — не отставала Спациани.

Я недовольно вздохнула. Посмотрев на нее, я ответила:

— Мне кажется, ни один мой ответ не будет честным, пока я не окажусь перед выбором и пока не сделаю его. Говорить можно что угодно, но ничто не говорит за нас лучше и правдивее, чем наши поступки.

-Мисс Грейнджер всегда была прилежной студенткой. Уверен, она бы не стала нарушать правила, — заявил профессор Оливье.

— У меня есть основания сомневаться на этот счет, — насмешливо произнес Снейп, но когда все начали смотреть то на него, то на меня, он нахмурился.

Я-то поняла, что он говорил о школьных годах, но вот остальные...

— Значит, слухи не врут? — поинтересовался профессор Маринеску, и я с удивлением посмотрела на него.

Затем перевела взгляд на Клаудию. Та смотрела на меня испуганно. Я почувствовала непреодолимое желание ударить подругу.

— Какие слухи? — уточнил Снейп.

— О тебе и мисс Грейнджер, — ответила профессор Спациани, с триумфальным видом глядя на своего коллегу.

На лице Снейпа было написано такое возмущение, что я на мгновение подумала, он взорвется.

— Глуп тот, кто распускает сплетни, но еще более глуп тот, кто в них верит, — процедил он сквозь зубы, — я уже высказал свою точку зрения по этому вопросу, и не вижу нужды повторяться.

Я теперь сидела красная, как рак, разрываемая между желанием убежать и убить Клаудию.

— А забавно, что режиссера в пьесе зовут Поттер, — вдруг заявила моя подруга, в надежде разрядить обстановку.

Ей это удалось. Все начали обсуждать любопытное совпадение, а когда я сказала, что дядю Гарри звали Вернон — как дядю Стеллы, а маму — Лили, как её тетю, все развеселились еще больше. Конечно, все, кроме профессора Снейпа. Он с мрачным лицом сидел весь вечер, старательно демонстрируя свое пренебрежительное отношение ко мне. Даже когда ужин закончился, и все мужчины начали помогать сидящим рядом женщинам — галантно отодвигали стулья, подавали теплые мантии — Снейп стоял столбом, даже не глядя в мою сторону.

Я понимала, что он делал это намеренно, чтобы все поняли, что слухи — это просто слухи, но все равно это было очень неприятно. Не просто неприятно — меня это задевало. И неужели он не понимал, что прояви он больше безразличия к словам о нашем возможном романе, и веди себя как ни в чем не бывало, все бы скорее разуверились в правдивости молвы, чем когда он так настойчиво демонстрировал свое негативное ко мне отношение?

14 февраля, понедельник

День всех влюбленных прошел мимо меня, чему я была рада. Если кто-то и воспринимал этот день как праздник, то только не я. Наверное, только Эмиль из всего моего окружения страдал от любви так же, как я, поэтому и не удивительно, что мы провели его вместе, спрятавшись от сошедшего с ума мира в моей комнате. Клаудия вряд ли собиралась вернуться до утра, поэтому мы могли расслабиться.

Эмиль принес Винный Источник, что сделало наше «расслабление» более интересным. К вечеру, мы уже были как раз в том состоянии, когда раскрываются все сокровенные тайны.

— ... и тогда я дотронулся до него, совсем легонько, но это было как... как... фейерверк, — вещал Эмиль, сидя на полу в обнимку с моей подушкой, — он, наверное, даже не заметил этого, но для меня... для меня это было эксрасто...экстрордира...экстраордирардно.

Его язык слегка заплетался, но я не обращала на это внимания. Я и сама-то не была в тот момент образцом красноречия.

— А я его ни разу не касалась. А, нет... мы ж танцевали вместе...

— Как вы могли не касаться? — удивился Эмиль. — И когда вы танцевали?

— А, у профессора Оливье, — я хихикнула, — представь, танцевали...

— Но его же там не было? — недоуменно проговорил Эмиль, растягивая слова.

— Кого?

— Ричарда.

— При чем тут Дик? Я говорю о Нем.

Эмиль вопросительно уставился на меня, а потом заговорщически протянул:

— Аааа...о нем.

Я многозначительно кивнула. После паузы Эмиль спросил:

— А кто это — он?

Я посмотрела на него с укором. Потом поманила пальчиком и, когда он склонил голову, прошептала:

— Профессор Вейнс.

— Так это правда! — прошептал он изумленно.

Я кивнула.

— Только никому, — прошептала я и приложила палец к губам, — Ш-ш-ш.

Эмиль кивнул, пьяным голосом заверив меня, что моя тайна умрет вместе с ним.

— Я просто дура, понимаешь, — проговорила я, поднимаясь с пола и падая на свою кровать, — нет, я не просто дура, я очень-очень скверный человек. Эмиль, я ОЧЕНЬ скверный человек.

— Почему?

— Я вроде как люблю профессора Вейнса, но не люблю профессора Снейпа, — сказала я, неуверенная, что правильно сформулировала мысль.

— Кого? — переспросил Эмиль, но я не удостоила его объяснениями.

— Понимаешь, профессор Вейнс такой красивый, и любить его... Гы. Гы-гы.

— Ты чего?

— Lo-o-ovin` you, — запела я, — is easy `cause you?re beautifu-u-ul... lo-o-oving you is all I wanna do-o-o... And every day of my life I?m more in love with you... *

Повисла пауза.

— Красивая песня, — прокомментировал Эмиль.

Я всхлипнула.

— Вот скажи, если бы с Диком вдруг что-то случилось, и он бы... там, к примеру, — я всхлипнула еще раз, — изуродовался. Чтобы ты...?

— Я бы стал любить его еще больше! — с вызовом ответил юноша.

Я зарыдала в голос.

— Я такой скверный человек, — прогнусавила я, утирая пьяные слезы.

— Нет, ты не скверный. Ты очень-очень хороший человек, — заверил меня Эмиль, пытаясь подняться с пола.

— Но профессор Снейп он же... он совсем не то, о чем мечтает девушка. Я хочу сказать, я, конечно, тоже не красавица, но разве я не заслуживаю...

Новый приступ рыданий не позволил мне закончить мысль.

— Видишь? — проныла я, — Разве хороший человек сказал бы такое?

— Ты просто пьяна, — попытался успокоить меня Эмиль, все еще пытаясь встать на ноги.

— Я не такая уж и пья... — всхлип, — пья... — снова всхлип, — черт побери, пьяная! Не такая уж я!

Эмиль рассмеялся, и я истерично рассмеялась вслед за ним.

— И вообще, что у пьяного на уме, то у трезвого на языке, — сказала я горько.

— Наоборот, — ответил Эмиль, выпрямившись, наконец, в полный рост, но я не стала обращать на него внимания.

— Нет, ты понимаешь, я же люблю профессора Снейпа, — сказала я, очевидно, сбивая Эмиля с толку окончательно, — но когда он профессор Вейнс. А когда нет — я... не знаю... Я не могу представить его...

Эмиль сел на край моей кровати.

— Погоди, — произнес он, расфокусированным взглядом глядя то ли мне в глаза, то ли на мои уши, — ты любишь какого-то Снейпа, но он некрасивый, и поэтому ты любишь профессора Вейнса?

— Он еще и старый, — жалобно произнесла я.

Потом решила ввести Эмиля в крус дела, немного приврав.

— Смотри, я долго переписывалась с одним человеком, и думала, что это профессор Вейнс. И влюбилась в него. А потом я узнала, что переписывалась вовсе не с профессором Вейнсом, а с профессором Снейпом. И теперь я не знаю, в кого же я влюбилась.

Эмиль медленно кивнул головой, пытаясь понять, что я говорю.

— Теперь я понял, — протянул он, — и знаешь, что я тебе скажу? Тебе нужно просто больше времени проводить с этим Снейпом. Я имею в виду, ты знаешь его, но тебе непривычна его внешность. Значит, нужно к ней привыкнуть. Я точно тебе говорю, со временем ты перестанешь замечать его недостатки, и то, что ты любишь в нем, сделает его красивым для тебя.

Я задумчиво почесала висок.

— А знаешь, может, ты и прав.

— Конечно, прав.

Эмиль наклонился и обнял меня. Не имея сил оттолкнуть его, я просто расслабилась... Очнулась я уже затемно, часы показывали одинадцать. Мы лежали с Эмилем на моей кровати, он обнимал меня и тихонько посапывал во сне. Чувствуя, что голова была тяжелой, словно в черепную коробку влили свинца, я не стала вставать и просто попыталась уснуть опять, что мне довольно легко удалось.

* немного исковерканный текст песни Minnie Riperton Lovin` you — «Любить тебя легко, потому что ты красивый, любить тебя — это все, чего я хочу... и с каждым днем я влюбляюсь все сильнее»

17 февраля, четверг

В четверг мне предстояла очередная консультация у профессора Снейпа. К тому времени, я уже пришла к определенному решению — я поняла, что мне действительно нужно было провести хотя бы вечер с профессором Снейпом в его настоящем облике. Мне нужно было понять, кого я люблю, и люблю ли на самом деле. И я знала, что могу сделать себе своими исследованиями только хуже, но оставлять вопрос невыясненным я не могла. Куда легче просто страдать от неразделенной любви, чем еще и не понимать своих собственных чувств и постоянно сомневаться.

Оказавшись у двери, ведущей в аудиторию, где должна была проходить консультация, я остановилась и сделала три глубоких вдоха. У меня уже была идея, как уговорить профессора провести со мной вечер в виде Снейпа, но, несмотря на продуманный план, я нервничала.

Наконец, собравшись с силами, я вошла в аудиторию, да так и замерла у входа. За столом сидел профессор Ростов.

— О, мисс Грейнджер! — радостно воскликнул он. — А я всё ждал, когда же вы придете.

— Здравствуйте, сэр, — растерянно ответила я, — а где профессор Сн-Вейнс?

Профессор Ростов удивленно вскинул брови.

— Как, он вам не сказал?

Теперь я была почти испугана.

— Не сказал чего?

— Ну-ка, присядьте.

Я села напротив профессора, на свое привычное место, и с мольбой во взгляде уставилась на мужчину напротив.

— Видите ли, я давно хотел поработать здесь в Стоунхендже, но кто-то должен позаботиться о моих студентах в России. И во время конференции я сделал Персеусу предложение. Обмен преподавательским опытом, так сказать. Мы поменялись местами.

— И он согласился... — прошептала я.

— Ну, не сразу, — ответил профессор Ростов, хмыкнув, — сначала он вообще отказался, но потом на зимних каникулах я получил от него письмо. Он спрашивал о подробностях моего предложения. Мы вели активную переписку, улаживали дела в университетах. Тринадцатого февраля я получил от него письмо, с просьбой произвести обмен как можно скорее, и вот — я здесь, а он — там.

Я закусила губу, стараясь не расплакаться от разочарования. Профессор внимательно посмотрел на меня.

— Но, кажется, вы не очень довольны.

Я глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться.

— Нет, что вы, я рада. Это действительно... хороший шанс... — слова давались мне с трудом.

— Конечно, конечно, — задумчиво произнес Ростов.

— Скажите, а когда приедет профессор Вейнс? — спросила я, и замерла, боясь услышать ответ.

— Через два месяца. Как раз к защите вашего диплома, — сказал профессор Ростов, и я сделала резкий глубокий вдох.

Два месяца!

— Что ж, сейчас давайте посмотрим, как продвигается ваша работа. Персеус ввел меня в курс вашей темы, так что я совершенно компетентен.

Не прилагай столько усилий, все самое лучшее случается неожиданно.

Габриель Гарсиа Маркес

1 марта, вторник

Первое марта. Пришла весна, забыв почему-то оповестить о своем пришествии зиму. На улице все еще стоял мороз, и ничто не могло согреть меня.

День сменял день также незаметно, как одна капля сменяет другую в бесконечном потоке воды. Двадцать первое февраля было похоже на двадцать третье, а двадцать четвертое на двадцать пятое, как будто они были копиями, вылитыми из одного слепка, и теперь никто не удивлялся, если на вопрос «какое сегодня число?», я отвечала «не знаю».

В первый день весны у нас с Клаудией состоялся такой разговор:

— Гермиона, у тебя авитаминоз. Сегодня же нужно купить тридцать фунтов апельсинов!

— И потом неделю бороться с аллергией.

— Это невозможно, я не могу смотреть, как ты угасаешь!

— Не смотри.

— Ты сама себя угнетаешь!

— Тебе-то что?

— Неблагодарная! Вернется твой Вейнс, два месяца — не такой уж большой срок.

— При чем тут он?

— Гермиона... ты меня последней дурой считаешь?

Я тяжело вздохнула. Было действительно немного наивно полагать, что Клаудия не поймет, что меня печалит.

— Почему я все время чувствую себя несчастной? — задала я риторический вопрос.

Но Клаудии такая разновидность вопросов была неизвестна.

— Потому что ты не умеешь быть счастливой, — сказала она.

Я посмотрела на нее с выражением лица, которое как бы говорило «что за глупости?». Клаудия встала передо мной, лежащей на кровати, уперла руки в боки, и тоном, каким детям объясняют, почему зимой нужно тепло одеваться, сказала:

— Одни люди умеют радоваться жизни, видеть в жизни только прекрасное и довольствоваться тем, что имеют, а другие — нет. Чтобы быть счастливой, нужно обладать определенным талантом. А ты из тех, кто не позволяет себе наслаждаться тем, что есть вокруг. Ты все время ищешь — и, конечно же, успешно находишь — какие-то препятствия, причины, по которым тебе нельзя быть счастливой. Ты сама строишь для себя темницу, прячешься в нее, запираешься и выкидываешь ключ в окно, а потом жалуешься, что тебе там не нравится. Так вот, знаешь, что я тебе скажу? Хватит распускать нюни! Соберись, в конце концов, и смотри в будущее. Ты никогда не знаешь, что случится завтра, кого ты встретишь, и о чем узнаешь. Нельзя зацикливаться на одной стороне жизни, она слишком многообразна, чтобы так бессовестно её прожигать, страдая и плача каждую ночь. Если ты несчастна, думай не о том, что было, а о том, что будет. Если счастлива, думай о том, что есть. Это же так просто!

Я покачала головой.

— Это не просто, — был мой ответ.

— Ты даже не пытаешься!

— Я не хочу. Я устала, оставь меня, пожалуйста.

— Нет, не оставлю! — воскликнула Клаудия, и, подскочив ко мне, попыталась стащить с кровати.

Я недовольно закричала, но подруга был неугомонна. Добившись, наконец, того, что я оказалась на полу, она сердито сказала:

— Если завтра же я не увижу, как ты сидишь в Шоколадушке, пьешь какао и разговариваешь с кем-то, помимо меня и Эмиля, я сделаю что-то такое, о чем ты очень сильно пожалеешь. Так и знай!

С этими словами она ушла к ждущему её Джейсону, а я снова забралась на кровать, начав внутренний диалог. Клаудия в некотором роде была права, но как я могла заставить себя чувствовать что-то, чего я не чувствую? Разве это возможно? С другой стороны, хандра — признак слабости характера, а я никогда не считала себя слабохарактерной. Значит, нужно было найти компромисс, выход из сложившейся ситуации, при котором ни мое достоинство, ни моя честность по отношению к себе не пострадали бы. Решив, что радикальные меры тут неуместны, я подумала о том, чтобы начать выходить из душевного кризиса постепенно, и начать с ланча в Шоколадушке в компании одногруппников. Необходимость разговаривать с людьми, вместе с природной вежливостью, а также нелюбовь к вопросам типа «почему ты такая грустная?» и «что с тобой?» заставили бы меня хотя бы попытаться выглядеть веселой. Ну, или, если не веселой, то по крайней мере не несчастной.

К тому же, нельзя было недооценивать Клаудию — она действительно могла выкинуть какую-нибудь глупость.

2 марта, среда

— Почему ты просто не напишешь ему письмо? — спрашивала меня Клаудия на следующий день.

Мы собирались на ланч, и одновременно разговаривали на тему, которая моей подруге, кажется, не надоедала никогда.

— Какое письмо, о чем ты говоришь? Он уехал, даже не предупредив меня. Тебе не кажется, что писать ему после этого было бы немного унизительно? — А затем, спохватившись, добавила, — и вообще, студенты не пишут своим преподавателям письма, чтобы узнать, как те поживают.

Сидя у зеркала и заплетая волосы в хвост, Клаудия ответила:

— Нет, мне не кажется, что это унизительно. Мне кажется, это нормально, — и пропустив вторую часть моей маленькой речи, сказала, — Ну, давай подумаем, *почему* он уехал?

— Потому что не хочет больше меня видеть.

— Он бросил работу, уехал в другую страну, языка которой не знает, если не считать строчки из какого-то там романа, сменил место жительства и коллектив, к которому успел привыкнуть, оставил с десяток студентов, пишущих у него дипломы и курсовые, из-за того, что не хочет тебя больше видеть? Мне кажется, легче просто лишится зрения.

Я закусила губу. Если поставить вопрос так, то действительно, звучало все немного неправдоподобно.

— Тогда, может быть, из-за слуха, который КТО-ТО пустил?

— Я не пускала этого слуха, я уже говорила! Когда папа спросил, я просто «не стала опровергать», потому что сама точно не знала. Я сказала ему правду, и всё. Тем более, вы действительно друг другу нравились, а ты такая молчунья, откуда мне было знать, не произошло ли между вами что-то действительно интересное! И вообще... я сомневаюсь, что он уехал бы из-за какого-то дурацкого слуха. Тоже мне, девица на выданье! Да кого волнует его репутация?

— Его? — саркастично спросила я.

— Глупости. Тем более, с его стороны слишком наивно рассчитывать на то, что у такого мужчины, как он, будет репутация Девы Марии. Нет, Гермиона, люди не уезжают в вечные льды из-за глупых слухов.

-Тридевятый университет находится на юге России. Там не вечные льды.

— Все равно, твоя версия не состоятельна, — заявила Клаудия упрямо, и я не стала спорить.

Вместо этого предложила другую:

— Ладно, может, он на самом деле захотел поработать в другом месте, а на меня ему просто плевать.

— Я тебя умоляю! Плевать ему, как же. Тогда он, по крайней мере сообщил бы, что у тебя теперь будет новый руководитель, а не сбежал тайком. К тому же то, что он решил поторопить дело сразу же после ресторана, не может быть совпадением.

— Ну а что тогда? — спросила я, в тайне действительно надеясь, что Клаудия сможет дать мне ответ.

— Я не знаю... может, ты дала ему понять, что он для тебя ничего не значит? — предположила она.

— Боже мой, да даже если и так, это тоже не причина! Мы ведь не парочка какая-нибудь, чтобы так себя вести. Он тоже постоянно давал мне понять, что я для него ничего не значу, я же никуда не уехала.

Подруга призадумалась.

— А может, — проникновенно произнесла она, — он понял, что влюбился и испугался собственных чувств?

При этом она умиленно подняла брови и блаженно улыбнулась.

— Угу, так и было. Всё, пойдем, — буркнула я.

Мы вышли из комнаты и спустились во внутренний дворик, чтобы пройти к Шоколадушке. Там, помимо прочих посетителей, были наши одногруппники. Мы сели к ним за стол, и началась оживленная беседа. Сперва я молчала, но потом тоже начала изредка вставлять слово или два.

Спустя минут сорок в кафе вошел профессор Ростов. Мы общались с ним только на консультациях по четвергам, и я старалась не заводить разговоров на посторонние темы, но теперь, немного приободрившись и набравшись сил, я решилась заговорить с ним о том, о чем думала последние две недели.

Извинившись перед ребятами, я встала из-за стола и подошла к столику профессора Ростова. На мой вопрос, могу ли я присесть рядом, он ответил широкой улыбкой и приглашающим жестом.

— Сэр, я хотела спросить... — произнесла я, и тут же замялась, не зная, как бы лучше сформулировать вопрос и не вызывать при этом лишних подозрений.

— Спрашивайте, не стесняйтесь, — подбодрил меня профессор, — я готов ответить на любой вопрос, если он не касается египетских пирамид.

Я растерялась.

— Простите, сэр?

— Египетские пирамиды. Извечная загадка для всего человечества. Я совершенно ничего о них не знаю, поэтому даже не спрашивайте, как египтянам удалось их соорудить.

Я посмотрела на него с удивлением.

— Вы думаете, что я сумасшедший? — спросил профессор, и я поспешила заверить его, что это не так.

Хотя я немного слукавила.

— Моей племяннице пять, — сообщил Ростов, — и когда я пообещал ей, что отвечу на любой вопрос, она спросила о пирамидах. Я был вынужден нарушить обещание, и не хочу, чтобы это повторилось снова.

Объяснение вызвало у меня улыбку. Профессор лукаво смотрел мне в глаза, ожидая, пока я заговорю.

— Нет, я хотела спросить не о пирамидах. Вообще-то, я просто хотела поговорить с вами.

— О, я польщен. Не часто со мной хотят побеседовать за жизнь такие талантливые и красивые юные леди.

Смущенно улыбнувшись, я промямлила слова благодарности, и уже более уверенно спросила:

— Как вам нравится здесь, в Англии? Наш университет оправдал ваши ожидания?

— Мне здесь очень нравится, — заверил меня профессор.

В этот же момент к столику подлетел поднос с его заказом. Он поставил чай и сырный пирог на стол, и продолжил:

— Я непоседливый человек, и люблю время от времени менять обстановку. Поэтому то, что Персеус согласился произвести обмен, было настоящей радостью для меня. До него на этой должности работал другой человек — да, вы же его знаете, он должен был вести у вас — и обмен был неосуществим по личным причинам.

— Да, я понимаю. А как... как ваши студенты в России? Вы, наверное, интересовались, как они восприняли то, что вас сменил другой человек?

— Да, конечно, — отозвался Ростов, наливая молоко в чай, — они всем довольны.

— Странное дело, — произнес он задумчиво после небольшой паузы, — дома я никогда не пью чай с молоком, но каждый раз, приезжая в Англию, непременно добавляю молоко.

Я вздохнула. Решив, что ждать, когда профессор сам заговорит о Снейпе, было слишком оптимистично, я спросила:

— А как профессор Вейнс? Ему нравится в вашем университете, сэр?

— Персеус *удовлетворен* тем, что увидел в России. Уровень знаний у моих студентов *вполне приемлемый*, а то, что почти все из них говорят по-английски, он находит в *высшей степени благоприятным*.

Я рассмеялась, поняв, что профессор передразнивал Снейпа, цитируя его слова. Но недолго я веселилась.

— Кстати, он и о вас спрашивал, — сообщил вдруг Ростов.

Я не смогла скрыть удивления.

— Хотел узнать, не доставляете ли вы мне хлопот, — насмешливо продолжил он.

— Хлопот? — переспросила я.

— Именно. Странный он тип, но мне нравится. Есть в нем что-то трогательное.

Я опешила. Вот уж какой характеристики я не ожидала услышать о профессоре Снейпе!

— Да, мне он кажется в высшей степени милым парнем с отменным чувством юмора.

Я засмеялась.

— Милым?

— Да, почему нет?

— Думаю, он бы не обрадовался, услышь такие слова о себе.

— А я говорю это и не для того, чтобы его порадовать.

После этого наша беседа с профессором Ростовым свернула в другое русло, и к теме профессора Вейнса мы больше не возвращались.

5 марта, суббота

В ту субботу я снова пошла с Клаудией на квиддич, и впервые с тех пор, как узнала о том, что среди Карателей был Кеннет, я встретила его самого. Он снова начал приставать ко мне, и тогда я отвела его в сторонку, и зло прошипела:

— Тебе не кажется, что заигрывать с девушкой после того, как ты её чуть не убил, по меньшей мере некрасиво?

Кеннет определенно удивился.

— Ооо, ты не понимаешь, о чем я говорю? — спросила я саркастично. — А слово «каратели» тебе о чем-нибудь говорит?

Он тут же изменился в лице. Побледнев, он испуганно посмотрел куда-то в сторону и, нервно теребя пальцы, произнес:

— Я...я... я не знал, что это была ты. Честно!

Я закатила глаза.

— Не знал, значит?

— Я клянусь тебе своей волшебной палочкой! — воскликнул он, на мгновение взглянув в мои глаза, но тут же отвернувшись. — Если бы я только знал, что мы собирались напасть на тебя, я бы отговорил... или предупредил. Но я понял, что это ты только когда мы уже были там. Не мог же я вдруг запретить всем тебя трогать. Я там даже не главный.

— И ты действительно думаешь, что меня волнует, знал ты, или нет? Вы поступили подло и низко, напав целой толпой на одну девушку, и ничто не оправдает тебя в моих глазах.

— Но Гермиона, я бы никогда не напал на тебя, если бы знал...

— А какая, собственно, разница? — спросила я вкрадчиво. — Вы напали на маглорожденную ведьму, коей я и являюсь. И то, что ты знаешь меня, не делает меня чистокровной. Твои взгляды сами по себе мне противны. Я и мои друзья боролись против подобных тебе. Люди умирали! Эта война была кошмаром моего детства, и меня тошнит от одной мысли о том, что все, что мы пережили, было напрасно, что ты и тебе подобные загрязняют этот мир своей ненавистью и тупостью. Я не хочу больше видеть тебя и слышать твой голос, и если ты еще хоть раз подойдешь ко мне, я клянусь, я прокляну тебя!

Выплюнув последние слова, я развернулась, и ушла подальше от этого отвратительного человека. Мое настроение снова упало, все стало мне противно. Я отправилась на прогулку по Профессорскому садику, раздраженная и расстроенная. Было ощущение чего-то неприятного, чего-то гнетущего. Ничего не хотелось, и казалось, солнце не осветит мой жизненный путь уже никогда.

10 марта, четверг

Прошедшую неделю я работала в лаборатории, и в четверг мне предстояло продемонстрировать профессору Ростову первые результаты. Когда я рассказала и показала всё, что было сделано, профессор похвалил меня и выдвинул предположение, что профессор Вейнс будет очень доволен, когда узнает о моих успехах.

— Вы часто с ним общаетесь, сэр? — спросила я, затаив дыхание.

— Весьма, — отозвался профессор Ростов, рассматривая бутылочки с различными зельями, которые стояли на моем рабочем столе.

Я ужасно хотела услышать хотя бы что-то о Снейпе, и поэтому задала следующий вопрос:

— Вы переписываетесь, или встречаетесь лично?

— Переписываемся или связываемся по камину, — ответил Ростов, легонько ударив ногтем по хрустальному сосуду, добившись тихого звона.

Я негромко вздохнула.

— Я вижу, вы скучаете по своему преподавателю, — произнес вдруг профессор.

На мгновение растерявшись, я ответила:

— У нас сложились весьма дружеские отношения, насколько это возможно при нашем социальном положении.

Ростов мягко рассмеялся.

— Когда юные леди вроде вас отвечают с такой чопорностью, у меня сразу появляется ощущение, что они скрывают истинные чувства.

— Сэр?

— Не берите в голову. Знаете, что забавно? Когда я рассказывал Персеусу о том, каких успехов в работе над курсовым проектом достиг мистер Смит, он сказал «Смит? Это кто? Ах, этот рыжий болван...». А когда я заговорил о вас, он десять несчастных минут изображал безразличие, так ни разу меня и не перебив. Помните, вы удивились, когда я назвал его трогательным. Как же еще это можно назвать?

Покраснев до кончиков волос, я уставилась в пол. Услышав смешок профессора Ростова, я, не осмелившись поднять взгляд, произнесла:

— Профессор Вейнс действительно не любит проявлять свою заинтересованность в людях. Однако он вложил в меня немало усилий... не думаю, что будет чересчур нескромно предположить, что он получал удовольствие, обучая меня и передавая свои знания. Поэтому не удивительно, что он интересуется результатами моей работы.

— Конечно, конечно... — пробормотал профессор Ростов, — что ж, думаю, вы можете быть свободны.

Я попрощалась с профессором и ушла.

По дороге в свою комнату, я мысленно проигрывала состоявшийся разговор.

«Он спрашивал обо мне! Нет-нет, Ростов сказал, что Он слушал обо мне десять минут, это не значит, что Он сам же и спросил. Однако же, Он слушал и не перебивал. Значит, Ему действительно было интересно. И, кажется, Ростов что-то заметил... то есть, конечно, это ничего не значит, но эти намеки... „вижу, вы скучаете по своему преподавателю“. Что он имел в виду? Был ли это просто невинный вопрос, или намек на какие-то чувства с моей стороны? Ему кажется, я скрываю свои истинные чувства... И потом, зачем он стал рассказывать о том, что профессор Вейнс слушал рассказы обо мне? Значит ли это, что он заметил, что я... что меня волнует профессор Вейнс? И значит ли эти его слова, что и профессор Вейнс ко мне небезразличен? Господи, что же все это значит?»

Так думала я, идя по общежитию, и с такими мыслями я упала на собственную кровать, бессмысленно глядя на потолок. Самое печальное во всем этом было то, что, несмотря на выработавшуюся привычку в мыслях называть профессора Вейнса профессором Снейпом, мое сознание рисовало образ красивого светловолосого молодого мужчины. Именно ему были посвящены мои страдания, именно о нем мечтала я в своих снах, именно он поселился в моем сердце, и не желал оттуда выбираться. И все тише становился голос разума, твердивший мне, что профессора Вейнса на самом деле нет, а есть только Северус Снейп.

11 марта, пятница

Вечером пятницы Клаудия вытащила меня в город. Она, Джейсон и я отправились в паб Шестнадцать унций, чтобы выпить чего-нибудь и развеяться. Мы сели за один из столиков и принялись болтать о всякой ерунде. Со временем я расслабилась, и Джейсону даже удалось меня рассмешить. Негромкая музыка, приятная обстановка, яблочный сидр и неспешная дружеская беседа наполнили мое сердце нежной грустью. Я была так рада быть здесь, с близкими людьми, ощущать их любовь и слышать их смех, но мне так не хватало человека, который был для меня недостижим. Вздохнув, с печальной улыбкой на губах, я встала из-за стола и отправилась в дамскую комнату. На обратном пути, когда я уже почти подошла к ребятам, мне преградил путь какой-то верзила.

— Эй, привет, — сказал он не совсем трезвым голосом, — давай потанцуем.

— Я не танцую, спасибо, — ответила я, намереваясь обойти высокого парня, но он мне помешал, сделав стратегический шаг в сторону.

— Чё ты ломаешься? Я ж только потанцевать.

Выглянув из-за настойчивого молодого человека, я увидела, что Клаудия и Джейсон были увлечены друг другом, и едва ли видели, что происходило. Поняв, что придется выходить из ситуации своими силами, я попыталась начать с вежливого повторения отказа:

— Извините, сэр, но я действительно не настроена танцевать. Мне кажется, вам лучше найти кого-нибудь еще. В пабе достаточно девушек кроме меня.

Верзила нахмурил кустистые черные брови и очень ловким для такого неуклюжего на вид человека, достал из рукава палочку, направив её на меня.

— Если Джон пригласил танцевать, ему не отказывают.

— Джону я, быть может, и не отказала бы, — процедила я сквозь зубы, высчитывая секунды, чтобы достать свою палочку и проклясть «кавалера» до того, как он успеет произнести хоть слово.

Но в следующее мгновение я увидела, как лицо верзилы изменилось, и скорее почувствовала присутствие кого-то рядом. Сердце отчего-то екнуло.

— Дама сказала, что она не танцует, — голосом, не терпящим возражений, произнес некто за моей спиной.

Затем этот незнакомец обошел меня и встал между мною и верзилой. Кончиками пальцев отодвинув направленную на нас волшебную палочку, он взглянул в глаза моему обидчику.

— Иди, пока не нарвался на неприятности.

И, к моему удивлению, верзила, что-то прогнусавив себе поднос, отправился восвояси. Мой спаситель повернулся ко мне, и я тут же сердечно поблагодарила его за помощь. Приняв благодарность, он замолчал, глядя на меня. Я тоже молчала, не отрывая взгляда от его лица. Он был далеко не красавцем, но что-то — может быть, взгляд, словно проникающий в душу — не позволяло мне отвести глаза.

— Марк Джонсон, — представился, наконец, молодой человек, словно нехотя.

Я удивилась — он вовсе не был обязан представляться, если не хотел — но ответила максимально вежливо:

— Гермиона Грейнджер.

— Мисс Грейнджер, вам не стоит быть одной в таких местах, как это.

— О, я не одна, я с друзьями, — я обернулась, чтобы увидеть, что Клаудия сидела у Джейсона на коленях и самозабвенно его целовала, — просто они немного заняты... друг другом.

— В таком случае, — медленно произнес Марк, — может быть, вы составите компанию мне?

Он указал на столик, рядом с которым я стояла. Немного замешкавшись, я снова взглянула на друзей, и, решив, что не стоит им мешать, согласилась.

— Только пожалуйста, зовите меня Гермиона, — попросила я, садясь напротив Марка, спиной к нашему с ребятами столику.

— Как пожелаете, — отозвался он, — позвольте чем-нибудь вас угостить.

Отчего-то смутившись, я ответила, что не откажусь от сидра. Кивнув, Марк отошел к барной стойке, чтобы сделать заказ. Я поерзала на стуле, оглядываясь по сторонам. Это было так странно для меня — принять приглашение какого-то незнакомца, позволить ему угощать меня напитками... я даже не представляла, о чем мы могли говорить. Но и уходить почему-то не хотелось. Было в Марке что-то, что притягивало меня, вызывало интерес.

Когда мой взгляд остановился на нем самом, я принялась внимательно рассматривать его, пока он не видел. Черная мантия, вполне обыкновенная, такая же, какие носили сотни магов, была немного испачкана в пепле и каминном порошке. Значит, он прибыл сюда через камин — но это ничего о нем не говорило. Никаких знаков отличия на его одежде не было, значит, он не был ни студентом, ни преподавателем. Впрочем, на студента он и не был похож — во-первых, судя по всему, ему было уже около тридцати, в таком возрасте немногие идут в университет, а во-вторых, уверенная манера двигаться и говорить выдавали в нем человека, привыкшего руководить.

Пока я проводила свой анализ, Марк успел расплатиться за напитки и вернуться за наш столик. Я взглянула на чашку чая, которую он заказал для себя, и он тут же пояснил свой выбор:

— Скоро я отправляюсь в дальнее путешествие, не стоит злоупотреблять алкоголем.

Я кивнула, принимая объяснение.

— Вы не из этих мест? — предположила я.

— Нет, я родом из Нориджа, но последние несколько лет практически не бывал в Британии. Сюда приехал недавно, но сегодня снова отправляюсь в дальние страны.

— Вы любите путешествовать?

— Ненавижу, — ответил Марк, кажется, искренне.

Я вопросительно подняла брови.

— Я не люблю перемены, но род моей деятельности вынуждает меня часто переезжать с места на место.

— Чем же вы занимаетесь?

— Вы всегда задаете столько вопросов, Гермиона? — спросил Марк с насмешкой в голосе.

Я улыбнулась и ответила:

— Да.

— Тогда посмотрим, так ли страстно вы любите на них отвечать. Вы студентка?

Я кивнула и сказала:

— Последний курс.

— И чем вы занимаетесь?

Я ответила. Мой рассказ был долгим и увлеченным, вскоре я даже забыла о том, с кем разговаривала, пустившись в разглагольствования о перспективах развития зельеварения. Марк слушал, не перебивая.

— Я ничего не понимаю в зельях, но ваш рассказ не мог бы оставить равнодушным никого, — сказал он, когда я закончила.

И я не смогла понять, насмехался он, или говорил откровенно.

— Вам не кажется, что будет честно, если теперь вы расскажите, «о роде вашей деятельности»? — спросила я.

— Нет, не кажется, — отозвался Марк, скривив губы в подобии улыбки.

Я пожала плечами и посмотрела куда-то в сторону. Повисла тишина. Мне она казалась некомфортной, но когда я повернулась к Марку, то увидела, как он задумчиво рассматривал мое лицо. Заметив, что я за ним наблюдаю, он ухмыльнулся и сделал большой глоток чая...

Спустя полчаса мы уже вовсю обсуждали законодательство магического общества и права магических существ.

— Ваши идеи не состоятельны, — говорил Марк, — просто потому, что сами эльфы не готовы принять их.

— Но виноваты в этом именно мы, волшебники. Именно мы внушаем им мысль о том, что они ниже нас и обязаны исполнять любые наши приказы.

— Эльфы НЕ равны волшебникам ни по умственным способностями, ни по магическим, именно поэтому мы указываем им, что делать, а не наоборот.

— Но это варварство!

— Нет, Гермиона, это закон природы. Кто сильнее, тот и устанавливает правила.

Я вздохнула.

— В этом споре нет смысла, вы все равно будете стоять на своем.

— Да, потому что мне нравится, что каждые выходные в моей спальне меняется постельное бельё, а по утрам на столе появляется чашка кофе. И мне не приходится за это платить. А если вы не можете убедить в правильности ваших взглядов даже меня, то на то, чтобы убедить в этом эльфов можете даже не рассчитывать.

— Не все эльфы настроены так категорично. Я знала одного эльфа...

— Исключения лишь подтверждают правила, как гласит популярная поговорка, — перебил меня Марк.

Я хмыкнула.

— В любом случае, я и не ставила перед собой задачу переубедить вас. Скоро вы уйдете и забудете обо мне и о нашем разговоре. Какой смысл пытаться заставить вас изменить мнение?

Марк посмотрел на меня, чуть прищурившись.

— В споре рождается истина. Уж простите, что использую так много клише.

Я улыбнулась.

— Хорошо, я вас прощаю, — сказала я, и, чуть помолчав, добавила, — странно, но у меня такое ощущение, что я знаю вас очень давно, а ведь мы знакомы меньше часа.

— Так бывает, — отозвался Марк, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула.

— У меня не часто, — призналась я.

— А я и не говорил, что со мной такое происходит каждый день.

Вздохнув, я задумчиво посмотрела куда-то в пространство. В последний раз я испытывала это ощущение уюта рядом с человеком, когда танцевала с профессором Снейпом. Тогда тоже было это чувство — как будто мы на одной волне, как будто живем в одном ритме. И еще ощущение тепла и безопасности.

— О чем вы задумались? — вдруг спросил Марк.

Я взглянула на него и невольно вздрогнула от выражения глаз на спокойном лице — как будто он *знал* ответ на вопрос.

— Ни о чем особенном, — ответила я, пряча глаза.

— Вы лжете, — насмешливо произнес Марк.

Хмыкнув, я все же посмотрела на него и ответила:

— Может и так...

— И вы так бессовестно в этом признаетесь? — иронично спросил он.

— Да, признаюсь, я честная по натуре. Совесть не позволяет мне лгать, если меня спрашивают, лгу ли я.

— Вы противоречите сами себе.

— Нет, я противоречу вам. Большая разница.

Марк издал смешок, с любопытством разглядывая меня.

— Вы остры на язык — ценное качество. Для жулика, например, — поддразнил он.

Я чуть склонила голову на бок и ответила:

— Еще в школе я открыла для себя простую истину — острый язык может порезать больнее, чем нож. Такое оружие может оказаться полезным в любой момент, и очень удобно, что оно всегда со мной. Но если его не подтачивать, оно затупится и станет бесполезным. Я не хочу в ответственный момент оказаться безоружной.

— Мне кажется, вы получаете удовольствие от словесных битв.

— Да, если есть достойный соперник.

Я с вызовом посмотрела Марку глаза. Он чуть сощурился и затем едва заметно склонил голову, словно принимая вызов.

— Думаю, опытный боец легко вас одолеет, — заявил он.

— Не часто приходится таких встречать, — отозвалась я.

— Сегодня вам повезло.

— Не имеете ли вы в виду себя?

— Уж определенно не Джона.

— Джона?

Марк кивнул.

— Джон. Настойчивый молодой человек, которому вы так самонадеянно отказали в танце.

— Ах, Джо-он, — протянула я, — да, действительно, он едва ли смог бы претендовать на победу в сражении со мной. И я имею в виду не только обмен язвительными замечаниями.

— Помилуйте, вы же не хотите сказать, что я зря вмешался?

-Вы разрешили ситуацию мирным путем, и заслуживаете не только мою благодарность, но и благодарность Джона.

— Я бы не хотел испытать на себе благодарность Джона, — отозвался Марк.

— А мою? — игриво спросила я, улыбаясь.

Лицо Марка приобрело серьезное выражение, и мое настроение тут же изменилось. Я подумала, что сказала лишнее — хотя когда Клаудия вела себя с молодыми людьми подобным образом, никто не делал такое недовольное лицо!

Но затем я решила, что если уж проиграла в битве за расположение Марка ко мне, то выиграю словесный бой.

— О, вижу, вы и моей благодарности опасаетесь. Не волнуйтесь, я сжалюсь над вами. Вы и выглядите немного устало, а я всегда снисходительно относилась к людям, испытывающим недостаток физических сил.

О, уроки профессора Снейпа определенно не прошли даром!

Марк медленно поднял на меня взгляд. В его взгляде читались смешанные эмоции — гнев и восхищение, желание убить и поаплодировать. Эти эмоции могли бы выразиться словами «вот стерва!», произнесенными восторженным голосом. Мне это понравилось.

— Вы ведь не находитесь в серьезных романтических отношениях с кем-либо? — спросил он вдруг.

Я удивленно подняла брови.

— Нет, а что?

— Я так и думал, — отозвался Марк, издевательски улыбаясь, — не многим по силам вынести такую язву.

О-о-о, мы перешли на личности.

— Вам-то точно не по силам. Точнее, не по зубам.

— О, моим зубам поддавались и не такие орешки, как вы.

— Вы хотите меня расколоть? Так знайте же, мне нечего вам сказать. Ничего такого, за что нет опасности схлопотать неприятное проклятие.

-В самом деле? Удивите меня. Я обещаю, не пользоваться палочкой, что бы вы ни сказали.

— Удивить? Ну смотрите, профессор Снейп, как вы думаете...

Марк дернул головой, как бы собираясь взглянуть на салфетку, которую я перед ним положила, но вдруг застыл. Несколько секунд мы оба сидели, затаив дыхание.

Я не знала, почему так сделала. Я не была ни в чем уверена, мысль о том, что Марк очень похож на профессора Снейпа была где-то на задворках сознания, но я даже не думала о том, чтобы проверить его, попытаться подловить. Это вышло случайно, просто потому, что он сделал вызов, а я привыкла отвечать на вызовы.

И я еще не успела даже осознать, что означало это движение головы, эта пауза, только сердце забилось чаще, только рука крепче сжала салфетку.

«Марк», наконец, снова ожил.

— Простите? — произнес он, словно не расслышав моих слов.

— Смотрите, эта салфетка не кажется чем-то особенным. Но мне она на многое открыла глаза.

«Марк» изобразил непонимание, а затем взглянул на часы, и притворно воскликнул:

— Уже столько времени! Мне давно надо было идти.

Он встал из-за стола, я тоже встала.

— Было приятно познакомиться, Гермиона, — сказал он, и, неловко поклонившись, поспешил покинуть паб.

Мои губы расплылись в глупой улыбке. Профессор...

— Гермиона, — услышала я голос «Марка» через несколько секунд, и обернулась.

— Да?

Он вернулся, и теперь внимательно смотрел на меня.

— Где ваши друзья? — спросил он.

Я, словно очнувшись, взглянула на столик, за которым сидели Клаудия и Джейсон. Их там не было. Вот мерзавцы! Ушли и даже не предупредили.

Пожав плечами, я сказала:

— Кажется, они ушли.

— Вы же не собираетесь идти по улице одна? — спросил он с нотками раздражения.

Мои губы снова расплылись в улыбке. Я пожала плечами. «Марк» покачал головой.

— История ничему вас не учит?

Я вопросительно подняла бровь.

— Вы думаете, Джон единственный, кто может захотеть «потанцевать» с вами?

Я снова беззаботно пожала плечами.

— Что вы дергаетесь? — недовольно спросил «Марк», передразнивая мое движение. — Вы совершенно не думаете о собственной безопасности.

— Гермиона! — услышала я голос Клаудии и оглянулась.

Подруга сидела за столиком в углу зала в компании Джейсона, Терри, Джинны и еще двух девушек, имен которых я не знала. Она помахала мне рукой, и я ответила ей тем же, а затем, вновь повернувшись к «Марку», увидела лишь его удаляющуюся спину. Хмыкнув, я подошла к столику, где сидели ребята и села на свободный стул.

— Ну? — Клаудия выжидательно смотрела на меня.

Я лишь улыбнулась в ответ.

— Тебе он понравился, да? — радостно спросила она.

Моя улыбка стала шире. Мне хотелось пуститься в пляс.

Профессор Снейп был здесь. Единственной причиной, по которой он мог прибыть в Англию из России в чужом обличии, было намерение поговорить со мной. Это просто не могло быть совпадением, что мы оказались в одно и то же время в одном и том же пабе... И он разговаривал со мной. Он мог бы этого не делать, ведь так? Но он пригласил меня составить ему компанию, угощал напитками. Боги, неужели он скучал по мне?

Я почувствовала, как слезы начали подступать к глазам, но это были светлые слезы радости, и глупая улыбка блуждала на моих губах...

...О, а какое наслаждение было снова разговаривать с ним. Как глоток свежего воздуха, как фейерверк, как взрыв, всплеск адреналина, грибной дождь жарким летним днем.

Я была счастлива.

— Вы договорились, когда снова встретитесь? — услышала я голос Клаудии сквозь шум в ушах.

— А? А, да. То есть, не совсем. Он вынужден много путешествовать, поэтому не знает, когда вернется. Но он вернется. Точно.

18 марта, пятница

Ожидание было томительным. Я уже не чувствовала себя Госпожой Несчастье, но тоска порой сжимала мое сердце, заставляя хныкать в подушку.

В ту пятницу я сидела в библиотеке, читая старую книгу, написанную чрезвычайно высокопарным слогом. Поддерживая голову рукой, я лениво переворачивала страницы, иногда выписывая ключевые моменты. Но в какой-то момент мои мысли понеслись в неизведанные дали фантазий и снов. Я подумала о том, что, может быть, профессор Снейп тоже сидел сейчас в библиотеке, листая какую-нибудь толстую книгу. И, может быть, вспоминал обо мне...

Да нет, конечно, он-то, в отличие от меня, всегда мог сконцентрироваться на работе. Впрочем, раньше я тоже могла. Раньше чтение отвлекало меня от душевных переживаний. Но сейчас было кое-что новое — я не страдала, не переживала, не чувствовала себя несчастной. Напротив, я была счастлива. Я скучала — да, но я была счастлива. Несмотря на сомнения, которые одолевали меня, не смотря ни на что.

Обмокнув перо в чернильницу, я занесла его над пергаментом и начала линию, плавно идущую вниз, совершающую небольшой изгиб, под наклоном уходящую влево и затем под острым углом снова вправо. Чуть вниз, два небольших изгиба и, наконец, вычерчивается уже узнаваемая форма подбородка. Жирными линиями нарисовав черные волосы до плеч и белый воротничок, я с умилением взглянула на профиль, красовавшийся на моем пергаменте. Подрисовав глаз, я улыбнулась получившемуся портрету. Конечно, сходство с профессором Снейпом было весьма отдаленным, но основные черты были переданы более или менее верно. Задумчиво глядя на рисунок, я аккуратно провела пальцем по нарисованным волосам. Не успевшие высохнуть чернила размазались, испачкав, заодно, и мой палец. Недовольно вздохнув, я взяла палочку и удалила пятно с кожи.

— Кого-то мне это напоминает, — раздался голос рядом со мной, и я, инстинктивно прикрывая рисунок руками, подняла голову, чтобы встретиться с насмешливым взглядом профессора Ростова.

— Теперь вы испачкали еще и ладони, — заметил он, и я, перевернув руки, убедивлась в правоте профессора.

— Где я мог видеть этого типа? — спросил Ростов, пока я удаляла чернильные пятна.

Я пожала плечами.

— Я рисовала вымышленный образ, — ответила я, стараясь звучать безразлично.

— Правда? О, а что это вы делаете, выписываете тезисы? — спросил профессор, беря в руки мой пергамент.

Сжав губы, я терпеливо кивнула.

— Прекрасно! Просто прекрасно. Через час у меня лекция, и мне как раз нужны были выписки именно из этой книги. Вы не будете сильно возражать, если я возьму у вас этот пергамент? А для вас я могу сделать копию.

С этими словами он взмахнул палочкой, и передо мной возникла точная копия моего собственного пергамента.

— Вы ТАК любезны! — радостно возвестил чокнутый профессор и скрылся из виду.

Я тихонько прорычала, и продолжила работу над книгой.

24 марта, четверг

Оставалось совсем немного времени до защиты дипломной работы, и почти все основные главы были готовы, кроме одной. Я не выходила из лаборатории. К счастью, лекции закончились, а последние зачеты — сданы, и теперь я могла позволить себе полностью отдаться работе.

В четверг, как всегда, профессор Ростов пришел в лабораторию, чтобы посмотреть, каковы мои успехи.

— Они были бы гораздо выше, если бы каждые пять минут сюда не забегали младшекурсники с их глупыми опытами, — заметила я недовольно.

— Так хорошо оснащенная лаборатория на вашем факультете, к сожалению, только одна, поэтому не удивительно, что раз или два вас беспокоили другие студенты, — отозвался Ростов с долей ехидства.

Я поджала губы.

— Но мне кажется, вы и так многого достигли. Работа выходит действительно очень хорошая, — сказал он, заглядывая в котлы.

— Очень хорошая, — повторила я, — а я хочу, чтобы она была отличная.

— Мне нравится ваш перфекционизм, однако не стоит придавать такое большое значение диплому. Оценку вы в любом случае получите самую высокую, а действительно стоящие открытия только впереди.

Я вздохнула.

— Для меня важна любая работа, которую я делаю, профессор, — сказала я, — и волнует меня не только оценка.

— Вы уже приняли решение по поводу будущего года? — внезапно спросил Ростов. — Вы примите приглашение одного из университетов, или останетесь здесь?

Я помедлила.

— Профессор Вейнс не хочет, чтобы я уезжала, — негромко ответила я.

Ростов хмыкнул.

— Ну конечно же. Он не хочет.

— Хотя, сам-то уехал, — заметила я.

— Да, это так.

— Но он скоро вернется.

— Безусловно.

— Хотя, если бы он не уехал, все было бы гораздо проще, — заметила я, словно разговаривая сама с собой.

— Не исключено.

— И это было нечестно с его стороны. Отговаривал меня оставлять университет, а сам уехал из Англии, как только появилась возможность.

— Так он, отверженный судьбою, — вдруг произнес профессор, глядя в никуда, — бежал от прелести твоей, чтоб не грустить перед тобою, не звать невозвратимых дней, чтобы, из края в край блуждая, в груди своей убить змею. Мог ли томиться возле рая и не стремиться быть в раю!

Я тревожно посмотрела на него, и он пояснил:

— Байрон, «Даме, которая спросила, почему я уезжаю весной из Англии». Недавно прочитал это стихотворение, а тут к слову пришлось... Так что, я думаю, вы все закончите еще до защиты. Но мне кажется, будет не лишним послать Персеусу выводы и тезисы основных глав. Как вы думаете?

Я радостно ответила, что это блестящая идея.

Тем вечером я отыскала в библиотеке томик стихов Байрона и нашла тот, фрагмент из которого зачитал мне профессор Ростов. Прочитав строки, написанные два столетия назад, я еще долго сидела, сжав книжку в руках, и размышляя.

Как грешник, изгнанный из рая,
На свой грядущий темный путь
Глядел, от страха замирая,
И жаждал прошлое вернуть.

Потом, бродя по многим странам,
Таить учился боль и страх,
Стремясь о прошлом, о желанном
Забыть в заботах и делах, —

Так я, отверженный судьбою,
Бегу от прелести твоей,
Чтоб не грустить перед тобою,
Не звать невозвратимых дней,

Чтобы, из края в край блуждая,
В груди своей убить змею.
Могу ль томиться возле рая
И не стремиться быть в раю!

28 марта, понедельник

До защиты оставалось полторы недели. Я уже начала нервничать, и уже продумывала все возможные вопросы, которые могли бы возникнуть у комиссии. Кажется, работа действительно выходила хорошая, но я бы не смогла сдать даже автореферат, пока с дипломом не ознакомился бы профессор Снейп. Наконец, я была готова отправить ему письмо, и вот уже битый час мучилась со вступлением. Мне хотелось, чтобы письмо звучало не слишком официально и холодно, но и не слишком фамильярно. Чтобы в нем была нотка дружеского тепла, но при этом оно не переходило границы отношений преподаватель-студент.

В результате у меня вышло такое послание:

«Здравствуйте, профессор Вейнс.

Сегодня я закончила работу над дипломом и готова сдать её. Но прежде, чем я это сделаю, я бы очень хотела узнать ваше мнение. Я понимаю, что вы очень заняты в России, ведь на вас лежит ответственность за студентов профессора Ростова, но для меня очень важно, чтобы именно вы прочитали и оценили то, что я сделала. Ведь здесь есть и ваш вклад: я использовала те знания, которые вы успели дать нам за прошедшие полгода. Кроме того, официально вы все еще остаетесь моим научным руководителем (как бы по этому поводу не злорадствовала профессор Питч). Профессор Ростов, безусловно, замечательный специалист, но вы всегда будете для меня авторитетом и лучшим зельеваром в мире.

Искренне ваша, Гермиона Грейнджер»

Перечитав письмо, я была вынуждена признать, что оно было все же чересчур откровенным и немного слащавым, особенно эта фраза про лучшего зельевара. Но как еще могла я выразить хотя бы толику своих чувств? Как еще могла сказать, как он важен для меня? К тому же, если посмотреть на сей образец эпистолярного жанра беспристрастно, не зная об обстоятельствах, то можно было счесть, что письмо вполне невинно. Что-то среднее между посланием подхалима и глупенькой восторженной студенточки.

Всунув письмо вместе с копией дипломной работы в лапы сове, я отправила её в далекое путешествие. Сама же села на подоконник и уставилась в окно, наблюдая, как ветер треплет еще не покрывшиеся листвой ветви деревьев, и как бегут ручейки талого снега, и как колышется высокая желтая трава.

31 марта, четверг

Первого апреля я должна была сдать работу, но я так и не получила ответа от профессора Снейпа. Я уже было решила, что он проигнорирует мое письмо. Но уже вечером, лежа в кровати и читая книжку, я услышала знакомое царапанье о стекло. Торопливо открыв окно, я впустила сову. Дав ей угощение, и позволив немного отдохнуть на моем столе, я взяла у неё послание.

«Здравствуйте, мисс Грейнджер.

Вы поступили совершенно правильно, выслав мне копию вашего диплома. И не только потому, что я нашел в вашей работе ряд ошибок и недочетов, которые необходимо исправить (см.Приложение на листе № 2), но и потому, что я действительно являюсь вашим руководителем и обязан контролировать процесс вашего обучения. Я не хотел настаивать на этом, считая, что подобное поведение может оскорбить профессора Ростова, и то, что вы сами догадались послать мне образец, делает вам чести. Если только это не была идея самого профессора Ростова.

Если говорить о вашей дипломной работе в целом, то можно сказать, что вы проделали большой труд и заслуживаете хорошей оценки. Глубокое понимание предмета, увлеченность, а также старательность и трудолюбие являются вашими отличительными качествами. Однако мне показалось, что вы могли бы достичь большего. Я подозреваю, что вы так и не прислушались к моим словам, и не отдались работе целиком и полностью, продолжая поддаваться дурному влиянию своих друзей и тратя драгоценное время на развлечения. Я могу лишь осудить подобное поведение, поскольку иные меры принимать уже поздно.

В любом случае, я желаю вам успеха на защите.

Всяческих благ,

Профессор Вейнс»

Я медленно отложила письмо и взяла в руки список ошибок, которые необходимо было исправить. Однако мысли мои все еще витали вокруг содержания письма. Конечно, я не ожидала восторженного отзыва — не от профессора Снейпа. То, что он приписал мне «глубокое понимание предмета, увлеченность, старательность и трудолюбие» уже было величайшим комплиментом с его стороны. Могла ли я ожидать такого еще несколько лет назад, учась в школе? Конечно, нет.

И все же, со школы многое изменилось... Как, например, я должна была воспринимать это его постоянное недовольство тем, что я якобы слишком часто хожу в пабы, бары и клубы, а также рестораны и театры? Клаудия меня называет занудой и затворницей — что бы она, в таком случае, сказала о профессоре Снейпе? С другой стороны, вспомнив трогательную заботу о моей безопасности, я подумала, что его недовольство могло быть вызвано тем, что я, с его точки зрения, слишком часто подвергаю себя опасности. Это было бы очень мило...

...Трогательно, мило — я позаимствовала слова у профессора Ростова. И, кажется, он был действительно прав, используя эти эпитеты.

8 апреля, пятница

Защита прошла для меня как какой-то сон. К утру пятницы волнение мое достигло того предела, когда уже перестаешь волноваться, испытывая только усталость и огромное желание, чтобы «всё это, наконец, закончилось». Отдав себя в руки Клаудии, позволив ей полчаса колдовать над моей прической и еще столько же над макияжем, я бессмысленно повторяла текст защиты. Надев то, что дала мне подруга, я, в её сопровождении отправилась в корпус Мерлина. Весь путь от факультета до здания, где должна была проходить защита, меня почему-то очень волновал цвет помады — я опасалась, что комиссия решит, что он слишком яркий. Сообщив о своих переживаниях Клаудии, вместо нормального ответа я получила какое-то нечленораздельное восклицание. Она тоже волновалась.

Помада позабылась быстро, как только мы вошли в небольшую комнату, обставленную шкафами со старинными книгами. Там, на деревянных резных стульях за таким же столом сидели некоторые из наших одногруппников, а также профессор Ростов и профессор Питч. Обстановка была не официальной, но напряженной.

— Ах, а вот и мисс Грейнджер, — громко произнес профессор Ростов, и все на меня обернулись, — будущее зельеварения во всем своем блеске.

Я нервно улыбнулась и села на один из свободных стульев. Клаудия опустилась на стул рядом.

— Так, из тех, кто защищается сегодня, это все, — констатировала профессор Питч, окидывая всех взглядом.

Казалось, она тоже немного волновалась. Хотя, отчего бы? Для нее защита диплома — уже давно не событие. Сколько их было в ее жизни? Не один десяток, это точно.

Однако вскоре я узнала причину её переживаний.

— Вы сейчас будете представлять лицо нашего факультета и нашего университета, — сообщила она, на что я вопросительно подняла брови.

Не совсем те слова, которые ожидаешь услышать перед защитой.

— Поэтому постарайтесь проявить себя с лучшей стороны, — продолжила декан, — на вас будут смотреть не только преподаватели, но и члены международной ассоциации магов.

Многозначительность, с которой были произнесены последние слова, заставила всех присутствующих — кроме Ростова, конечно, — в ужасе взглянуть на профессора Питч.

— Да-да, в этом году честь проводить защиту в присутствии МАМы выпала именно нам, — произнесла она.

Недовольный гул голосов дал понять, что все согласны — мы могли бы обойтись без подобной чести.

Потом началась какая-то непонятая чехарда: кто-то входил в кабинет, кто-то из него выходил. Ростов постоянно пытался сказать мне какие-то ободряющие слова, на которые я лишь молча кивала. Потом он подходил к другим студентам, а я начинала разглядывать корешки книг на полках, отмечая, что большинство из них почему-то было на немецком.

Ощущения «экзамена» не было. Казалось, что мы все просто собрались в этом кабинете с неопределенной целью, и скоро уйдем, так и не дождавшись ничего грандиозного.

Скоро кто-то начал рассказывать забавную историю, все засмеялись и начали вспоминать свои анекдоты. Спустя час все оживились. Я — уже давно не переживая — бездумно смотрела в пространство, не имея сил ни слушать, что рассказывали мои одногруппники, ни, тем более, смеяться.

Вдруг что-то привлекло мое внимание. Сквозь голоса Терри, Клаудии и Мари, я услышала другой — более низкий и более твердый.

Медленно повернув голову, я увидела профессора Снейпа в обличии Вейнса. Мое сердце пропустило пару ударов, а в животе все сжалось в тугой узел.

Он разговаривал о чем-то с профессором Ростовым, очевидно, только войдя в комнату. Слушая своего коллегу, он осматривал помещение, людей, собравшихся в нем, и, наконец, его взгляд остановился на мне. Но не успела я как-то отреагировать на это, как в комнату влетела профессор Питч, истеричным голосом сообщая, что мы все должны идти в Зал Фламеля. Все тут же поднялись и толпой повалили в коридор. Я пыталась подойти к профессору Снейпу, чтобы хотя бы просто поздороваться с ним, но ребята ловко вытолкнули меня в коридор, так и не дав возможности даже встретиться с ним взглядом.

Зал Фламеля был довольно уютным помещением полукруглой формы. С двух сторон от входа, также полукругом, повторяя форму стен, располагались деревянные трибуны с тремя ярусами скамеек, навевая воспоминания о залах судебных заседаний. С одной стороны сидели профессора и представители международной комиссии. С другой сели мы, студенты. Напротив трибун, в центре на небольшом помосте стояла кафедра, с которой нам и предстояло читать тексты защиты. Справа от кафедры располагался рабочий стол с котлами и заранее подготовленными зельями. Слева в воздухе висела обычная школьная доска.

Последними в зал вошли профессор Ростов и профессор Снейп, все еще о чем-то переговариваясь. Началась защита.

К своему стыду, я совершенно не слушала моих одногруппников. Вместо этого я сначала разглядывала членов международной комиссии, их шикарные мантии изумрудного цвета с маленькими эмблемами Международной Организации Зельеварения и Гербологии на груди и их серьезные лица. Был среди них и профессор МакКейн — тот самый преподаватель Сэлемского университета, которого так страстно любил профессор Ростов, и который задавал мне массу вопросов на конференции.

Но постепенно мой взгляд все чаще и чаще стал обращаться к парочке на последнем, самом верхнем ярусе. Там, на третьем ряду, о чем-то переговаривались профессор Ростов и профессор Снейп. Первый постоянно улыбался, а второй периодически ехидно ухмылялся. То, что трибуны располагались полукругом, и находились практически напротив друг друга, позволяло беспрепятственно разглядывать двух мужчин. Но в какой-то момент я поняла, что и они могут прекрасно меня видеть.

Первым то, что я за ними наблюдаю, заметил профессор Ростов. Он пихнул Снейпа локтем и мотнул головой в мою сторону. Профессор Снейп повернул голову, сперва не понимая, что хотел показать ему его коллега. Но затем он встретился взглядом со мной, и в его глазах забрезжило понимание. Я, тут же смутившись, опустила взгляд, делая вид, что мне гораздо интереснее рассматривать собственные ногти. Но через несколько секунд снова посмотрела на профессоров. Ростов с довольной усмешкой шептал что-то Снейпу, на лице которого читалось раздражение. Первый определенно это видел и наслаждался реакцией.

Тут за рукав мантии меня дернула Клаудия. Я повернулась к ней, чтобы узнать, в чем дело.

— Я следующая, — прошептала она.

— Почему? Еще рано, — ответила я тихо.

— Ты еще не поняла? Тут не по алфавиту, а по научным руководителям. Сейчас идут все студенты моего. Потом все студенты кого-то другого.

— Мм. Ясно. Ну, удачи тебе.

Отвернувшись от подруги, я снова взглянула на трибуну напротив и увидела, как профессор Снейп, до того определенно смотревший на меня, отвел взгляд в сторону.

Защиту Клаудии я слушала внимательно. В общем, мне понравилось — говорила она, как всегда, бойко, её звонкий голос не позволял отвлечься от ее речи. Сама работа также была содержательной, написанной на интересную и тщательно изученную моей подругой тему.

Еще час томительного ожидания — и пришла моя очередь. Спокойно выйдя к кафедре, я прочитала свой текст, не видя перед собой никого и ничего, продемонстрировала образцы зелья и другие необходимые опыты и выжидательно посмотрела на трибуну преподавателей.

Мне задали несколько малоинтересных вопросов, МакКейн, чьего вопроса я даже опасалась, не нашел мою тему достаточно спорной или провокационной, чтобы спрашивать что-либо, и меня отпустили.

Чувство облегчения не пришло. Я еще не понимала, что все закончилось. Целый этап моей жизни подошел к концу, но я не хотела осознавать этого. Слишком привыкнув учиться, я не могла представить жизнь вне университета. Впрочем, я ведь не обязана была его покидать, ведь так?

Наконец, все студенты выступили, и нас отправили обратно в ту же комнатку, в которой мы ждали начала защиты. Комиссия удалилась на совещание. По словам Клаудии, теперь у нас была пара часов, пока профессора за чашечкой чая неспешно обсуждали семейные дела, иногда вскользь упоминая защиту. Большинство оценок было выставлено еще до защиты рецензентами, и судя по тому, как спокойно протекало мероприятие, никто не собирался ничего оспаривать.

Ко всеобщему удовольствию, на столе появился кофе, чай, молоко и сдобные булочки. Оголодавшие и изнервничавшиеся студенты набросились на еду, словно не ели, как минимум, неделю. Задумавшись, я поняла, что у меня во рту за последние двадцать четыре часа даже маковой росинки во рту не было, и тоже принялась уплетать пирожок с корицей и яблоком.

Спустя какое-то время нас вновь впустили в Зал Фламеля, дабы огласить оценки. Мне, конечно, поставили «отлично». Клаудия получила «хорошо», но, кажется, была довольна этим. Я же считала, что она вполне заслуживала высшего балла.

Наконец, все начали подниматься, чтобы выйти из уже порядком надоевшего глазу помещения. Я встала у трибун, за которыми сидели преподаватели, и дождалась, пока сверху спустились профессор Ростов и профессор Снейп. Они оба остановились рядом со мной, видя, что я хотела что-то сказать.

— Здравствуйте, профессор Вейнс, — произнесла я, улыбнувшись.

— Мисс Грейнджер, — он кивнул, глядя прямо мне в глаза.

«Как же я соскучилась!» — хотелось мне закричать. Но я спокойно произнесла:

— Я хотела поблагодарить вас, сэр, и вас, профессор Ростов, за помощь в работе над дипломом.

— Это полностью ваша заслуга, — уверил меня Ростов.

— Нет-нет, если бы не ваша помощь, — эти слова были адресованы профессору Снейпу, — и не ваша поддержка, — повернувшись к Ростову произнесла я, — мне бы никогда не удалось сделать ничего подобного.

— Ерунда. Эй, погодите-ка, Ричард уже ушел? — вдруг воскликнул последний. — Ах ты старая маккейновская задница, он должен мне двадцать баксов! Я поставил на Пушки просто из чувства противоречия, и кто бы мог подумать, что они победят... — с этими словами он поспешил покинуть зал.

И только тогда я поняла, что кроме нас со Снейпом в помещении больше никого не осталось. Повисло неловкое молчание.

— Что ж, примите мои поздравления, — произнес, наконец, он.

— Спасибо, — ответила я боясь посмотреть ему в глаза, — а вы... вы вернулись? Навсегда, я имею в виду?

— Я предпочитаю не загадывать на такой большой срок, как вечность, но да, я планирую пробыть здесь еще некоторое время.

Я ухмыльнулась. Все же посмотрев на профессора, я едва заметно вздрогнула. Почему-то теперь внешность профессора Вейнса не вязалась с образом того человека, в которого я была влюблена. Если раньше мне всегда представлялся зеленоглазый блондин, даже когда я узнала, что он — профессор Снейп, то с недавних пор его образ стал более темным и менее определенным. Слащавое личико этому человеку, как мне теперь стало казаться, не шло.

— Профессор... можно вас попросить кое о чем? — спросила я.

Его брови чуть поднялись, придавая лицу вопросительное выражение.

— Я бы хотела провести с вами, то есть, увидеть, и поговорить, точнее побыть, некоторое время, просто чтобы посмотреть..., — вздохнув, я наконец, собралась с мыслями и прошептала, — я бы хотела увидеть вас в настоящем обличии.

Отчего-то покраснев, я посмотрела куда-то в сторону, ожидая ответа. Или, быть может, встречного вопроса — например, зачем мне это нужно.

Но Снейп, после небольшой паузы ответил:

— До пятницы я буду вынужден принимать участие в защитах дипломов и последующих праздниках, но, думаю, один вечер я мог бы, — тут он на мгновение замолчал, видимо, подбирая слово, — найти. Что вы думаете о... среде?

— Я думаю, что она подходит, — ответила я.

— В таком случае, я буду ждать вас вечером в среду, примерно после обеда у себя дома, — сказал Снейп, и у меня было ощущение, что он чувствует себя неловко.

Но наваждение быстро прошло, когда он твердо сказал:

— А сейчас мне нужно идти, у меня еще масса дел. До свидания, мисс Грейнджер.

С этими словами он быстрым шагом покинул зал, оставив меня одну. Глубоко вздохнув, я облокотилась на деревянную балюстраду, пытаясь успокоить участившийся пульс.

10 апреля, воскресенье

В воскресенье, после целой субботы отмечания защиты диплома, я навестила родителей. Мама приготовила праздничный ужин, в гости пришли Гарри, Джинни и Рон. Наевшись и подняв несколько тостов за успешное окончание учебы, Гарри и Рон радостно сообщили мне, что их диплом тоже почти готов.

Я тут же сосредоточила на мальчиках все свое внимание, даже не дорассказав маме о том, как проходила защита.

— Во-первых, мы решили взять показания у портретов директоров Хогвартса в кабинете директора, — начал рассказ Гарри. — Сам Дамблдор ничего рассказать нам не мог, поскольку выяснилось, что он был нарисован за год до смерти директора и, соответственно, никакой важной информацией не обладал. Но зато другие портреты...

Здесь Гарри выдержал драматическую паузу, и я почти закричала на него.

— Остальные портреты слышали множество всяких разговоров, и были в курсе всех дел, — продолжил он.

— Но нам они сказать ничего не могли, — недовольно вставил Рон, — видите ли, это «не наше аврорское дело».

— А точнее, на них был наложен запрет на разглашение — наложен самим Дамблдором, — пояснил Гарри.

— Но мы пошли в библиотеку и нашли заклинание, которое снимало этот запрет, потому что он мешал установлению истины, — довольно заявил Рон.

А Гарри продолжил:

— Да, есть такая статья, согласно которой запрет на неразглашение можно снять если все, кого он касается и кому он может причинить вред, мертвы, и тайна мешает восстановлению справедливости. Все это довольно запутанно и очень неоднозначно: кто может сказать, что справедливо, а что нет? Но у меня сложилось впечатление, что статью закона писал какой-то слизеринец, и это сыграло нам на руку. Мы произнесли заклинание, и запрет был снят.

— И тогда на нас посыпалась просто куча информации! — воскликнул Рон.

— Дамблдор все равно умирал и попросил Снейпа убить его, чтобы этого не пришлось делать Малфою, получившему приказ от Волдеморта, — сказал Гарри торопливо, ведь мы и так знали об этом, — они иногда обсуждали это в кабинете — со Снейпом, я имею в виду — и портреты все слышали. Они также слышали, как Снейп отказывался выполнять просьбу директора, но тот был настойчив.

— Отлично, — радостно сказала я, едва не подпрыгивая на стуле, — что же дальше?

— Портреты не могут давать показания в суде, — охладил мой пыл Гарри.

Мои плечи поникли.

— Но зато они знают, кто может, — заявил Рон.

Я с надеждой взглянула на него.

— Снейп заключил нерушимую клятву с Нарциссой Малфой. Он должен был выполнить то задание, которое Драко Малфою дал Волдеморт. Но, заключая клятву, он не знал, на что подписывался, он согласился только чтобы, во-первых, подтвердить свою лояльность перед Волдемортом в глазах Беллатрикс, которая и была свидетелем при заключении клятвы, во-вторых, чтобы выяснить, что это было за задание. Ну и, я так думаю, он действительно хотел помочь Малфою.

— Но что это дает? — спросила я. — Только то, что сам профессор Снейп умер бы, если бы не убил директора после того, как Драко отказался. Но вряд ли это поможет обелить его имя.

— Действительно, не поможет, — согласился Гарри, и я снова испытала разочарование.

— Хотя Малфой согласился дать показания в защиту Снейпа, — сообщил Рон, — никогда бы не подумал, что Хорек станет помогать нам.

— Ну, о его роли в войне и так всем известно, а с профессором они, кажется, были в хороших отношениях, — заметила я.

— Да, но одних показаний Малфоя не достаточно, — сказал Гарри.

Я вздохнула, но тут вмешалась Джинни, до этого молчаливо наблюдавшая за нашим разговором:

— Да скажите уже ей! Видите, ее это очень волнует.

Я вопросительно посмотрела на мальчиков. Те улыбались во весь рот.

— С помощью одного из портретов мы нашли тайник Дамблдора, — сказал Гарри.

— Хотя это было не просто — тайник находился далеко в горах, запрятанный у подножья самой высокой вершины, — сообщил Рон,- а охранных заклятий на нем было столько, что можно составлять энциклопедию.

Гарри согласно кивнул.

— Нам даже пришлось вызывать подмогу, — сказал он, — ну и, естественно сторонних наблюдателей, чтоб потом не говорили, что мы фальсифицировали то, что там нашли. На всякий случай — и оказались правы. Знаешь, что мы нашли в этом тайнике?

Я едва не подпрыгивали на стуле от нетерпения.

— Что? — спросила я как можно ровнее.

— Дневник Дамблдора! — провозгласил Гарри.

— Да ну! — воскликнула я.

— Ага, — мой друг довольно кивнул, — и там всё написано. Понимаешь? ВСЁ!

Я неверяще помотала головой. Гарри продолжил:

— Осталось провести пару экспертиз для подтверждения подлинника — и если все пройдет гладко, со Снейпа будут сняты все обвинения, поскольку «по законам военного времени убийство директора не было уголовно наказуемым преступлением. С точки зрения норм морали и нравственности деяние Северуса Снейпа также не вызывает порицания». Это мы уже написали в заключении.

— Вы просто молодцы! — воскликнула я, вставая из-за стола.

По-очереди обняв друзей, я села обратно и попросила их в подробностях рассказать о том, как они достали дневник и что именно в нем было написано.

Забавное совпадение — но тайник Дамблдора находился у подножия горы Эльбрус в России, и Гарри с Роном были там в то же время, когда профессор Снейп преподавал в Тридевятом Университете. Мои друзья были так близко к Снейпу, тогда как я в тот момент отдала бы все, чтобы оказаться с ним рядом.

Но теперь-то мои мучения подходили к концу — в среду мне предстояло пойти к Снейпу в гости и, наконец, увидеть его «во всем своем блеске». Кажется, с того лета, когда я узнала, что пойду учиться в школу волшебства и чародейства, я не испытывала большего нетерпения.

Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой.

Габриель Гарсиа Маркес

12 апреля, вторник

Пожалуй, нет необходимости подробно описывать, как я волновалась перед обедом со Снейпом, и с каким нетерпением ждала среды. Особенно тяжким это ожидание делал тот факт, что подошла к концу учеба, и мне, по большому счету, даже нечем было себя занять. Хотя во вторник я «ходила в гости» к профессору Ростову — он предложил мне переместиться вместе с ним в Россию и посмотреть на их университет. Он все еще надеялся, что я решусь на стажировку в Тридевятом, и у него были все основания так считать — я все еще не ответила ни одному университету.

Посещение России ограничилось обедом в небольшом студенческом кафе и осмотром кабинета Ростова.

В кабинете все еще оставались вещи Снейпа, которые он намеревался забрать чуть позже. Я подошла к письменном столу, коснулась свитков пергамента, пера, лежащего на специальной подставке, провела пальцами по столешнице. Затем мой взгляд наткнулся на что-то, чего я не ожидала увидеть ни на профессорском столе, ни где-либо еще. На одной из книг лежал обрывок пергамента, на котором был изображен профиль Снейпа — тот самый, который я нарисовала в библиотеке. Я подняла голову, чтобы вопросительно посмотреть на профессора Ростова. Тот стоял, опершись плечом о дверной косяк, руки убраны в карманы брюк, на лице насмешливое выражение.

— Да, мисс Грейнджер? — произнес он, когда пауза затянулась.

В моей голове быстро началась складываться логическая цепочка: «Ростов взял у меня рисунок и затем показал его Снейпу. Значит, он знал, кто был нарисован на пергаменте и знал, где сей персонаж находится. Профессор Ростов знал, что Вейнс — это не Вейнс. Он также не сделал копию, так как знал, что Снейп проверил бы пергамент на чары, и, заметь хоть какое-то применение магии, ни за что бы не поверил в то, что это нарисовала я. Для пущего убеждения на пергаменте был образец моего почерка».

— Давно вы знаете? — спросила я, наконец.

— О Снейпе или о ваших чувствах к нему? — спросил Ростов в ответ.

Я приоткрыла рот, чтобы возмутиться, но затем решила, что в этом нет смысла.

— О втором вы, очевидно, узнали даже раньше, чем я. Меня интересует профессор Снейп.

Ростов кивнул и подошел к письменному столу. Небрежно усевшись на его угол, он посмотрел куда-то вдаль, приготовившись к долгому рассказу.

— Тогда на конференции ваш «профессор Вейнс» очень заинтересовал меня. Было очевидно, что он не простой любитель в области зельеварения и обучался не по книжке «Как сварить зелье в домашних условиях». Побеседовав с ним несколько раз, я пришел к выводу, что он практикующий зельевар с огромным багажом знаний, и было странно, что я никогда не слышал о нем раньше. То, что он ушел от ответа на вопрос о месте обучения, только раззадорило мое любопытство. Я провел кое-какие исследования и выяснил, что волшебник по имени Персеус Вейнс никогда не числился ни в одном учебном заведении. Более того, такой волшебник никогда не существовал. Я даже подключил знакомых маглов — ничего. Ни один человек на всем земном шаре по фамилии Вейнс не был настолько одержим греческой мифологией, чтобы дать своему сыну имя Персеус.

Ростов набрал воздуха в грудь и продолжил:

— Тогда я решил узнать побольше о том, как он попал в ваш университет. Практически ничего узнать не удалось, и это говорило о многом. Про любого «нормального» профессора легко накопать кучу информации, а в случае с Вейнсом все было покрыто завесой тайны толщиной с Китайскую стену. Я решил подойти к вопросу с другой стороны. Вейнс знал МакКейна. Он сказал, что они пересекались, и знал о яде, о котором не было известно даже мне. На очередном чаепитии Лучших Зельеваров во Вселенной я завел с Ричардом разговор об этом яде, и мой дорогой приятель раскололся. Не сразу, конечно, но Огневиски порой творит чудеса. Не удивился бы, если бы он входил в состав Веритасерума. В том рассказе впервые мелькнуло имя Снейпа. Я кое-что слышал о нем, об этом Снейпе, и решил разузнать побольше. Но поиски привели меня в тупик — бедняга умер пять лет назад. Однако, несмотря на такой недостаток, как бытность мертвецом, парнем он мне показался интересным — работал на Волдеморта, потом стал педагогом, иногда писал статьи в научные журналы, затем, лет семь тому назад прекратил свою научную деятельность, после чего началось возрождение Волдеморта, все дела... В общем, я нашел рукопись Снейпа — взял ее просто потому, что было интересно почитать его исследование. И представьте мое изумление, когда я понял, что почерк Северуса Снейпа был практически идентичен почерку Персеуса Вейнса, с которым я на тот момент вел активную переписку (по поводу нашего обмена преподавательским опытом). Он изменил кое-какие буквы и наклон, но у меня глаз на такие вещи с детства наметан — знаете ли, увлекался шпионскими фильмами, играл с мальчишками в Штирлица... в общем, не важно. Я понял, что нашел ответ на большинство вопросов. То, что он преподавал в Хогвартсе, где учились — и *когда* учились — вы, и его особый интерес к вашей персоне лишь подтверждали мои догадки. Ну, а о том, что он занимался разработкой Оборотного зелья и говорить не стоит. Когда я понял, что его имя является анаграммой, решил действовать. И по счастливому совпадению именно тогда он написал мне письмо, что согласен произвести обмен. Мы провели два дня бок о бок, рассказывая друг другу о своих обязанностях и студентах, и когда между нами наладился контакт, дал ему понять, что знаю правду о нем, но намерен молчать, если он дополнит картину недостающими деталями.

— Наладили контакт? — уточнила я. — Да вы *настоящий* волшебник.

— Ваша ироничность очаровательна. Но я из тех наивных чудаков, которые считают, что с каждым можно найти общий язык.

— Особенно это вам удается с профессором МакКейном, не так ли?

— Я не сказал, что НАХОЖУ его с каждым, я сказал только, что это возможно. И, к вашему сведению, мисс Язва, мы с Ричардом ладим. Я издеваюсь над ним, а ему это нравится. Не удивлюсь, если в шкафу с бельем он прячет наручники и цепи, и достает их, когда одна из тех цыпочек, с которыми он проводит время за спиной у жены, приходит к нему.

— За спиной у жены? — повторила я осуждающе.

— Ну да. Она, конечно, женщина широких взглядов, но даже ей вряд ли понравилось бы наблюдать, как какая-нибудь проститутка шлепает ремнем её мужа.

Ростов, наконец, взглянул на меня и, очевидно, заметив слегка шокированный взгляд, сказал:

— Да хватит строить из себя чопорную англичанку... ой, вы же и есть чопорная англичанка. Тогда извините, продолжайте.

Шутливый тон профессора заставил меня улыбнуться.

— Итак, о чем это я... ах да, мы нашли со Снейпом общий язык. Я в деталях узнал историю его злоключений и понял кое-что о его характере. Затем я оказался в Англии и узнал еще кое о чем.

— О чем? — спросила я, не пытаясь сдержать любопытство.

— О вас.

Я посмотрела на Ростова, ожидая продолжения. Оно не последовало.

— Что вы имеете в виду?

— Сначала я стал одним из сотни носителей страшной тайны о ваших с ним отношениях. В разных интерпретациях вы либо давно спали друг с другом, либо являлись кровными братом и сестрой. В общем, ваша парочка была второй по интересности сплетней среди преподавательского состава университета.

— А первая какая? — спросила я.

— Первая касалась беременности горячо любимой кошки профессора Зельцберга. Видите ли, он анимаг, его животная форма — кот, и поэтому...

— Не хочу знать, — перебила я.

— Ладно, — легко согласился Ростов, — я просто хотел, чтобы вы знали, что на второе место вас сместил достойный противник. Не расстраивайтесь.

— Я постараюсь, — ответила я сардонически.

— Так вот, я не верю сплетням, я верю лишь собственным впечатлениям. И согласно моим впечатлениям, мне нужно больше доверять людям. Вы действительно влюблены друг в друга.

Я взволнованно сжала руки в замок. Он сказал «вы влюблены друг в друга»! Он правда так сказал.

— А если бы те, кто распускают слухи, лучше знали вас со Снейпом, — продолжил он тем временем, — то ставшая достоянием общественности информация была бы более точной — между вами, несмотря на нежные чувства, никогда ничего не было... Впрочем, тогда это были бы уже не сплетни, а голые факты, — задумчиво добавил профессор.

— Я не спрашиваю по поводу себя, — произнесла я, — потому что, возможно, мой интерес действительно был очевиден. Но профессор Снейп... с чего вы взяли, что он тоже... питает... какие-то чувства... ко мне...?

— Что это? Я стал причиной нарушения речи? — насмешливо спросил Ростов, а затем продолжил. — Снейп может демонстрировать равнодушие ко всему — к моим дружеским подколам, к шуткам насчет его ситуации, или его мрачности, или чего угодно еще. Но стоит мне заикнуться о его чувствах к вам, как он тут же начинает обзываться и все отрицать. Как маленький, короче. А каким убийственным взглядом он одарил меня, когда я намекнул на наши с вами «тесные отношения»! Правда, он быстро раскусил меня, но первая реакция была бесценна.

— Хорошие же у вас доказательства. Я бы скорее поверила, если бы вы сказали, что гадали на картах.

— А я гадал. Но подумал, что вы не воспримите это всерьез и выдумал всю эту историю.

По тону профессора я поняла, что он надо мной издевается, и поэтому сказала:

— Ну допустим, а есть у вас что-то еще, более... надежное?

— Куда уж надежнее, чем Таро?

Я недовольно поджала губы и сложила руки на груди. Ростов вздохнул. Посмотрев мне в глаза, он сказал почти серьезно:

— Вы же знаете, что он был в Англии, пока якобы был в России. Опять пил Оборотное зелье, разговаривал с вами в обличии другого парня, был вами раскрыт и позорно бежал...

— Да, знаю, — согласилась я.

— И вам мало такого доказательства? Вы что, его совсем не знаете?

Я тяжело вздохнула.

— Я знаю... я понимаю, ему, наверное, непросто было решиться на такое. Он, наверное, проклинал себя последними словами и считал полным идиотом — по крайней мере, я точно чувствовала бы себя именно так. Но... еще я понимаю, что ни одно его действие нельзя воспринимать однозначно. Никогда не знаешь, это то, чем кажется, или то, чем он хочет, чтобы это казалось. Профессор Снейп — хитрый и расчетливый человек. Ему можно доверять, но нельзя верить.

— А вы, к тому же, сомневающаяся в себе и во всем вокруг юная леди, которая хочет неоспоримых доказательств, так что у вас двоих проблемы.

Я согласно кивнула. Он продолжил:

— Мисс Грейнджер, мы не на судебном заседании, и вам придется полагаться не на доводы разума, а на чувства. Иногда так можно делать, честно.

Я усмехнулась.

— Уж если Снейпу можно доверять, — продолжил Ростов, — то вашим собственным чувствам тем более.

Закусив губу, я задумчиво взглянула на портрет, нарисованный мною. Можно ли?

13 апреля, среда.

Перед тем, как идти на обед к профессору Снейпу, я долго пыталась решить серьезную проблему: что надеть. Нет, дело, конечно, было не в том, что мне не нравились мои платья и мантии, или я не могла подобрать подходящие туфли. Просто необходимо было выбрать: чем была наша встреча, просто обедом или *свиданием*. Если это был просто обед, то достаточно было бы обычной мантии, если свидание — нужно было выбрать что-то красивое и женственное. Намеренно стараясь скрыть от Клаудии свою дилемму — её точка зрения на этот вопрос и так была понятна — я пыталась решить для себя, как отношусь к предстоящему событию, и как к нему относится Снейп.

Долгие размышления и составленный список «за» и «против» свидания привели меня к следующим результатам: я была влюблена в профессора Снейпа, он вполне вероятно испытывал ответные чувства, и либо он не собирался делать первый шаг, и тогда я должна была каким-то образом продемонстрировать ему свои намерения, либо он собирался делать первый шаг, и тогда это действительно было свидание. Другими словами, я бы хотела, чтобы это было свидание, и, соответственно, должна была вести себя так, словно это было свидание. И тогда, даже если Снейп вообще никаких чувств ко мне не испытывал, я об этом узнала бы со стопроцентной уверенностью.

И тогда пришло время подключать Клаудию. Она подошла к подготовке со всей ответственностью, одолжив мне очень красивое темно-изумрудное атласное платье с довольно глубоким декольте и сделав подходящий макияж. Накинув черную весеннюю мантию, я отправилась в профессорский городок.

Погода была чудесной: в воздухе пахло весной, солнышко ласкало мое лицо, на деревьях уже начали появляться молодые листочки, а в Профессорском садике вовсю цвели первоцветы.

Грядка под окном профессора Снейпа представляла более широкий выбор цветущих растений, но большинство из них были не слишком привлекательными. Красота — не то качество, которое ценится в ингредиентах для зелий.

Постучав в дверь хозяина грядки, я быстрым движением поправила волосы и платье под мантией. Через несколько секунд дверь открылась. За нею никого не было, и я безмолвно вошла в дом. Дверь за мною громко захлопнулась. Поразмыслив, я прошла в гостиную.

Комната выглядела иначе, чем когда я была в ней в последний раз. Диван, кресла и кофейный столик исчезли, вместо них в центре стоял сервированный стол. Изменилось освещение: оно стало более теплым и создавало ощущение уюта. В общем, помещение приняло более обжитый вид, и мне это понравилось. Не зная, что делать, я так и осталась стоять между дверью и столом. Тут послышались шаги. Кто-то медленно спускался по лестнице. Я замерла, в нетерпении и каком-то странном трепете.

Красавице предстояло, наконец, увидеть своё Чудовище.

Профессор Снейп вошел в комнату, и я развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы взглянуть на него. Он был в своем настоящем обличии — благородно избавив меня от необходимости наблюдать трансформацию — и я почувствовала, как кровь прилила к лицу, громко пульсируя в ушах.

Несколько секунд продолжалась немая сцена. Я жадно пожирала глазами своего бывшего — теперь уже дважды — преподавателя, а он бесстрастно разглядывал меня.

Я заметила несколько вещей: волосы профессора стали намного длиннее, чем были раньше. Это было естественно — ведь они росли, а Снейп в своем истинном обличии находился не слишком часто. Стричься не было смысла...

«Как будто раньше он стригся, чтобы окружающим нравилось на него смотреть», подумала я насмешливо.

Во-вторых, на нем была мантия из более дорогого материала, чем он носил раньше, явно новая и почти «нарядная». Значит, все-таки свидание.

В-третьих, он не показался мне таким отталкивающим, как это было в школе, или в тот раз, когда я наблюдала его превращение из красавца Вейнса.

— Наверное, стоит соблюсти глупую традицию и поздороваться? — иронично прервал мои размышления Снейп.

У меня сбилось дыхание от его голоса. Я и забыла, каким низким и приятным он был.

— Здравствуйте, профессор Снейп, — произнесла я, наконец.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер, — ответил он, — поскольку это «обед», я думаю, будет не лишним сесть за стол.

И приглашающим жестом он предложил мне пройти к моему стулу. Галантно отодвинув его, Снейп позволил мне сесть, вслед зачем сам сел напротив.

Затем он взмахнул палочкой, и на тарелках появился салат. Профессор налил нам вина.

— Вы сами готовили, сэр? — спросила я, пытаясь завязать беседу.

— Нет, я заказал еду из ресторана, — ответил он, глядя в тарелку.

А затем добавил:

— И давайте оставим эти формальности. Не нужно постоянно говорить «сэр». Зовите меня просто... профессор Снейп.

Издав смешок, я сказала, что не уверена, что смогу позволить себе такую вольность, но сделаю все возможное, чтобы выполнить его просьбу.

— Салат отменный, вы не находите? — спросила я через несколько секунд, все еще надеясь, что нам удастся начать непринужденный разговор.

— Сочетание курицы и апельсинов довольно неожиданно, но приятно.

— Да. Никогда не пробовала ничего подобного.

После этого моего — довольно бессмысленного — комментария, в комнате повисла тишина. Снейп размеренно натыкал на вилку кусочки курицы и отправлял их в рот, продолжая гипнотизировать тарелку, а я разглядывала его, не отрывая взгляда.

Теперь я, наконец, поняла, о чем говорил Эмиль когда-то: всё, что раньше казалось в Снейпе некрасивым, теперь мне нравилось. Чем дольше я смотрела на него, тем отчетливее понимала, насколько сильны мои чувства к этому человеку. Это даже пугало.

— Послушайте, мисс Грейнджер, если вас что-то не устраивает, я могу пойти наверх и выпить Оборотное зелье, — выдал, наконец, профессор, гневно посмотрев на меня.

— Но я молчала!

— Вы меня разглядываете.

— Удивительно, что вы заметили это, если учесть, что сами не отрываете взгляда от тарелки, — ответила я недовольно, вслед за чем раздраженно добавила, — может быть это я, кому стоит выпить Оборотное зелье? Потому что очевидно, вам не слишком хочется на меня смотреть.

— Я не смотрю на вас потому, что мне не нравится ваш взгляд, — ответил Снейп, теперь, однако, глядя мне прямо в глаза, — Вы как будто увидели платье на витрине, и теперь все не можете понять, нравится оно вам, или нет.

— Почему же? Могу. Мне нравится, — сказала я с вызовом.

Профессор на мгновение лишился слов, и я продолжила:

— Только у меня такое ощущение, что я не смогу его получить, потому что оно слишком дорогое.

— У вас скверный вкус на платья, — ответил Снейп.

Затем его взгляд опустился вниз, задержавшись на моем декольте, и он произнес:

— Я не имел в виду буквально. Это платье... которое на вас... нормальное.

— Спасибо за столь щедрый комплимент, сэр.

— Я же сказал, не зовите меня «сэр», — недовольно сказал он.

— Простите, профессор Снейп. Сложно привыкнуть к такой привилегии.

Почти целую минуту мы ели в молчании.

— У вас есть какая-нибудь музыка? — спросила я, желая нарушить эту давящую тишину.

— Я не слушаю музыку, — отозвался профессор, — но, кажется, я видел здесь эти музыкальные поганки. Если хотите, они вон там, в углу. Я не уверен, что знаю, как ими пользоваться.

Я без труда нашла этот эквивалент магловского радио и настроила волну, играющую ненавязчивую инструментальную музыку.

Сев обратно за стол, я взглянула на Снейпа, который делал вид, что увлечен чтением этикетки на бутылке вина.

— Знаете, профессор, если бы я захотела пообедать в тишине, я бы осталась в своей комнате, — сказала я.

— Вы хотели посмотреть на меня в моем настоящем облике, — отозвался Снейп, — о том, что мне нужно будет еще и разговаривать, речи не было.

Склонив голову на бок, я задумчиво посмотрела в пространство.

— Вчера я была в России, — сообщила я.

— Мои сожаления. Более бездарно потратить время вы не могли.

Я проигнорировала ответ и молча продолжила есть салат. Через несколько секунд Снейп спросил:

— И что же вы там делали, позвольте узнать?

— Обедала с профессором Ростовым — это он меня пригласил.

— С Ростовым? — с нотками раздражения в голосе спросил Снейп.

— Да, — я беспечно кивнула головой, — очень интересный собеседник и прекрасный специалист в области Зельеварения.

— Да, вам же так не хватает общения со специалистами в области Зельеварения.

— Ну, на самом-то деле, кроме вас, у меня больше нет знакомых, дотягивающих до его уровня.

— Погодите, я зажгу свечку в знак радости по этому поводу, — язвительно отозвался Снейп.

— Почему вы злитесь? — спросила я, глядя на него невинным взглядом.

— Я — злюсь? — переспросил он, насмешливо поднимая бровь. — С чего бы мне злиться?

— Вот и я спрашиваю.

Еще несколько секунд прошли в тишине.

— И о чем вы, интересно, разговаривали? — спросил мой собеседник.

— Он снова приглашал меня в Тридевятый университет на следующий год. Ведь я еще не дала ответ ни одному университету.

— И вы, конечно же, сказали «нет»? — полуутвердительно-полувопросительно произнес Снейп.

— Я, конечно же, ничего не сказала, так как еще не приняла решение.

— Мне казалось, мы с этим разобрались — вы остаетесь здесь.

Я отрицательно покачала головой.

— Мы с этим НЕ разобрались. Хотя бы потому, что вы так и не объяснили мне, почему я должна остаться.

— Я всегда считал, что у вас отменная память. Но, кажется, ваша милая головка начинает давать сбои.

— Ах, ну да! — воскликнула я в притворном озарении. — Вы же сказали, что я должна остаться, потому что вам так хочется, а идея со стажировкой в другом университете — глупа.

Снейп кивнул, как будто объяснение было вполне логичным.

— Хм, действительно, ведь это не ответ неверный, а вопрос, — признала я. — Вот новый вопрос: почему вы хотите, чтобы я осталась?

— Ваша страсть к вопросам может сослужить вам плохую службу в будущем.

— Почему? — настойчиво повторила я.

— Другие люди проходят этот период «Почемучки» в возрасте пяти-семи лет. Не думал, что вы *настолько* отстаете в развитии от других детей.

— Я не ребенок.

— То же самое я говорил своей матери, когда мне было четырнадцать, и она не хотела отпускать меня в путешествие по Африке.

— Вы не хотите сказать мне правду, но хотите, чтобы я осталась. Это нечестно.

— Этот мир полон несправедливостей.

Я посмотрела на Снейпа с укором. Тот казался довольным собой — конечно, ведь он оказался на родных просторах сарказма.

— Вы просто трус, — сделала я последнее, весьма смелое заявление.

Больше козырей у меня не было, это был последний шанс расшевелить Снейпа и вывести его на откровенный разговор.

По убийственному взгляду его черных глаз я поняла, что попала в точку.

— Не смей, — прошелестел он.

Это приободрило меня.

— Правда глаза режет, да, профессор Снейп? Сейчас вы боитесь назвать мне истинную причину вашего желания, чтобы я осталась в Англии на следующий год, два месяца назад вы испугались слухов и сбежали в Россию. Как еще это назвать?

— Будет не очень красиво, если я убью вас до того, как подам десерт, — проговорил Снейп, прожигая меня взглядом.

— Не очень, — согласилась я.

— Тогда поспешим.

Он взмахнул палочкой, и салат сменился фаршированным цыпленком. Пару минут мы поглощали удивительно вкусное блюдо в тишине. Затем она была снова нарушена мной.

— Профессор Ростов рассказал, что все знает о вас, — сказала я.

— Именно поэтому я давно мечтаю лишить его языка.

— Нет, я сама поняла, что ему все известно и спросила, как давно он был посвящен в вашу тайну.

— С ним оказались более сообразительной, не так ли?

Я вздохнула.

— Профессор Снейп, пожалуйста! У нас же свидание. Хотя бы притворитесь, что получаете от него удовольствие.

— Свидание? — хмыкнул он. — А я и не знал.

— В самом деле? Тогда почему надели новую мантию?

— Она не новая, — тут же, пожалуй, слишком быстро, ответил Снейп.

— Она новая, более того, из новой весенней коллекции мисс Паркинсон — после того случая, когда мы ходили в театр, я начала следить за её карьерой. Вы просто модник, профессор.

— Я купил новую мантию и решил надеть её. То, что это событие совпало с нашим обедом — ничего не значит.

— Тогда зачем вы солгали, что она не новая?

— Вы придираетесь к словам, — отозвался Снейп.

— Вы заказали обед и накрыли стол в гостиной.

— Я был голоден. Было бы некрасиво, если бы я заставил вас смотреть, как я ем.

— Убрали всю мебель из комнаты, сервировали стол...Интересно, вы для всех студентов так стараетесь? — язвительно поинтересовалась я.

— Нет, только для тех, которые носят платья с глубоким декольте.

— Мы договорились встретиться после обеда, вы могли бы пообедать *во время обеда*.

— Я же сказал вам, что сейчас идут защиты дипломов. Расписание профессоров совершенно сбито. Но, судя по тому, как вы уплетаете цыпленка, вы тоже не поели.

— Я была занята подготовкой к нашему СВИДАНИЮ.

— Мерлин! Вы упрямы.

— Удивлены?

— В общем, нет. Вам сложно меня удивить.

Я нехорошо ухмыльнулась.

-Вы уже говорили такое однажды. И через десять секунд после этого покинули бар Шестнадцать унций, как ошпаренный. И мне кажется, вы *были* удивлены.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — отозвался Снейп.

Я насмешливо посмотрела на него.

— Нет смысла отпираться, «Марк». Ростов подтвердил мои догадки — сам первый заговорил со мной об этом, позволив убедиться, что я не ошиблась.

— Запомните тот разговор, это был последний раз, когда вы имели счастье видеть Ростова, способного разговаривать, — зло произнес Снейп.

— Почему вы не хотите признать очевидное? — спросила я, чуть подаваясь вперед.

— Что от Ростова легче избавиться по старинке, Авадой Кедаврой, а не мучиться с ампутацией языка?

— Что я вам нравлюсь, — самоуверенно заявила я, внутренне сжимаясь от страха услышать ответ.

— Вы? Мне? — удивленно уточнил Снейп. — Вы мне нисколько не нравитесь, в этом-то и трагедия.

Мое сердце учащенно забилось. Это еще ничего не значило, ведь так? Он говорил это специально, просто не хотел признаваться...

— Ну что же, — ответила я, стараясь сохранить ровный тон, — в таком случае мне больше не нужно думать о том, какой университет выбрать. На будущий год я поеду в Россию. Напишу письмо профессору Ростову и ректору Тридевятого завтра же.

Воцарилась тишина.

— Вы там не уживетесь, — произнес, наконец, Снейп негромко, — у них совершенно другой менталитет. И режим дня иной. Если быть точным, у них нет режима дня, он полностью подчиняется настроению и состоянию души.

— У них нет расписания?

— Режим не обязательно подчиняется расписанию. Не в России.

-Ничего, я справлюсь.

— А зимой там жуткие холода.

— Я знаю парочку отличных согревающих заклинаний.

— Вы не знаете языка.

— Зато русские в большинстве своем знают английский. Сегодня это почти интернациональный язык.

— Там... плохие комнаты. Дизайнер интерьера — явно не та профессия, в которой у них работают люди с хорошим вкусом.

— Я переживу это.

— И вы непременно поправитесь. Эта их еда — кажется, она направлена на то, чтобы откармливать людей, превращая их в упитанных быков.

— По вам не скажешь. Послушайте, зачем вы отговариваете меня, если я вам даже не нравлюсь? — спросила я, наконец.

— Если вы мне не нравитесь, это не значит, что... я не хотел бы, чтобы вы остались.

— Вам нравится, когда вас окружают люди, которые вам не нравятся? Тогда те годы, когда вы учили Гарри Поттера, были для вас настоящим блаженством.

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь?

— То же самое могу сказать вам.

— Вы хотите услышать то, в чем и так уверены, — сказал Снейп после небольшой паузы.

Я недовольно вздохнула.

— Я ни в чем не уверена. Я была — до того, как встретилась с вами сегодня — но теперь я уверена только в одном: вы не собираетесь говорить того, что я хочу услышать. Но вот по какой причине: из вредности, из трусости или из-за того, что я ошиблась?

Снейп задумчиво посмотрел в свою тарелку. Затем взглянул куда-то в сторону. Сделал глоток вина. Повертел ножку бокала между пальцами.

— Возможно, первое. И еще... я старше вас на двадцать лет...

Я закатила глаза и устало застонала.

— Вы думаете, я об этом не знала? И вы только что открыли мне глаза на правду? Или я не способна к математике? Это было важно, когда вам было столько же, сколько мне сейчас — я тогда только родилась. Это было важно, когда я пришла в школу и училась там — разница была действительно заметна, и я была ребенком, вы — учителем. Но сейчас — все изменилось. А когда мне будет сто, а вам сто двадцать, это вообще не будет иметь значения.

— У вас далеко идущие планы, — заметил Снейп.

Я чуть смутилась.

— Просто привела пример. Послушайте, если вы действительно воспринимаете меня как ребенка, то мы прямо сейчас закончим этот бессмысленный разговор, и я уйду.

Я замолчала, выжидательно глядя на профессора. Его взгляд задержался на вырезе платья.

— У детей, которых я знаю, нет таких... — он взглянул мне в глаза, — интеллектуальных данных.

На мгновение на моих губах появилась усмешка. Я почувствовала громадное облегчение.

— Тогда остается только ваша вредность? — спросила я.

— Нет, вообще-то есть еще множество причин: как вы сами однажды заметили, я далеко не красавец, и вряд ли тот человек, которым девушка стала бы хвастаться перед подружками; характер у меня тоже не подарок; более глупой затеей, чем строить со мной «отношения», может быть лишь прыжок с Эйфелевой башни без парашюта и страховки. Вам это не по силам.

— А что, многие пытались? — поинтересовалась я.

— Достаточно сказать, что даже когда я в облике профессора Вейнса, немногие способны меня терпеть.

Что-то в его тоне заставило меня насмешливо приподнять бровь.

— И что самое любопытное — вам это нравится, — сказала я, — вы гордитесь тем, какой вы страшный и неприступный.

Снейп приподнял бровь в ответ.

— Вы не так склонны к самобичеванию, как может показаться на первый взгляд, — продолжила я, — да, вам не нравится собственная внешность, пожалуй, вы акцентируете на этом даже слишком много внимания. Но вы просто в восторге от собственного ума, хитрости, язвительности и бесчувственности. Вы даже, возможно, собой восхищаетесь. И, очевидно, вам нравится быть несчастным. Сейчас вы докажете мне, что с вами невозможно даже поужинать, я уйду, вы останетесь один и приметесь упиваться собственным одиночеством. Вы скажете себе: «конечно же, она ушла, ведь я такой ублюдок. Теперь можно полноправно считать себя несчастным и стать еще большим ублюдком».

Наконец, я замолчала и уткнулась в собственную тарелку. Мой гнев, так быстро появившийся, угас не менее быстро, и осталось чувство пустоты. Я знала, что мои слова сделают только хуже, но ничего не могла с собой поделать — Снейп лишал меня всякого самообладания.

Спустя несколько долгих секунд, он вкрадчиво произнес:

— Какой тонкий психоанализ. Вы не думали о том, чтобы сменить профессию?

Я молчала.

— Думаю будет только честно, если я отвечу вам тем же, — продолжил он.

— Оскорбляя меня, вы ничего не добьетесь, — предупредила я.

— А я думал, это было не оскорбление, а что-то вроде диагностики, — саркастично отозвался Снейп.

Я сделала большой глоток вина и посмотрела на собеседника.

— Ну давайте, — сказала я ему.

— По моему скромному мнению — которое я считаю единственно верным, ведь я такой мерзавец — вы вообще никому не нравитесь. Поттер и Уизли дружили с вами в школе потому, что вы соображали за троих, помогали им с учебой и вытаскивали из всех передряг. Мисс Маринеску дружит с вами потому, что чувствует что-то вроде извращенной ответственности. Она понимает, что без нее вы засохли бы в библиотеке, и ей нравится, что от нее зависит чья-то жизнь — по большому счету, это единственное, что от нее зависит, поскольку более безответственного человека, чем она, встретить сложно. Мистеру Кеннету вы нравитесь потому, что он псих. Некоторым психически нездоровым людям нравится резать себя ржавыми гвоздями — это просто аномалия. Всем остальным вы просто не нравитесь, потому что вы замкнутая, неуравновешенная заучка, которая постепенно из маленького книжного червячка превращается в малопривлекательный синий чулок. Вы не нравитесь даже себе, и теперь ваши глаза блестят от слез потому, что вы знаете — все, что я сказал, правда. Что касается вашей «симпатии» ко мне — она вызвана рядом причин: моим поведением в облике профессора Вейнса, которое было, напомню, притворством, вашей склонностью героизировать меня, какими-то комплексами — возможно, у вас были сложные отношения с отцом — и отсутствием на горизонте личной жизни хотя бы какого-то более или менее приемлемого кандидата на место в вашем сердце. Если учесть, что ваш выбор пал на меня — вы в отчаянии.

Умолкнув, он уставился мне в глаза, ожидая реакции.

Я попыталась проглотить комок в горле, сквозь мутные слезы глядя на него. Моргнула, и слезинка покатилась по моей щеке. Сердито смахнув её, я встала. Он все еще выжидательно смотрел на меня.

Да, он умел делать больно — этот талант я заметила еще в школе. И чем ближе он был, тем разрушительнее было его воздействие. И я подумала — действительно ли я была готова подпустить его настолько близко, чтобы от него зависела моя жизнь? Ведь он мог бы легко уничтожить меня, приди ему в голову такая идея. Порой он так жесток... Но, черт побери, я влюбилась! ТАКОГО еще не было. Это было что-то особенное, что-то, что, возможно, бывает один раз в жизни. Готова ли я была бросить все это ради собственного душевного спокойствия? Обрела бы я это спокойствие, оставь Снейпа? Да, я понимала, профессор никогда не изменится: чуть откроется, подпустит ближе — может быть, но не изменится. И потому речь шла о том, была ли я достаточно смела, чтобы решиться на борьбу. Была ли достаточно смела, чтобы ощутить последствия осуществления мечты о взаимной любви?

— Вы хотите услышать, что победили? — спросила я звенящим голосом, сложив руки на груди. — Ждете, что я сейчас расплачусь и убегу?

— Вы уже плачете, — резонно заметил Снейп.

Я вытерла мокрые щеки и сказала:

— Это просто реакция организма на стресс, не обращайте внимания. Вам будет не сложно, ведь вам все равно, как сильно вы меня задели. Что я хотела сказать, это то, что вы НЕ победили, — тут я горько усмехнулась, — самое смешное, что я не совсем понимаю, в чем заключается соревнование. Кто кому сделает больнее? Или кто кого упрямее?

Я замолчала. Профессор изучающее смотрел на меня.

— Я задала вопрос, — отчеканила я.

— Это вы сказали, что у нас соревнования. Я бы назвал это диалогом, — ответил, наконец, он.

— Прекрасно, потому что я намерена продолжить диалог.

Сев за стол, я упрямо взглянула на Снейпа. Выражение его лица было непроницаемым.

— Вы говорили что-то о десерте, — напомнила я.

Профессор молча махнул палочкой, и на столе появилось мороженое с фруктами и фруктовый коктейль.

— Отличный выбор, — заметила я, все еще чувствуя, что глаза были влажными, а голос немного дрожал.

Какое-то время я молча ела мороженое, стараясь успокоиться. Снейп делал то же самое, даже не глядя на меня.

— Скажите мне правду, — внезапно сказала я.

Профессор поднял на меня вопросительный взгляд.

— Что вы чувствуете ко мне? — уточнила я.

— Вы мне не нравитесь, — ответил Снейп после некоторой паузы.

— Это мы уже выяснили. Но вопрос был не в том, что вы НЕ чувствуете ко мне, а наоборот — что чувствуете. Вы меня ненавидите? Или я вас просто раздражаю? Или что-то еще?

Он глубоко вздохнул, и, сделав еще один глоток вина, сказал:

— В школе у вас был кот.

Я удивилась. Не понимая, к чему относился этот комментарий, просто кивнула.

— Он жив?

— Да, — ответила я, — он живет у родителей.

— Вы его не любите?

— Конечно, люблю!

— Тогда почему же он живет с родителями?

Я растерянно посмотрела на Снейпа.

— Здесь не самое лучшее место для животных. Ему было бы... — тут постепенно понимание стало настигать меня, — ... плохо со мной. Но вы не можете сравнивать! Мой кот не способен сам принять решение! Он не может решить, что для него лучше. Если бы он все понимал, я бы сказала ему, что его ждет здесь, со мной, в университете, и дома с родителями, и предоставила бы возможность выбора.

— Вы ослеплены чувствами и не способны адекватно оценивать ситуацию, — ответил профессор на полном серьезе.

— Боже! — воскликнула я, вставая со стула из-за переизбытка эмоций. — Да даже если и так, то что? Ну будет потом плохо, но сначала-то будет хорошо. Сначала я получу удовольствие от того, что я люблю, и меня любят. Это в сто раз лучше, чем безрадостные серые будни в депрессии, среди книг и котлов.

— Я, я, я. Эгоистичное создание. Я сейчас волнуюсь не о вас.

Я взглянула на Снейпа с удивлением.

— И вы рассуждаете как наркоман, — заметил он. — Курильщики говорят то же самое: «да, в сорок у меня будет рак легких, но зато до этого я двадцать лет буду получать удовольствие от сигарет». Вы же не хотите сказать, что согласны с ними?

— Это совсем другое, — сказала я, устало опускаясь на стул.

— Слишком много слов, слишком много движений, слишком мало здравого смысла.

Я закатила глаза.

— Иногда можно забывать о здравом смысле и доверяться эмоциям и чувствам.

— Кто это вам сказал? Ростов?

— Не ерничайте. Просто попробуйте.

— Ну, вы, я вижу, попробовали. Нравится?

Поджав губы, я посмотрела на тающее мороженое. По радио зазвучала очень красивая медленная мелодия, и я решила рискнуть.

— Я думаю, сегодня мы достаточно сказали друг другу, — с этими словами я поднялась из-за стола.

Затем протянула профессору руку.

— Сейчас я уйду, но напоследок попрошу вас об одолжении.

Снейп вопросительно посмотрел на мою ладонь.

— Один танец, — пояснила я, — обычный медленный танец, без всяких сложных па. Очень люблю эту композицию.

Он нахмурился, посмотрел куда-то в пространство, затем снова на мою руку, вздохнул и, наконец, поднялся.

Мы отошли от стола и встали друг напротив друга. Я сделала шаг навстречу и положила руки на его плечи. Он осторожно обнял меня за талию. Мы начали медленно двигаться в такт музыке.

— Мне нравится с вами танцевать, — сказала я после того, как почти минуту мы танцевали молча.

— Я понял это из того, что это стало вашей последней волей на этом свидании.

— Значит, вы согласились, что это было свидание, — поддразнила я его.

— Когда леди так настаивает, невежливо ей отказывать.

— Да вы сама галантность. Как же я раньше не заметила?

Снейп усмехнулся.

Мы продолжили танцевать, и я попыталась сократить расстояние между нами.

— Вы... слишком близко ко мне танцуете, — заметил профессор.

— Если вы пытаетесь таким тонкими намеком сообщить мне, что я только что нарушила ваше личное пространство, то должна заметить, оно у вас необычайно маленькое — не больше миллиметра. И целую минуту до этого все было в порядке.

— Вы придвинулись.

Я закатила глаза.

— Неужели я вам настолько не нравлюсь? Или, может, вам стоит обратить внимание на молодых людей? У меня есть на примете один очень симпатичный гей.

Сильные руки почти болезненно сжали мою талию. Ойкнув, я подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Он был разъярен.

— Вероятно, это означает «нет»? — уточнила я издевательски.

— Вы нарываетесь на неприятности.

— Я ЛЮБЛЮ неприятности. И самая большая неприятность в моей жизни — это вы.

Музыка закончилась, я отстранилась от Снейпа, и, бросив на ходу «до свидания», поспешила покинуть его дом.

Кажется, не смотря ни на что, этот раунд оказался за мной.

15 апреля, пятница

Четверг мы с Клаудией потратили на то, чтобы найти платья для выпускного и для вечеринки по поводу выпускного, которые должны были состояться в субботу. В пятницу же я решила отдохнуть. Прихватив книжку, написанную и подаренную мне Ростовым (и, к счастью, переведенную на английский язык), я отправилась в город, в небольшую кофейню недалеко от Каминной.

Спустя два часа, три главы и четыре чашки какао, я услышала знакомые голоса. Подняв голову, я увидела, что в кафе вошли профессор Вейнс-Снейп и профессор Ростов. Поддавшись необъяснимому импульсу, я, быстро опустив взгляд, сделала вид, что не заметила их. Но в следующую секунду Ростов воскликнул:

— О, Вейнс, смотри-ка! Это же мисс Грейнджер.

Снейп что-то пробормотал в ответ, а мне пришлось взглянуть на бывших преподавателей.

— Добрый день, — поздоровалась я, натянуто улыбнувшись.

Профессора подошли к моему столику.

— Вы не возражаете, если мы присядем? — спросил Ростов.

Я мельком взглянула на Снейпа — тот делал вид, что разглядывает что-то за окном.

— Нет, пожалуйста, присаживайтесь, — сказала я, ухмыльнувшись.

Ростов тут же приземлился на стул напротив, оставив Снейпу место рядом со мной. Тот посмотрел на свободный стул и сказал:

— Вообще-то мы собирались поговорить о важных делах. Думаю, мисс Грейнджер будет нам мешать.

— Ты так не думаешь, — отозвался Ростов беззаботно, и принялся диктовать заказ подлетевшим перу и пергаменту.

Снейп, скривив губы, все же сел и заказал чашку черного кофе.

— Вы его, наверное, еще и без сахара пьете? — спросила я.

Взгляд зеленых глаз впился в мое лицо.

— Какая проницательность. Это вас на ваших курсах психоанализа научили?

Я надменно фыркнула и, вложив в книгу закладку, отложила её на край стола.

— О, моя книжка! — воскликнул Ростов. — Как приятно дарить свои труды людям, которые не просто ставят их на полку и хвастаются подписью автора перед друзьями, но еще и читают.

Улыбнувшись, я ответила:

— Вы очень интересно пишите. А ваша теория по поводу использования ядов в качестве антидотов к другим ядам просто фантастична.

Ростов смущенно пожал плечами. Снейп недовольно покосился на него.

— Фантастична — правильное слово. Но, надеюсь, вы не собираетесь обсуждать сейчас его книгу? — спросил он. — Я читал её и мне совсем не интересно ни пересказ в вашем исполнении, ни ваше мнение, мисс Грейнджер. Тем более с содержанием знаком профессор Ростов.

— Ты тоже читал! — воскликнул Ростов. — Ты не говорил.

— Я читаю не меньше трех книг в неделю и еще огромное количество периодики. Тебе присылать списки с совой или отчитываться лично? — ядовито спросил Снейп, и Ростов по-дружески хлопнул его по плечу.

Снейп скривился, но ничего не сказал.

— Ну, как вы двое пообедали в среду? — спросил Ростов, как только снял с подлетевшего подноса свой капуччино.

И я, и Снейп сделали вид, что не расслышали вопрос.

— Я говорю, как вы двое...

— Это не твое дело, — рыкнул на него Снейп.

Ростов сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

— Так-так-так, что же произошло? — спросил он, довольно ухмыляясь.

— Ничего, — сказала я.

— И это «ничего» превратило нашего отзывчивого и доброго друга Вейнса в грубияна и хама? Кстати, приятель, этому лицу не идут мимические морщины на лбу.

— Иди к черту, Ростов, — мрачно ответил Снейп.

— Итак? — спросил улыбающийся профессор, игнорируя друга и глядя на меня.

— Еда была отменной, — ответила я вежливо, — мы побеседовали и узнали друг о друге и, что важно, о себе много нового. Профессор поведал мне о том, что он старше меня на двадцать лет и привел идиотскую метафору с моим котом. Я сказала, что умею считать и обладаю более уверенной способностью принимать решения, чем кот.

— Продуктивно. А ты, Вейнс, что скажешь?

— Да что тут добавишь? — сардонически ответил Снейп, делая глоток черной, как нефть, жидкости.

Я взглянула на него, затем на улыбающегося Ростова, и мысленно потерла ручки.

— А как у вас дела, профессор Ростов? — спросила я.

— Отлично. Здесь с дипломами разобрались, мои студенты сейчас в панике дописывают свои — защиты начинаются только в мае. У меня что-то вроде каникул.

— Значит, завтра вы свободны?

— Для вас я всегда свободен, — сказал Ростов, лучезарно улыбаясь и краем глаза поглядывая на угрюмого Снейпа.

Последний разглядывал крошки на столе с таким видом, словно эти маленькие точки только что обозвали его тупицей.

— Вас уже наверняка пригласили на официальную часть выпускного вечера? — сказала я.

Ростов ответил утвердительно.

— Но я хотела бы увидеть вас и на неофициальной. Ночью будет вечеринка в клубе. Надеюсь, что вы придете.

Многозначительно поводив бровями, я продолжила:

— Оставлю вам один танец.

Легкое удивление мелькнуло в чертах профессора, но затем, заметив, как конвульсивно сжались кулаки Снейпа, понимающе кивнул и ответил:

— Почту за честь.

— Отличный спектакль, спасибо, — вдруг язвительно произнес Снейп, поднимая голову и глядя то на меня, то на своего приятеля.

— О чем ты? — спросил Ростов, глядя на него невинным взглядом.

— Мне особенно льстит то, что все это вы затеяли ради меня одного — не сочтите за нескромность, но больше зрителей я здесь не наблюдаю. Но меня уже мутит от ваших разговоров, так что сделайте одолжение, заткнитесь оба.

Повисла тишина. Мы с Ростовым самодовольно ухмылялись, Снейп бездумно смотрел в окно. Вдруг он издал что-то вроде приглушенного рыка раненного зверя, и мы с Ростовым взглянули туда, куда был направлен взгляд Снейпа. В кафе заходили Клаудия и Джейсон.

Войдя внутрь, они сразу же заметили нашу компанию и пожелали присоединиться.

— Это что, единственное кафе в округе? — недовольно спросил Снейп.

— Нет, но тут лучший кофе, — беззаботно ответила моя подруга, — и, к тому же, близко от Каминной. Мы только что вернулись от Джейсона. Точнее, не совсем от Джейсона — мы были в гостях у его бабушки. Старушка милая, но кофе у нее отвратительный. Решили зайти сюда, приглушить этот привкус керосина.

— Это был риторический вопрос, девочка, которая не знакома с сарказмом, — отозвался Снейп.

Клаудия улыбнулась.

— Я по вас соскучилась, профессор Вейнс. Или теперь нам можно называть вас просто Вейнс? Или даже по имени — Персеус? Не-не, Перс! Классно звучит.

Ростов засмеялся, следя за реакцией Снейпа. Я тоже ухмыльнулась. Клаудия же, правильно истолковав убийственный взгляд бывшего преподавателя, сказала:

— Ну ладно, не нравится, так не нравится. Будет Вейнс, — и значительно тише добавила, — скукота какая.

— Я думаю, нам надо идти, — процедил сквозь зубы Снейп.

Ростов вздохнул.

— Ладно. Если тебя посадят за убийство, кто же будет меня веселить? — сказал он, поднимаясь.

— Кстати! — воскликнула Клаудия, когда профессора уже выбрались из-за стола. — Вы ведь придете на нашу вечеринку в честь выпускного?

Ростов кивнул:

— Мисс Грейнджер была так добра и пригласила меня. Вот насчет моего дорогого друга не уверен.

— Приходите, профессор Вейнс, — произнесла Клаудия и многозначительно добавила, — Гермиона будет рада.

Снейп закатил глаза и вышел из кафе. Ростов, попрощавшись, поспешил за ним.

— Он душка, — сказала Клаудия, и я не стала уточнять, кого именно она имела в виду.

16 апреля, суббота

В субботний полдень все пятикурсники, преподаватели университета, а также друзья и родные выпускников собрались на лужайке перед корпусом Мерлина. На нас — пятикурсниках — были парадные синие мантии и остроконечные колпаки, символизирующие наш новый статус. Белые воротнички воланами сверкали на солнце, подчеркивая бледные и изможденные, однако счастливые лица. Все пришедшие стояли небольшими компаниями, разговаривая, делясь впечатлениями и знакомя своих университетских друзей с родителями, братьями и сестрами. Я расположилась недалеко от входа на наш факультет, окруженная мамой, папой, Гарри, Роном и Джинни.

— Синий — не твой цвет, — говорила мне мама.

— Я знаю, Клаудия меня уже оповестила.

— Ничего, скоро вам можно будет снять эти мантии и ходить в нормальной одежде, — продолжала она, — Платье, которое ты купила — очень красивое. И так тебя стройнит.

— Белый не может стройнить, — ответила я, а затем, взглянув на Джинни, добавила, — хотя свадебные платья таинственным образом преображают невест. Но, думаю, тут все дело в магии.

Джинни улыбнулась.

— Лично я уже согласна даже на коричневое, лишь бы поскорее состоялась свадьба, — сказала она.

— Надоело жить во грехе? — издевательски спросила я.

— Гермиона! — одернула меня мама, на что я просто пожала плечами.

Джинни, ничуть не смутившись, ответила:

— Подготовка сводит меня с ума. Нужно столько всего держать в голове, столько всего еще сделать, столько всего проверить, чтобы в день Икс ничего не сорвалось. Я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось.

— Ну... я ж тебе помогаю, правда ведь? — сказала я неуверенно. — Я заказала цветы и договорилась со здешним рестораном по поводу праздничного банкета.

— Да, — сказала Джинни, — осталось только разослать приглашения, которые не дошли из-за бури, уточнить список гостей, нарисовать схему рассадки гостей в зале и, соответственно, заказать рассадочные карточки. Фотограф, которого мы заказали, в последний момент умер — ты понимаешь, умер! Его даже обвинить в этом нельзя. И теперь я ищу нового, не менее хорошего и не более дорогого. Еще оказалось, что моя двоюродная тетя, её муж и сын — вегетарианцы, как и мать Флер, которая тоже будет на нашей свадьбе, поскольку Флер на этом настояла. И теперь мне нужно согласовать меню с шеф-поваром ресторана. Эльфы, которые должны были делать мне прическу, отказались её делать, когда узнали, что ты — подружка невесты. Этот момент хочу отметить особенно: мои поздравления, твоя деятельность по освобождению эльфов никогда не была столь эффективна. Правда, в плохом смысле. Я могу говорить бесконечно, но вам уже должно было стать ясно, как все это тяжело.

— Не хочу замуж, — констатировала я.

— Не говори так, — серьезно сказала мама.

— А еще я не могу найти красивые белые чулки, — закончила свои жалобы Джинни.

— Серьезно? — удивилась я.

— Да. Мне понравились одни, но они были черными.

— Существенный недостаток для белых чулок. Но ты же ведьма, — напомнила я.

— Нет-нет, не хочу, чтобы в самый ответственный момент они поменяли цвет.

— Но это можно сделать в магазине, — ответила я, краем глаза замечая, как и Рон, и Гарри осторожно качают головой, — любой продавец...

— Продавец тоже может напортачить, — довольно эмоционально заявила Джинни, — неверно поставит ударение в заклинании, и все полетит к чертям. А что, если они не просто поменяют цвет, а, например, исчезнут? А? Ты об этом подумала?

По нарастающей громкости голоса подруги, я поняла, что значили движения голов Гарри и Рона.

— Кстати, Гермиона, по поводу Снейпа, — вдруг встрял Жених, перебивая разнервничавшуюся Невесту.

Я тут же переключила внимание на Гарри.

— Экспертиза прошла успешно. Дневник признали настоящим, и теперь он будет доказательством в суде. Малфой тоже согласился дать показания, а в качестве защиты согласился выступить один очень хороший адвокат. Слушанье состоится в предстоящий понедельник.

— Если все пойдет по плану — а все пойдет — уже во вторник Снейп перестанет быть преступником, а станет героем войны, — сказал Рон. — Возможно, его даже посмертно наградят орденом Мерлина.

— И чтобы вы сообщили об этом, я должна была довести Джинни до истерики? — уточнила я, довольно улыбаясь.

— Это была не истерика, — сердито сказала подруга.

— Мы просто выжидали подходящий момент, — ответил Гарри.

— А если учесть то, как ведет себя Джин в последнее время, было не сложно догадаться, что подходящим моментом станет та секунда, когда её голос станет слышен в радиусе большем, чем десять футов, — завершил объяснение Рон.

Через некоторое время заиграла торжественная музыка. Хор, расположившийся у Обеденного зала, запел что-то на латыни, все гости прошли к скамьям, стройными рядами стоящим на лужайке. Толпа Синих Мантий заняла первые ряды, гораздо меньшая толпа Бородовых Мантий разместилась на помосте напротив, лицом ко всем присутствующим. Самая главная Бордовая Мантия вышла к небольшой кафедре и, произнеся заклинание Сонорус, заговорила:

— Я, как ректор этого университета, от лица всего преподавательского состава, и от себя лично, хочу поздравить всех выпускниов...

Его голос был слышен далеко вокруг. Я представляла, как его слова раздавались в пустом зале Уробороса Корпуса Мерлина, эхом отражались от стен аудиторий и лабораторий в здании Фламельс колледжа, проникали в комнаты нашего общежития, где уже стояли упакованные сундуки, и где в будущем году поселятся новые первокурсники; как звуком наполнялся Обеденный зал, сейчас освещенный лишь солнечным светом, льющимся из окон, и выхватывающим из воздуха пылинки, парящие в невесомости; как голос ректора достигал библиотеки, зданий других факультетов, в том числе Триффани колледжа, где учились Дик и Джейсон, сидевшие сейчас где-то позади меня; как звуками наполнялся Профессорский садик, по которому я так любила гулять, и Профессорский городок, где столько всего произошло; я представляла, как звуковые волны проносились над ручьем, по мостику, и достигали поля для квиддича и Бладжера, любимого кафе всех игроков и болельщиков. Я не слушала речь Ноумена, я мысленно прощалась со всем тем, что окружало меня последние пять лет, что стало для меня домом: не вторым, а первым.

— Я не хочу уходить, — прошептала я Клаудии, сидевшей рядом со мной.

— А ты можешь остаться, — тихо ответила она мне.

— Я знаю, но... я сделаю это в двух случаях: либо если Вейнс скажет, почему хочет, чтобы я осталась, и мне понравится причина, либо если он уйдет.

Клаудия удивленно посмотрела на меня.

— Но если он не скажет то, что ты хочешь чтобы он сказал, но ты останешься, у тебя еще будет шанс добиться желаемых слов. А если уйдешь — то вряд ли.

— Я дала ему шанс. И еще раз дам. Если он им не воспользуется, я больше не буду издеваться над собой и просто попытаюсь его забыть. Получилось с Диком, получится и с ним.

— Ты сама-то в это веришь?... Ой, у меня дежа вю. У нас правда уже был похожий разговор, или мне кажется?

— Я готова бороться с его упрямством и нежеланием признавать правду, но не готова бороться с безразличием ко мне, если это действительно то, что он чувствует.

Конец моей фразы был заглушен аплодисментами: ректор Ноумен закончил свою речь. Началась церемония вручения дипломов.

Синие Мантии по-очереди выходили к помосту, и одна из Бордовых Мантий вручала Синей свиток пергамента с золотистой ленточкой и пожимала руку. Я была среди первых. Когда я подошла к помосту, шаг вперед сделал профессор Вейнс-Снейп и протянул мне мой диплом. На ватных ногах я подошла к нему, протянула руку и сжала свиток. Профессор не отпустил его, глядя мне в глаза.

— Поздравляю, мисс Грейнджер, — сказал он, — надеюсь, вы не оставите стены родного университета в будущем году ради сомнительного удовольствия работы в России.

— Все зависит от одного человека, — ответила я, тяня на себя пергамент, — и от его слов.

— Мне кажется, вы достаточно умны, чтобы обращать внимание на поступки, а не на слова.

— А мне кажется, мы слишком долго перешептываемся и вам давно пора отдать мне мой диплом. Если только вы не хотите, чтобы все решили, что слухи о нас были верны.

— Если это поможет заставить вас остаться, я готов сам распространять эти слухи, — процедил профессор, наконец, отпуская помявшийся свиток.

— Более глупой идеи в жизни не слышала, — сказала я и направилась к своему месту.

— В этом споре победить могу только я, — донеслось мне вслед.

Я на мгновение остановилась, но затем, покачав головой, пошла вперед. Многие студенты с интересом смотрели на меня, и я поспешила сесть рядом с Клаудией.

— Что он тебе сказал? — последовал предсказуемый вопрос.

— Что желает удачи, — ответила я.

— На семи языках?

— Забудь, — устало ответила я, и подруга оставила меня в покое.

Вскоре и она получила заветный свиток. Когда дипломы оказались в руках у всех выпускников хор запел гимн студентов. Все поднялись со своих мест, и те, кто знал слова, принялись подпевать. К моему сожалению, среди последних была и Клаудия. Она орала гимн так громко, что когда музыка закончилась, мне показалось, что я оглохла.

Затем начался праздник. По мановению руки ректора Ноумена скамьи исчезли — к радости многих заставив некоторых гостей, не услышавших просьбы подняться на ноги, упасть на землю — и на лужайке возникли столы с закусками.

Спустя полчаса после начала этого массового пикника, я обнаружила себя, стоящей рядом с мамой и папой, и смотрящей, как три жонглера ловко управляются с тридцатью предметами. Внезапно над моим ухом раздался голос:

— Мисс Грейнджер, не познакомите меня со своими родителями?

Едва не подпрыгнув от испуга, я обернулась, чтобы увидеть профессора Вейнса-Снейпа, выжидающе глядящего на меня. Мама, к сожалению, услышала его слова, и тоже повернулась. Закатив глаза, я произнесла:

— Мама, это профессор Вейнс, под его руководством я писала диплом. Профессор Вейнс, это моя мама, Джейн Грейнджер. А там стоит мой папа, но он слишком увлечен жонглерами, извините.

— Миссис Грейнджер, очень приятно, — галантно произнес Снейп и широко улыбнулся.

Давно я не видела этот оскал.

— Профессор Вейнс! Гермиона много о вас рассказывала. И всегда только хорошее, — в свою очередь ответила моя мама, внимательно глядя на молодого человека перед собой.

— Другого и не ожидал, — сказал Снейп, — мисс Грейнджер всегда почтительно относилась к преподавателям и не выказывала ничего, кроме уважения.

Мама благодарно улыбнулась. Она любила, когда посторонние люди хвалили мои манеры. Хотя, на мой взгляд, это было мило, когда мне было пять. Теперь это немного раздражало.

— Но, к сожалению, у нас с мисс Грейнджер возникла одна проблема, по которой мы никак не можем прийти к согласию, — с притворным огорчением продолжил профессор.

Мама вопросительно вскинула брови.

— Не может быть, — сказала она с беспокойством, — что же это за проблема?

— Это очень важный вопрос о будущем вашей дочери. Ведь мисс Грейнджер решила на следующий год уехать в Россию, чтобы пройти там стажировку...

Я одарила Снейпа убийственным взглядом, но тот лишь с фальшивым сожалением покачал головой. Мама же воскликнула:

— В Россию?! — посмотрев на меня взглядом, полным изумления, она спросила, — Гермиона, это правда?

Тяжело вздохнув, я признала, что профессор не лжет.

— Этого не может быть, это просто... какая-то нелепость! Гермиона, детка, ты не могла согласиться на такое!

— Почему, интересно? — мрачно поинтересовалась я.

— Россия — дикая страна. Уж лучше бы ты поехала куда-нибудь в Конго, я и то переживала бы меньше.

— Мама...

— Нет, Гермиона, ты действительно плохо подумала, прежде чем принять такое решение. Я просто не могу позволить тебе уехать в Россию. Там... постоянные снегопады и настолько холодно, что люди просто спиваются. Я видела передачу про эту страну, там пьют водку вместо воды. Её даже детям дают! Ох, профессор Вейнс, большое вам спасибо, что сказали мне об этом, пока еще не слишком поздно!

— Рад был помочь. Я сделал это только потому, что меня не менее вашего волнует судьба мисс Грейнджер.

Коротко поклонившись, Снейп, самодовольно улыбаясь, оставил нас, решив, что дело сделано. Но он не знал двух вещей: мама никогда не умела переубедить меня, если я приняла решение, а папа всегда был на моей стороне. Если мне предстояло действительно принять приглашение Тридевятого, родители не стали бы мне преградой.

Однако подобная попытка повлиять на мой выбор не могла не разозлить меня. Поспорив немного с мамой, я предоставила ей возможность обсудить проблему с папой, а сама отправилась на поиски Снейпа.

Уже заприметив его бордовую мантию и белобрысую голову, я была перехвачена Гарри и Роном.

— Гермиона, смотри, что мы выиграли! — закричали они в один голос, демонстрируя мне миниатюрные метлы.

— Мои поздравления, — ответила я, пытаясь пройти дальше, но мальчики очень хотели поделиться своими впечатлениями.

— Там был конкурс, в котором надо было участвовать парами, — начал торопливо рассказывать Рон, — Гарри завязали глаза и он должен был с помощью палочки переносить шарики из одной корзины в другую, а я должен был словами направлять его.

— Мы перенесли все шарики, — радостно сказал Гарри.

— Такого никому еще не удавалось! Поэтому нам дали самый крутой приз — миниатюрные летающие метлы Хаггет!

Я взглянула на раскрасневшееся лицо Рона, на лучезарную улыбку Гарри, и тоже улыбнулась.

— Рада за вас, — сказала я искренне, — когда вы подрастете, такие навыки обязательно вам пригодятся.

Мальчики хмыкнули, но вдруг как-то подобрались и приняли очень важный вид. С нехорошим предчувствием я обернулась и увидела довольное лицо профессора Вейнса.

— Что теперь? — раздраженно спросила я.

— Добрый день мистер Поттер, мистер Уизли, — игнорируя меня, произнес Снейп, протягивая руку для рукопожатия.

Я изумленно взглянула на протянутую ладонь, на то, как Гарри, а затем Рон закрепили приветствие рукопожатием, и навострила уши. Мне было интересно, что Снейп хочет сказать моим друзьям. Некоторые подозрения у меня были, и все же...

— Приятно снова видеть вас в нашем университете, — сказал Снейп.

— Спасибо, профессор Вейнс, — ответил Гарри, пряча миниатюрную летающую метлу Хаггет в карман мантии, — мы тоже рады снова здесь оказаться. Мне очень нравится этот университет.

— Жаль, что ваша подруга не разделяет ваших симпатий, — с сожалением в голосе произнес Снейп, на что я лишь закатила глаза.

Гарри и Рон удивились.

— В каком смысле? — уточнил Рон. — Гермиона любит учиться!

Снейп на мгновение скривил губы. Мне было очевидно, что он не получает удовольствия от беседы, однако в следующую секунду он снова улыбался, и мальчики наверняка ничего не заметили.

— Любит. Но не здесь... неужели вы тоже не знаете?

Обернувшись ко мне профессор издевательски спросил:

— Мерлин и Церцея, вы и им не сказали?

Я скорчила рожицу, которая означала что-то вроде «очень смешно» и Снейп изобразил крайнее удивление.

— Мисс Грейнджер собирается на следующий год в Россию, — сообщил он моим друзьям.

Гарри и Рон были ошеломлены.

— Это правда? — спросил Гарри, очевидно, надеясь, что я скажу, что профессор пошутил.

— Почему все ставят под сомнение честность профессора? — пробубнила я. — Я собираюсь послать сову с согласием послезавтра. И если у меня не появится какой-нибудь ОЧЕНЬ уважительной причины этого не делать, то это станет правдой.

— Гермиона, зачем? — спросил Рон таким тоном, будто я сказала, что собираюсь отобрать его миниатюрную летающую метлу Хаггет.

— На то есть причины, Рон. Ты же не думаешь, что я бы решилась на такое, не взвесив все «за» и «против»? К тому же, мы по-прежнему сможем видеться с вами на выходных, как это было всегда. Каминную сеть никто не отменял.

— Да, — встрял Снейп, — но только вам придется платить за каждое перемещение, и, кстати, не мало. Переместиться в другую страну — совсем не то же самое, что переместиться в другой город. Кроме того, аппарация на территории Тридевятого запрещена, а ближайшая каминная находится в пяти милях. Не думаю, что вы с вашей занятостью, мисс Грейнджер, сможете покидать территорию университета слишком часто. Ах, и забыл сказать: если вы будете заняты в каком-либо важном проекте, ваше право на перемещения за пределы России будет ограничено.

Слова оказали желаемый эффект на Гарри и Рона, и они принялись убеждать меня, что это совсем не то, что мне нужно. Закатив глаза, я начала отражать их атаки. Но и Снейп сдаваться не собирался.

— Я могу понять мисс Грейнджер, — заявил он как бы между делом, — в Тридевятом университете ее ожидает молодой привлекательный профессор. У них с мисс Грейнджер сложились очень... теплые отношения. Быть может, она даже захочет остаться там навсегда, если вы понимаете, о чем я...

Мальчики поняли и принялись с еще большей горячностью убеждать меня, что я должна остаться в Англии. Снейп же, снова решив, что сделал свое дело, удалился.

Мне хотелось его задушить. Именно с этим намерением спустя каких-то двадцать минут я избавилась от навязчивой компании моих друзей и отправилась на очередные его поиски. Но и в этот раз, когда я почти достигла цели, мне помешали. Теперь это был профессор Ростов.

— Мисс Грейнджер, вы видели эльфов, танцующих чечетку? — спросил он взволнованно. — Вон там, где стоит толпа людей.

Я отрицательно покачала головой. Лицо Ростова тут же приняло озабоченное выражение.

— В чем дело? Вы выглядите усталой.

— Снейп, — тихо ответила я.

Профессор выжидательно посмотрел на мен.

— Он издевается надо мной, — мрачно сообщила я, — познакомился с моими родителями, разговаривал с Гарри и Роном — а он их ненавидит! — сообщил всем, что я собираюсь в Россию. И все затем, чтобы они начали меня отговаривать. Он знает, что мнение семьи и друзей для меня важно. Думает, если они все скопом накинутся на меня, я останусь.

Ростов жестом предложил мне отойти в сторонку. Мы присели на одну из скамеек чуть в стороне от веселящейся толпы, и он сказал:

— Я не понимаю вашего настроения, мисс Грейнджер. Вас это должно не огорчать, а радовать.

— Что меня должно радовать? — воскликнула я. — Что он ведет себя как маленький, вредничает и натравливает на меня моих же близких?

Ростов закатил глаза.

— Гермиона, вы же умная девушка, а элементарных вещей не понимаете.

Я тяжело вздохнула.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Что он делает это все потому, что хочет, чтобы я осталась, и это значит, что у него есть чувства ко мне. Но я не... я хочу, чтобы он просто *сказал*, чтобы я точно знала, что для него значу. Эти его игры — я не хочу в них играть... Он говорит, что я ему не нравлюсь, потом намекает, что, в общем-то, нравлюсь, но мне будет плохо с ним, и тут же делает все возможное, чтобы я осталась именно с ним. Я не понимаю его, я хочу ясности.

Разглядывая рисунок, который только что начертила на песке носком туфли, я продолжила:

— Он знает, чего я хочу, и что заставит меня остаться в Стоунхендже. Три слова ... «ты мне нравишься», «ты нужна мне», «я лю...», ну ладно, хотя бы первые два — что это, так сложно? Но нет, он ведет себя как идиот и делает все, кроме того, что нужно сделать.

Ростов покачал головой.

— Я думал, для вас важнее поступки, чем слова, — сказал он.

Я устало запрокинула голову назад. Глядя на безоблачное небо, я раздраженно ответила:

— Да-да-да, поступки важнее. Но в данном случае главным поступком было бы СКАЗАТЬ.

— Он скажет вам то, что вы хотите услышать, когда будет готов. Вы же понимаете, как ему тяжело это сделать.

— Ооо, ему тяжело, — протянула я.

-Для него эти слова значат, наверное, даже больше, чем для вас, — продолжил профессор, — он чувствует их вес, чувствует ответственность — это, пожалуй, ключевое слово. Снейп знает силу слов, поэтому так часто ими пользуется в своих целях. Большинство людей считают, что слова — просто способ выражения мыслей. На самом деле — это мощнейшее... орудие. Представьте, что слово — это нож. Дайте его в руки одному человеку — он нарежет салат, дайте другому — он выстругает фигурку из дерева, дайте третьему — он убьет человека. Снейп относится к тем, кто способен к третьему, и он понимает это. Если что-то имеет для него значение, то он ощущает ответственность за все, что говорит на этот счет. Он может солгать, но и тогда будет внутренне переживать. Будет делать все, чтобы как-то это исправить. Именно тогда его поступки будут расходиться с его словами, и сбивать с толку.

Я внимательно смотрела на Ростова, слушая его.

— Откуда вы все это взяли? — спросила я после паузы.

— Читать людей — особый дар, которому нигде не научат.

Я скептически подняла одну бровь. Заметив это, профессор добавил:

— А совместное распитие алкогольных напитков позволяет узнать человека значительно лучше.

Усмехнувшись, я спросила:

— Значит, вы считаете, он солгал, когда сказал, что я ему не нравлюсь, и теперь своими поступками пытается доказать обратное?

— Ну... вроде того. Хотя, я думаю, вы действительно ему не нравитесь.

Мои брови удивленно взлетели вверх.

— Это нечто гораздо большее. Я убежден, что он любит вас, — сказал Ростов, — мне кажется, он имел в виду именно это.

Я нахмурилась.

— Он ведь никогда не говорил вам, что не любит вас? — уточнил Ростов.

Я отрицательно покачала головой.

— Что и требовалось доказать.

Опустив голову на ладони, я устало потерла лицо.

— Все это какой-то бред, — пробубнила я, — ножи, слова, игры подсознания... вы противоречите сами себе: то говорите, что слова не имеют значения, а имеют только поступки, то заявляете, что Снейп придает словам такое большое значение, что не может сказать, что испытывает ко мне.

— Люди по своей натуре противоречивы. Странно, что вас это удивляет.

После этого разговора мне так и не довелось увидеть Снейпа, и все мое внимание было направлено на родителей, Гарри и Рона. Джинни моей любви не требовала, ибо было увлечена долгой беседой с Клаудией о предстоящей свадьбе. На глаза мне они обе показались лишь в конце праздника.

— Джинни пойдет с нами в клуб, — сообщила мне Клаудия.

— А Гарри и Рон? — спросила я.

— Неееет, — категорично ответила Джинни, — хочу от них отдохнуть.

Я пожала плечами. Честно говоря, меня это мало волновало.

— Эмиль тоже обещал приехать, — сказала Клаудия.

— Я помню, — был мой ответ.

А еще я помнила, что собиралась провести операцию «Развенчание культа личности Ричарда Монтегю». Но этого моей подруге знать было не обязательно.

Вскоре гости университета стали стайками отправляться в город, чтобы оттуда через Каминную отправиться домой. Я, Клаудия и Джинни поспешили в общежитие, чтобы подготовиться к вечеринке.

Ночь с 16 на 17 апреля

Настроения идти в клуб у меня не было. Клаудия и Джинни бегали по комнате, подбирая туфли и делая макияж, а я лежала на кровати и пыталась читать книжку. Платье у меня уже было — то самое, белое, о котором я разговаривала с мамой — макияж и прическа, много времени не заняли, и, что самое главное, я совершенно не хотела никуда идти, а уж тем более прихорашиваться ради мероприятия, которое меня тяготило.

Причин такому настроению было не мало: Ростов со своей философией и психологией, мои подруги с фанатичным блеском в глазах и свадебной чушью в головах, дурацкие разговоры о будущем, прощально-хвалебные стансы от людей, с которыми во время учебы я почти не общалась, надвигающийся отъезд домой и, самое главное, непонятный Снейп. Я привыкла решать проблемы, или просто пускать все на самотек, выжидая, пока случится что-то такое, с чем уже можно будет работать. В отношении Снейпа у меня не было ни желания что-то решать, ни времени, чтобы дождаться развития событий. И что особенно тяготило меня — я начала сомневаться в правильности собственного подхода. Мысли вроде «а может Ростов прав?» стали посещать меня все чаще. Может, действительно стоило забыть на время о том, как сильно я хотела получить от Снейпа признание, и начать тихо радоваться тому, что он страстно желал, чтобы я осталась?

Все выше сказанное объясняет, почему я только «пыталась» читать книжку. Мысли мои были заняты чем угодно, но только не содержанием главы.

Наконец, Клаудия и Джинни были готовы, и мы отправились в клуб. Там уже собралось довольно много людей, но нам удалось найти свободный столик. Мы заказали напитки, и Клаудия с Джинни принялись обсуждать звучащую музыку. Меня этот аспект вечеринки интересовал мало, и я стала разглядывать толпу в поисках знакомых лиц.

В первую очередь был замечен Дик. Он был в компании девушки-американки и казался счастливым. Заметив меня, он как будто бы немного растерялся, но когда я улыбнулась и помахала ему рукой, расслабился и ответил приветственным кивком головы.

Затем из толпы выделилась ругающаяся парочка — Терри и Джинна снова выясняли отношения.

Возле бара я заметила Кеннета. С ним была какая-то девушка, но, казалось, ей не удавалось завладеть вниманием своего спутника — тот бездумно пил какой-то напиток, глядя в пространство.

Через некоторое время рядом с нашим столиком оказался Джейсон со своим другом. Первый сразу увел Клаудию танцевать, а второй начал откровенно флиртовать с Джинни. К моему удивлению, она не предприняла даже скромной попытки избавиться от парня и вступила в оживленную беседу.

Осуждающе покачав головой — так, чтобы Джинни непременно заметила — я встала из-за стола, толком даже не зная, куда пойти. Как вдруг передо мной оказался профессор Ростов. В этот момент — как раз вовремя — зазвучала медленная композиция, и профессор напомнил мне, что я обещала ему танец. Мы вышли на танцпол, Ростов положил руки на мою талию и мы принялись медленно двигаться, покачиваясь в такт музыке.

— Снейп пришел? — без церемоний спросила я.

— С трудом, но мне удалось его заставить. Знаете как?

Я покачала головой.

— Я сказал, что кто-то должен следить за вами, чтобы вы не наделали глупостей. Ночь выпускного — самое горячее время для глупостей, особенно среди пай-девочек. За вами сегодня нужен глаз да глаз.

— Как мило с вашей стороны, профессор, — ответила я сардонически.

— Главное, что он купился, — отозвался Ростов, явно веселясь.

Некоторое время мы танцевали молча.

— И что мне, по-вашему, делать? — спросила я отчаянно.

Ростов хмыкнул.

— Мне тридцать шесть, у меня нет ни жены, ни детей, ни даже более или менее долговременной привязанности. Вы все еще хотите знать мое мнение?

Я тяжело вздохнула.

— Ну да. И в людях вы ничего не смыслите, и советы давать не любите.

— Как вы точно меня описали.

— Профессор Ростов, ну вы же знаете его лучше, чем я. И вы мужчина. Что мне сделать, чтобы он сделал шаг навстречу?

Мой партнер по танцу призадумался.

— Изобразите жертву, — произнес, наконец, он.

— Простите?

— Вызовите в нем инстинкт защитника. Он знает, что вы сильная натура и так далее, но он не сможет устоять, видя, как его любимая страдает.

— Сомневаюсь...

— Не нужно.

— Это глупо. Как это может помочь? Я была уверена, что вы посоветуете вызвать в нем ревность, или попытаться соблазнить, или, на худой конец, заморозить его каким-нибудь хорошим заклинанием и запереться в одной комнате на двадцать четыре часа.

Ростов рассмеялся.

— Последнее мне нравится. Хотел бы я посмотреть на него после такой пытки. Но не хотел бы оказаться на вашем месте. Что касается первых двух пунктов: во-первых, ревность вы уже пробовали — не достаточно эффективно. Во-вторых, он уже соблазнен, но при любой вашей попытке наступления непременно сбежит, понимая, что в этом поединке у вас заранее есть преимущество.

Я поджала губы. Звучало довольно разумно.

— И как мне изобразить жертву? — спросила я. — Жертву чего? Или кого?

— Подключите фантазию, — посоветовал профессор.

Музыка закончилась, и, наградив меня галантным поклоном, Ростов скрылся из виду.

Я окинула толпу людей хищным взглядом. Как можно было воплотить в жизнь совет Ростова? Может быть, стоило просто упасть замертво прямо посреди танцпола, предварительно убедившись, что Снейп это видит... не похоже на хороший план, но пока не придумался новый, стоило руководствоваться этим.

— Привет, Гермиона, — прорвался сквозь громкую музыку чей-то голос.

— Эмиль! — воскликнула я, обернувшись.

Он стоял передо мной с широкой улыбкой и грустными глазами и я, поддавшись сиюминутному порыву, сжала его предплечье.

— Рада тебя видеть! — громко произнесла я, но Эмиль, кажется, не услышал.

Он жестом предложил мне пройти в более тихое место. Пока я шла за ним, в моей голове складывался новый план — воспользоваться помощью моего голубого друга и временно стать его жертвой. Например, разыграть сценку, в которой он пытается отомстить мне за то, что я целовалась с Диком. Выйти на террасу, попросить Ростова или даже Клаудию выманить туда Снейпа, сыграть эту небольшую пьесу, затем поплакать на плече у профессора. Кажется, Ростов имел в виду что-то в этом роде?

Но относительно Эмиля у меня был еще один план, который необходимо было воплотить до того, как возьмусь за план Покорения Снейпа.

— Эмиль, — произнесла я, и затем замолчала.

Внимание юноши тут же было привлечено моей нерешительностью. Он вопросительно взглянул мне в глаза, всё в нем словно молило о продолжении.

— Я давно хотела тебе кое-что сказать... но не знаю... как решиться... то есть я... впрочем, не важно.

Выдавив это, я повернулась к Эмилю боком и уставилась в пространство. Он был заинтригован.

— В чем дело, Гермиона? Ты можешь сказать мне все, что угодно.

— Да, я знаю, — задумчиво ответила я, — но это касается тебя, а я не хочу сделать тебе больно.

Проникновенный взгляд с моей стороны — и незамедлительная реакция с его.

— Скажи мне, скажи. Что случилось? Я справлюсь с чем угодно!

— Мы с Диком женимся, — заявила я, но увидев, как побледнело лицо Эмиля, тут же добавила, — я пошутила. Просто хотела проверить, действительно ли ты справишься «с чем угодно».

Эмиль казался ошарашенным. Теперь он был почти готов к новому потрясению.

— Но то, что я на самом деле хотела сказать, тоже касается Дика, — были мои следующие слова.

Мой собеседник, со все еще диким взглядом, кивнул, как бы давая понять, что готов выслушать.

— Я знаю, что ты любишь его и все прочее, но, думаю, ты должен знать кое-что о нем.

Еще кивок — но нужен был завершающий штрих.

— Только поклянись мне, что ничего не предпримешь, и никогда никому ничего не скажешь о том, что я тебе сейчас скажу.

— Да, Гермиона, хорошо, я клянусь. Скажи же, наконец, в чем дело, — нетерпеливо попросил Эмиль.

По его лицу было ясно — он был готов к худшему. Что ж, сейчас действительно должно было произойти что-то страшное: я собиралась убить чистое и светлое чувство наивного юноши и, вполне вероятно, разбить его сердце. Но я считала это верным поступком, даже несмотря на сильную нелюбовь к тем, кто вмешивается в чужие дела. ЭТО дело касалось и меня. В некотором роде.

— Может быть стоит взять магическую клятву? — Спросила я как бы саму себя, но потом добавила, — впрочем, нет, я тебе доверяю.

Подчеркнув последнее слово, я снова посмотрела ему прямо в глаза. Там читалось полное подчинение моей воле, и было ясно насколько мое доверие весомо и значимо. Теперь он не рассказал бы о том, о чем я собиралась ему поведать, даже если бы под угрозой оказалась его жизнь.

— Дик — один из Карателей.

Эти слова прозвучали как приговор. Впрочем, это и был приговор. И Дику, и Эмилю с его чувствами, и мне, как честному человеку. Отныне я была запятнана громадной ложью. Но почему-то чувствовала себя скорее злым гением, чем морально уродливым человеком.

— Этого не может быть, — наконец выдавил из себя Эмиль.

— Я узнала об этом случайно, но сомнений быть не может. Он был среди напавших на меня тогда в Профессорском садике. Впрочем, он убеждал меня, что не знал, что жертвой должна была стать я. Но разве это имеет значение?... хотя, ты, наверное, сможешь простить его, ведь ты так его любишь...

— Я... я... о, Мерлин, я не знаю! — кажется, он был в отчаянии.

— Я понимаю, как тебе трудно, и я пойму, если ты скажешь, что для тебя не имеет значения то, что я сейчас сказала. Я просто подумала, что ты должен знать правду. Но что с нею делать — это только твое дело.

Я выразила сочувствие похлопыванием по спине, но Эмиль от этого жеста склонился к барной стойке так низко, словно моя рука весила по крайней мере сто фунтов. На секунду уверенность в правильности моего поступка пошатнулась, но я быстро справилась с собой.

— Ты как? — спросила я его.

— Я... в порядке, — проговорил он, пряча лицо в ладонях, — меня просто как будто разрывает на части, но в остальном все... нормально.

— Да, это и есть определение слова «нормально», — заметила я, и Эмиль нервно дернулся — видимо это был своего рода смешок и хмыканье.

— Я не могу поверить, — десятью минутами и порцией Волшебной Лампы Алладина позже сказал он мне.

Я в очередной раз пожала плечами. Эта фраза начала вызывать у меня раздражение: во-первых, потому, что он повторил ее не менее семи раз, во-вторых, потому, что ему действительно не стоило верить, и эти слова были своеобразным укором моей совести. Моей совести это не нравилось.

— Я всегда считал его идеалом, — жаловался Эмиль, вливая в себя нечто под названием Ведьмина кровь, поставленное перед ним барменом секундой раньше.

— Ты уверен, что это можно смешивать с джином? — поинтересовалась я.

Волшебная Лампа Алладина была коктейлем из джина и секретного магического ингредиента, а Ведьмина кровь делалась из водки, томатного сока и разных трав. Я ничего не смыслю в алкогольных напитках, но, сдается мне, такие сочетания не могут привести к хорошему самочувствию.

— Я боготворил его, думал, что нет на земле человека более красивого, умного, доброго, понимающего... — продолжал мой собеседник, игнорируя мой вопрос.

— Так это обычно и бывает, — согласилась я, — пока не приходит жестокое разочарование. Поэтому лучше сразу объективно оценивать своего любимого. Тогда не будет никаких неожиданностей в будущем.

Эмиль сокрушенно покачал головой.

— Я не умею быть таким как ты — таким сдержанным, рациональным. Я чувствую. И не могу по-другому. Но теперь мои чувства разбились о жестокую реальность. Я любил несуществующего человека.

— Да, это именно то, что я пыталась донести до тебя, — сказала я, наблюдая, как Эмиль жестом просит бармена повторить заказ.

— Слушай, я понимаю, ты расстроен, но может не стоит топить горе в бокале? — спросила я.

Эмиль пьяным жестом предложил мне заткнуться. Я примирительно кивнула.

— Знаешь, что самое ужасное? — спросил он меня.

Вопросительный взгляд был ему ответом.

— То, что даже сейчас, зная, что он натворил, зная, что он пытался сделать тебе больно, я испытываю чувства к нему. Я бы так хотел, чтобы это оказалось неправдой!

Я закатила глаза.

— Ты что мне не доверяешь? — нагло спросила я.

Он тяжело вздохнул, поддерживая теперь голову рукой, чтобы та не падала безжизненно на барную стойку.

— Доверяю, конечно. Я просто не хочу верить в то, что он не тот, кем я его считал. Я просто не могу любить человека с его взглядами, не могу любить человека, решившегося на такой ужасный поступок. Ведь он пытался обидеть ТЕБЯ! Если бы это был другой человек, может быть кто-то, кого я не знал, я бы смог сделать вид, что ничего не знаю. Но ты для меня... ты для меня богиня! Ты само совершенство, я не могу простить никого, кто пытался тебя обидеть... Ma dИesse!

Боги, это не лечится. Бедный, бедный Эмиль.

— Знаешь, тебе стоит перестать так слепо боготворить людей. Никто не совершенен, у каждого есть свои недостатки и свои скелеты в шкафу. Тебе нужно уметь любить людей такими, какие они есть, а не такими, какими они предстают в твоем рафинированном воображении.

Мои слова скорее всего прошли мимо сознания Эмиля, поскольку он был поглощен своим горем. Вздохнув, я сказала:

— Не возражаешь, если я пойду, прогуляюсь.

— Да, конечно, — безразлично ответил мой приятель.

Я поднялась и ушла. От него теперь было мало толку.

Через некоторое время я оказалась на террасе. Народу там было немало, поскольку вечер был довольно теплым, а ночное небо безоблачным, предоставляя всем на показ миллиарды звезд. Чуть постояв у маленького фонтанчика, я двинулась к остриженным в форме шаров и конусов кустам. За ними начинался лабиринт из живой изгороди, и, судя по всему, людей там было гораздо меньше, чем на террасе. Оглядевшись по сторонам, я вошла в узкий темный коридор. Факелы парили над всем лабиринтом на расстоянии около десяти футов друг от друга — этого было достаточно, чтобы создавать комфортное освещение. Но отсутствие на моем пути к центру лабиринта хотя бы какого-нибудь живого существа немного пугало. Ну, или по крайней мере, настораживало.

Продолжая свой путь, я начала напевать песенку, недавно звучащую в клубе. Внезапно мне показалось, что я услышала что-то еще помимо собственного голоса и шороха гравия под ногами. Я остановилась. Тишина и темнота окутывали меня, почти сдавливая, заставляя дыхание и пульс участиться. Но я пошла дальше. Еще несколько шагов — и снова это ощущение, что где-то рядом есть кто-то еще. Я нервно сглотнула. Оглянувшись, никого не увидела, но теперь мне оставалось совсем чуть-чуть до центра лабиринта. Сделав еще несколько шагов, я оказалась на небольшой лужайке со скамейками и фонтаном в центре. Подойдя к одной из скамеек, я села на нее и прислушалась — вокруг было тихо. Как вдруг рядом с моим ухом раздался знакомый мужской голос:

— Привет, Гермиона.

Я вздрогнула, но не успела оглянуться, как некто выбил мою палочку у меня из рук, заставив ту откатить на добрых три фута, а сильные руки обхватили меня, не давая возможности двигаться.

— Как здорово, что ты решила избрать именно это место для нашего свидания.

— Кеннет! — закричала я в ответ. — Отпусти меня немедленно! Ты грязный, подлый...

Закончить гневную тираду мне не позволила потная ладонь, зажавшая мой рот. Я начала вырываться, но Кеннет был силен, и у меня ничего не получалось. Все еще держа меня, он сел на скамейку, усадив меня к себе на колени.

— И не надо обзываться, — протянул он своим гнусавым голосом, — Ты сейчас не в той ситуации, когда можно быть грубой, моя прелесть. Хотя, если ты любишь грубости...

Он убрал руку с моего рта и тут же впился в мои губы поцелуем. Я попыталась закричать, но лишь неясное мычание вырывалось из моего рта. Наконец, Кеннет оторвался от меня и я грозно прошипела:

— Не смей так больше делать!

А затем, гораздо громче:

— Отпусти меня, кретин! Не смей прикасаться ко мне! Я тебя прокляну!

Кеннет неприятно рассмеялся.

— Я так не думаю, — надменно сообщил он мне, — ведь у тебя нет палочки...

— Зато у меня есть, — провозгласил низкий мужской голос, и в следующий момент я почувствовала, как Кеннет вдруг обмяк, упал на скамейку, а затем и вовсе сполз на землю.

В ту же секунду я отскочила от него как можно дальше, огромными глазами уставившись на своего спасителя.

— Профессор Сн-Вейнс! — воскликнула я, дрожа от нервного напряжения.

— Мисс Грейнджер, какого черта вы потащились сюда одна? — гневно спросил Снейп, подходя ко мне.

Я сжалась от страха и испуганно закусила губу. Заметив это, профессор вздохнул и произнес заметно мягче:

— Вы, кажется, в порядке, но вам просто повезло, что я оказался здесь.

Повезло, как же.

— С-спасибо, сэр, — пролепетала я.

Вызвать слезы в такой ситуации оказалось пустяковым делом, и вот я уже смотрела на Снейпа блестящими от влаги глазами. Он сделал еще пару шагов в моем направлении, и оказался совсем рядом. Вдруг раздался хлопок аппарации — Кеннет, очнувшись, тут же поспешил удалиться, не желая нарваться на дуэль со Снейпом.

— Гаденышшшшшь, — прошипел Снейп, метнувшись в ту сторону, где только что был Кеннет.

Чтобы привлечь внимание профессора обратно к собственной персоне, я шмыгнула носом, а затем упала на ближайшую скамейку, спрятав лицо в ладонях. Несколько секунд ничего не происходило, но в следующий момент я почувствовала, как кто-то сел рядом со мной. Сквозь пальцы я посмотрела на Снейпа, сидящего рядом. Он протянул мне мою волшебную палочку, а когда я взяла ее, уставился в пространство перед собой. Затем, тяжело вздохнув, он краем глаза взглянул на меня. Я тут же всхлипнула.

— Мисс Грейнджер, надеюсь, у вас есть логичное объяснение тому, зачем вы отправились в безлюдный лабиринт в три часа ночи в одиночестве? — спросил он недовольно.

Я трижды кивнула головой.

— Я заинтригован.

— Я хотела побыть одна, — пробурчала я.

— Вы как всегда, поддаетесь своим желаниям, совершенно не заботясь о собственной безопасности. Я не всегда буду рядом, чтобы защитить вас, и вам пора привыкнуть к мысли о том, что некоторые кретины не способны принять от вас отрицательный ответ. И уберите, наконец, руки от лица, — сказал вдруг он, и, схватив меня за кисти, отвел мои руки в сторону.

Я низко опустила голову, боясь, что Снейп увидит мою счастливую улыбку.

— Мне становится грустно, когда я думаю, что некому меня защитить, — сказала я искренне, — это ужасное чувство, не просто одиночество, но... уязвимость, беззащитность... иногда я завидую Клаудии, когда Джейсон вступается за нее в споре с другими ребятами. Я всегда вынуждена стоять сама за себя. И с Кеннетом то же самое, и с тем верзилой в Шестнадцати унциях.

— Это не правда, у вас есть друзья...

— И вы? — спросила я.

Ответ прозвучал не сразу. Лишь спустя несколько секунд я услышала усталое:

— И я.

— Я благодарна вам за это, — сказала я и посмотрела ему в глаза.

И в тот момент поняла, что Ростов дал мне верный совет: на лице профессора, сидящего рядом со мной, читалось плохо скрытое беспокойство, сочувствие и почти нежность. Но эти эмоции очень быстро сменились более привычным раздражением или даже злостью.

— Мисс Грейнджер... — произнес Снейп как будто бы сдерживая себя.

— Да? — произнесла я тихо, глядя на него как запуганный зверек.

— Вы...

Он встал и начал расхаживать передо мной взад-вперед.

— Вы... — снова выплюнул он.

— Сэр?

— Вы не просто маленькая лгунья, вы еще и лицемерка. Авантюристка. Притворщица.

Я нахмурилась, а Снейп издал смешок.

— Вот поэтому слизеринцы лучше гриффиндорцев. Мы, по крайней мере, не скрываем свою подлость за лучистыми глазами, псевдодобрыми словами, и красивыми жестами...

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала я, стараясь казаться удивленной и чуть напуганной.

— Эта фраза всегда означает противоположное самой себе значение. Хватит с меня вашего лицедейства. Следуйте за мной.

Сказав это, он направился в сторону выхода из лабиринта. Я поспешила за ним. Спустя пару минут, которые прошли в тишине, мы оказались на террасе клуба.

— А теперь идите внутрь и не попадайтесь мне на глаза, — приказал он мне, а затем, посмотрев куда-то за мою спину, сощурил глаза и крикнул, — Ростов! На минутку тебя.

И, обогнув меня, поспешил к своему другу. Я была слегка растерянна. Войдя обратно в клуб, я подошла к бару и тут же увидела Кеннета. Он поозирался по сторонам, и, не заметив нигде Снейпа, подошел ко мне.

— Ну как? — спросил он тихо, делая вид, что рассматривает меню.

— Он меня раскусил, — ответила я, скривив губы.

— Как? — удивился Кеннет.

— Откуда я знаю?

Видимо, потому, что он легилемент, а я слишком громко думала.

— Но это не из-за меня? Я хорошо справился со своей ролью?

— Слишком! — ответила я с долей раздражения. — Целовать меня было совсем не обязательно.

Кеннет неприятно усмехнулся.

— Я не мог упустить такой шанс.

— Какой же ты мерзавец, — с отвращением произнесла я, — извините, можно Сумасшедший Квофл? — обратилась я к бармену.

Тот кивнул и начал у меня на глазах готовить коктейль.

— Эй, похоже, ты сильно расстроилась, — заметил Кеннет, наблюдая, какое количество алкогольных напитков смешивал бармен.

— Весьма. Но не думай, в твоей компании я пить не собираюсь. Так что можешь потушить этот мерзкий огонек в твоих глазах.

Кеннет пожал плечами.

— Я помог тебе...

— И я тебя официально простила, как мы и договаривались.

Получив свой напиток, я отошла от бара, оставив там стоять разочарованного Кеннета, и отправилась на поиски кого-нибудь, кому можно будет доверить мое тело в случае, если оно перестанет подчиняться мне.

— Гер-мир-мооона! — протянул кто-то, и я заметила за пустым столиком Эмиля, чьи покрасневшие глаза блуждали по стенам, и людям вокруг, и моему лицу, так и не решаясь задержаться на чем-то одном.

— Это... это ты? — спросил он, едва шевеля языком.

Закатив глаза, я села рядом с ним.

— Кажется, это наша судьба, — произнесла я со вздохом, и сделала глоток Сумасшедшего Квофла.

Спустя время — какое, сказать было затруднительно — я поняла, что чувствую себя не очень хорошо. Окинув взором столик, я увидела голову Эмиля, три бокала из-под Сумасшедшего Квофла и три маленькие бутылочки, из которых что-то пил мой друг. Скривив губы, я сглотнула слюну и медленно поднялась из-за стола. Вокруг все плыло, пол качался из стороны в сторону, будто я была на корабле во время качки. Мигающая цветомузыка расползалась неясными пятнами. Главной задачей на тот момент для меня было дойти до дамской комнаты. Но когда я начала движение, то поняла, что сумасшедшая качка мешает идти прямо. Я остановилась и попыталась собраться с мыслями.

— Давай, — тихо сказала я сама себе, — это же не так сложно. Ты умеешь ходить сколько себя помнишь.

Еще несколько шагов, и я осознала, что не важно, будет ли траектория моего путешествия прямой, или нет, важно было успеть дойти до уборной ДО того, как мой организм решит распроститься с содержимым желудка. Я быстро сглатывала слюну, стараясь сдержать тошноту, и продолжала упорно идти к цели. Вдруг передо мной возникло — довольно расплывчатое — лицо Ростова. Я тихонько застонала.

— Ты как? — спросил он озабоченно.

В ответ я лишь помахала руками, чтобы он меня пропустил.

— Тебе нехорошо? — задал он еще один вопрос, но я просто толкнула его и пошла дальше.

Когда я оказалась в кабинке туалета, сидя на корточках рядом с унитазом, я даже не испытывала чувства стыда, хотя знала, что оно придет позже. Я просто чувствовала физическое облегчение. Правда, когда я поднялась на ноги и вышла из кабинки, надежда на то, что теперь, когда меня стошнило, количество алкоголя в организме уменьшилось, и качка начнет сходить на нет, угасла. Все вокруг по-прежнему крутилось, мешая мне с первого раза нажать на кран и нормально помыть руки. Я старалась не думать о девочке, мывшей руки рядом, и видевшей, в каком состоянии я была. Опять же, я знала, что все сожаления по этому поводу придут позже. В тот момент мне просто было плохо. Так плохо, как не было никогда раньше.

Остаток ночи прошел для меня как во сне. У меня пропало чувство времени, но, судя по всему, я около двух часов просидела за столиком рядом со спящим Эмилем, бездумно глядя в пространство. Позже, когда я восстанавливала в памяти события вечеринки, мне казалось это маловероятным, но поскольку я не помнила себя, делающей что-то другое, а между тем, как я присоединилась к Эмилю и тем моментом, когда все закончилось, прошло не менее двух часов.

Как потом мне сказали, около половины шестого утра ко мне подошел Ростов и снова начал интересоваться моим самочувствием. Я не помню, что отвечала, помню лишь, что очень старалась отвечать разумно и четко, чтобы он не заподозрил, что я слегка пьяна.

Потом он повел меня на террасу. Там был профессор Снейп. Он смотрел на меня, но поскольку я не могла сфокусировать взгляд на его лице, я не знала, какие эмоции он испытывал. Глядел ли он с укором, или его веселило мое состояние — это навсегда останется тайной.

Я помню, как Снейп взял меня за руку, прижал покрепче к себе и потом все закрутилось. Когда мир перестал вращаться слишком быстро, а твердая земля вернулась под ноги, я поняла, что там, в туалете, вышло не все, что было в моем желудке. Оттолкнув профессора, борясь со сжимающими горло спазмами, я добралась до ближайших кустов. Теперь чувства постепенно возвращались ко мне, и мне было ужасно стыдно. Я даже подумала о том, чтобы сбежать от Снейпа, чтобы он не видел меня в таком состоянии, но он довольно скоро подошел ко мне и снова взял под руку. Я не стала сопротивляться и поплелась следом, попутно что-то ему говоря. Всех слов я не помню, но смысл был примерно в том, что я никогда-никогда в жизни не напивалась до такого состояния, и теперь готова была провалиться сквозь землю.

Вскоре я поняла, что мы пришли в Каминную. Каминный порошок, камин, пламя, и вот мы вышли в другом — но все равно знакомом помещении. Хотя тогда я так и не смогла вспомнить, что это было за место.

— Вы справитесь с еще одной аппарацией? — поинтересовался Снейп.

Я пожала плечами. Я действительно не знала.

— Постарайтесь. На счет три.

Он снова прижал меня к себе и, досчитав до трех, аппарировал. В этот раз я была более или менее в порядке — только дико кружилась голова, и чувство тошноты усилилось, но внешне ничего не изменилось...

...Светало. Мы оказались у какого-то дома, освященного тусклыми лучами утреннего солнца. Снейп открыл передо мной дверь, жестом предлагая войти внутрь. Мне не хотелось — на улице сознание как будто бы чуть-чуть прояснялось и тошнило не так сильно. Но спорить сил не было. Я вошла внутрь, проследовала за профессором к какой-то комнате с большой деревянной кроватью в центре и вскоре оказалась одна в незнакомом помещении. Я слышала, как Снейп произнес запирающее заклинание, уходя, и поняла, что таким милым способом он приказал мне лечь спать.

В другой ситуации я бы, быть может, начала выяснять, в чем дело, попыталась бы узнать, где нахожусь и зачем меня сюда притащили. Осмотрела комнату, на худой конец. Но мне было так плохо, что, не раздеваясь, я упала на кровать, с трудом вытащив из-под себя же одеяло, и забылась крепким сном.

17 апреля, воскресенье

Следующим утром я проснулась от какого-то шума, лившегося, как позже выяснилось, из открытого окна. С трудом открыв глаза, я уставилась на белый потолок, поддерживаемый деревянными балками. Чуть нахмурившись, я попыталась сесть на кровати, но голова была тяжелой, словно сделанной из свинца. Отказавшись от идеи встать, я продолжила лежать, размышляя о прошедшей вечеринке. Это была самая-пресамая ужасная ночь в моей жизни. За исключением, может быть, некоторых ночей во время войны с Волдемортом, но согласитесь, это нельзя сравнивать.

Мне было невыносимо стыдно, и все еще ужасно плохо. При попытке перевернуться на бок на меня вновь нахлынуло чувство тошноты. Как будто бы я не просто повернула голову, а десять минут прокаталась на карусели.

Но стоило мне закрыть глаза, как в дверь постучали. Я попыталась сосредоточиться. Кто это мог быть? Что им было нужно? Где я, вообще-то, находилась? Прохрипев «войдите», я приоткрыла один глаз, чтобы увидеть, кто это был.

В комнату вошла темноволосая девушка с подносом в руках. Мягко улыбаясь, она подошла к моей кровати и поставила поднос на прикроватный столик. Затем, все также безмолвно, вышла.

Предприняв еще одну, на этот раз увенчавшуюся успехом, попытку сесть, я посмотрела на поднос. На нем был стакан, как я вскоре узнала, с апельсиновым соком, бутерброд с сыром, сдобная булочка и джем. От вида всего этого меня снова начало мутить. Единственное, что заинтересовало мой слабый организм — это сок. Я залпом выпила весь стакан и снова упала на кровать. Металлический шарик в моей голове от такого резкого движения подпрыгнул и устроил небольшое сотрясение мозга. Тихонько простонав, я прикрыла глаза.

Но теперь сон не шел. Несмотря на убийственное желание снова заснуть, сознание все настойчивее требовало выяснить, где я и почему мне приносят завтрак в постель.

Еще одно героическое усилие — и я оказалась на ногах. Чуть постояв, чтобы все вокруг перестало кружиться и пропали эти неприятные цветные пятна в уголках глаз, я подошла к зеркалу. Вид у меня был помятый, но более или менее сносный. Продолжая борьбу с тошнотой, я вышла из комнаты. Поозиравшись по сторонам, я увидела лестницу, ведущую вниз. Спустившись по ней, я оказалась в небольшой гостиной с цветастыми занавесками на окнах и старенькой мебелью. Прислушавшись, я услышала голоса, и, обогнув лестницу, увидела кухню. Там была та темноволосая девушка, которая принесла мне завтрак и Снейп в облике профессора Вейнса, говорящий что-то на немецком:

— Du sollte es nicht tun. Sie braucht ein SchlДfchen halten. Ich zweifle ob sie frЭhstЭcken werde.

— Ja, aber Steffi sagte... — отвечала ему девушка.

Снейп усмехнулся и, чуть приобняв её, добродушно ответил:

— Steffi hat immer Recht? (*)

Удивленная, я прошла вперед, и меня, наконец, заметили. Но вместо какого-либо комментария от Снейпа — о прошедшем вечере, о моем внешнем виде, или о чем угодно еще — я услышала от него приветствие на немецком. И, несмотря на головокружение, все же смогла сообразить, где оказалась.

— Это Оберсдорф? — спросила я.

— Ja, ja! Obersdorf! — улыбаясь, произнес молодой мужчина, выглядевший в точности как профессор Вейнс.

Девушка тоже улыбнулась мне и что-то спросила. Я пожала плечами и сказала все, что знала по-немецки:

— Nein Deutsch. (**)

Девушка понимающе кивнула, и спросила по-английски:

— Завтрак хорошо?

— Аа, завтрак... Спасибо, но еда..., — сморщившись, я покачала головой и помахала рукой, давая понять, что один ее вид вызывает у меня отвращение.

А потом, подумав, добавила.

— Вот попить бы.

И жестом изобразила, будто бы пью что-то из невидимой чашки, а потом одобрительно кивнула. Девушка сразу поняла, что я имела в виду и налила стакан сока.

— Спасибо, — сказала я и с удовольствием выпила предложенный напиток.

Утолив жажду, я, наконец, вспомнила о правилах приличия.

— Гермиона Грейнджер, — произнесла я, положив руку на грудь.

— Оле Деш, — представился светловолосый мужчина.

— Аника, — произнесла девушка.

Повисла неловкая пауза. Я не могла спросить у них, что я делаю в их доме, или где Снейп, потому что даже не знала, под каким именем они его знали. Хозяева, похоже, тоже не знали, что сказать.

Тут, по счастью, на кухню вошел сам Снейп в своем истинном обличии.

— Наконец-то вы соизволили встать, — обратился он ко мне, — уже одиннадцатый час.

Я быстро обвела взглядом комнату в поисках часов.

— Десять ноль три, — сказала я, обнаружив на стене старенькие часы с боем.

— Это и называется одиннадцатый час.

Ответил он и обратился к Оле:

— Зелье fertig через пять минут, — он поднял руку, растопырив пять пальцев.

Оле кивнул и, улыбнувшись мне, вышел.

— Вы позавтракали? — поинтересовался у меня Снейп. По-хозяйски проходя на кухню и начиная возиться с посудой.

— Нет, мне... не хочется, — ответила я, рассматривая его спину.

Готова поклясться, он усмехнулся, но когда снова повернулся ко мне, выражение его лица было абсолютно серьезным.

— Как насчет чая?

Я прислушалась к собственным ощущениям. Мысль о чае не вызывала тошноты, и я согласилась.

Пока Снейп готовил чай, Аника жестом предложила мне сесть за большой деревянный стол у окна. Несмотря на желание знать, почему я оказалась в Оберсдорфе, я хранила молчание. Во-первых, потому что у меня не было никаких сил разговаривать. Просто физически такая нагрузка казалась невозможной. Во-вторых, меня все грызло чувство стыда. То, как я вела себя прошедшей ночью — начиная от фокуса с Кеннетом и кончая путешествием со Снейпом в этот дом — было просто отвратительно. Как бы мне хотелось забыть те позорные минуты! Но как бы ни так. Снейп одним своим присутствием напоминал мне о них.

Погруженная в собственные безрадостные мысли, я даже не заметила, как вышеназванный человек подошел ко мне, и обратила на него внимание, только когда фаянсовая кружка с грохотом опустилась на стол прямо перед моим носом. Я поморщилась от боли в голове и протянула руки к горячему напитку.

Снейп поставил на стол еще одну кружку, и снова мне показалось, что кто-то вскрыл мо черепную коробку и молотком ударил прямо по мозгам. Когда третья чашка опустилась на стол, я была готова заплакать. Затем профессор со скрежетом пододвинул тяжелый стул к столу, и мне показалось, что он процарапал тупым ножом линию от моего затылка до копчика. Аника, для которой и предназначалась третья чашка чая, к счастью, вела себя совершенно бесшумно и не доставляла мне столько дискомфорта.

— Вы даже не спросите, где вы? — спросил, наконец Снейп.

Я отрицательно покачала головой.

— Я уже знаю, — сказала я.

— И знаете, почему? — последовал следующий вопрос.

— Нет.

Повисла тишина. Я мысленно закатила глаза.

— Ну и почему?

— Мне кажется, вам неинтересно, — издевательски произнес Снейп.

Я тяжело вздохнула. Мысленно сформулировав фразу так, чтобы в ней было как можно меньше слов, сказала:

— Интересно. Все равно расскажете. Поэтому не спрашивала.

Снейп оценивающим взглядом посмотрел на меня.

— Голова болит? — наигранно сочувственным голосом спросил он.

Я взглянула на него, сощурив глаза.

— Нет, — был упрямый ответ.

— Ну ладно. Я хотел предложить антипохмельное зелье, но раз все в порядке...

— Это не похмелье. Я отравилась, — буркнула я.

Послышался смешок.

— Ну да. И чем же, позвольте спросить?

Надувшись, я искоса посмотрела на профессора.

— Алкоголем, — еле слышно сказала я.

— Ааа. Вот как вы это называете...

— Хватит издеваться, — потребовала я, но прозвучали слова довольно жалобно.

Снейп на несколько секунд замолчал, а затем обратился к Анике.

— Bringen bitte зеленое, — он показал на зеленое полотенце, лежавшее на столе, — зелье. Если холодное. Если Kalt. Не hiess, не горячее, а kalt.

Аника кивнула и вышла из кухни.

— Думаю, это будет вам уроком, — сказал профессор, когда мы остались одни.

Я скучающе взглянула на него.

— В следующий раз вы вряд ли подвергнете себя риску «отравиться алкоголем», — пояснил он.

Я поморщилась.

— Только не надо меня воспитывать, — сказала я, — вы не мой отец. Хотя... даже он меня не воспитывает.

— За что заслуживает самого горячего порицания. Если бы он уделял вам больше внимания, вам бы не пришло в голову поддаваться влиянию сомнительных типов и устраивать спектакли для меня.

Я фыркнула.

— Даже если закрыть глаза на то, что это было безнравственно и даже аморально, — продолжал он, — вы поступили совершенно глупо, подвергая опасности собственную жизнь. Отправились в безлюдный лабиринт... кроме мистера Кента есть немало людей, представляющих для вас опасность. Напомню, Карателей было несколько, не один очарованный вами мистер Кент. Да и его общество нельзя назвать безопасным. Что если бы я не последовал за вами? Не думаю, что его остановили бы ваши слова о том, что «вы так не договаривались».

Тщетно пытаясь спрятать голову в огромной кружке, я продолжала пить чай, делая вид, что меня не трогают его слова.

— Я думаю, самое время начать оправдываться, — заметил профессор несколькими мгновениями позже.

Я в который раз тяжело вздохнула.

— Я не могу пока что, — ответила я. — Давайте попозже.

В этот момент вернулась Аника. Она протянула профессору пузырек, и тот, проинспектировав зелье, протянул его мне.

— Анти-алко-отравительное зелье. Прошу, — иронично произнес он, и я приняла лекарство.

Аника сразу же ушла, я же, жадно выпив все до капли, прикрыла глаза. Постепенно тошнота стала проходить, тиски, сжимавшие мою голову и шею ослабили хватку, вскоре исчезла мышечная слабость. Через пару минут я набрала воздуха в грудь и выдохнула. Чертово какой-позор-похмелье прошло.

Открыв глаза, я посмотрела на Снейпа с благодарностью.

— Спасибо, — тихо сказала я.

Он безразлично пожал плечами.

— Тогда начинайте, — были его слова.

Я удивленно спросила, что именно я должна начинать.

— Оправдываться.

На это я лишь хмыкнула.

— Я вообще-то, себя виноватой не считаю, — сказала я, поразмыслив,- По крайней мере в том, в чем вы меня обвиняете.

Он вопросительно поднял бровь.

— На любви и на войне все средства хороши.

— Как по-гриффиндорски, — сардонически прокомментировал Снейп, а я нагло ухмыльнулась.

— Я думаю, мне присущи качества всех факультетов — как и многим другим, — заметила я, намеренно стараясь сменить тему. — Гриффиндор был моим осознанным выбором.

— Ну разумеется. Одинадцать лет — как раз тот возраст, когда люди принимают осознанные решения.

— Перед тем, как попасть в Хогвартс, я внимательно изучила главу в Истории Хогвартса, посвященную факультетам, и потом долго думала, куда хотела бы попасть. Слизерин не подходил по понятной причине. Хотя там и попадаются маглорожденные или полукровки, сдается мне, им не очень сладко живется среди слизеринцев. Приходится всеми силами доказывать, что они достойны учиться на этом факультете.

Снейп согласно кивнул, задумчиво глядя в окно.

— Я не боюсь трудностей, но даже если бы я добилась уважения от однокурсников, я никогда не смогла бы уважать их сама из-за их взглядов. Но все это вовсе не значит, что я не обладаю хитростью. Хаффлпафф мне не походил из-за излишнего спокойствия. Я знала, что если со мной рядом не будет кого-то, кто все время будет подстегивать меня к активной деятельности, я просто сгнию. Когда подруга моего еще магловского детства уехала в другой город, я целые летние каникулы провела в компании кузины, отличающейся редким спокойствием. Это было скучнейшее лето в моей жизни, даже не смотря на то, что я прочитала половину книг на полке в гостиной. Но в общем, те качества, которые ценятся на Хаффлпаффе, такие как доброта и честность, во мне есть. Сейчас, возможно, в меньшей степени, но в одиннадцать я была честна до ужаса и имела склонность к состраданию. Какое-то время я не могла выбрать между Гриффиндором и Рейвенкло. Потом я представила себя среди Рейвенкловцев, таких умных и начитанных, и поняла, что ничем не буду от них отличаться. Буду одна из сотни умных и начитанных. Это было неинтересно. В Гриффиндоре же, поняла я, у меня будет определенное преимущество перед остальными. Я не говорю, что считала — или считаю — своих друзей недостаточно умными, чтобы хорошо учиться. Но из того, что я прочитала в Истории Хогвартса, я поняла, что гриффиндорцы, как правило, не отличаются прилежностью. Они импульсивны, неусидчивы, горячи, старательны только тогда, когда им что-то действительно интересно. Каждый из них находит себе занятие по вкусу и демонстрирует в нем немалые успехи. Но все остальные предметы теряют для них интерес, и оценки по ним редко бывают лучше, чем «выше ожидаемого».И я поняла, что это то, что мне нужно: горячие головы и при этом не конкуренты в учебе. Правда, в первые месяцы в Хогвартсе я сильно пожалела о своем выборе, решив, что ошиблась в расчетах. Они не слишком хорошо принимали меня, потому что я была не такая, как они. Но стоило мне проявить черту, доказывающую, что я тоже достойна звания Гриффиндорки, и все изменилось. И вскоре все пошло так, как я рассчитывала.

— Вы страшный человек, мисс Грейнджер, — сказал Снейп саркастично, когда я замолчала, — по сравнению с вами, мои слизеринцы — ангелы, спустившиеся на землю, чтобы нести людям добро.

Я усмехнулась.

— И как ловко вы обвели всех вокруг пальца. Все-то считали вас маленькой доблестной гриффиндоркой, а вы, на самом деле, воплощение Салазара Слизерина в гольфах.

Еще одна усмешка с моей стороны.

— И как вы ловко сменили тему, чтобы не объяснять своё поведение, — продолжал Снейп, — я бы, может быть, даже не заметил, если бы не желал так сильно увидеть, как вы краснеете от стыда.

Я скривила губы.

— Ну что вы хотите услышать? — спросила я устало.

— Правду.

— Кажется, мы поменялись ролями, — заметила я. — Ну что ж, думаю, здесь нечего особо объяснять. Я попросила у профессора Ростова совет, как мне заставить вас прекратить вредничать и вести себя как маленький ребенок. Он предложил попытаться обратиться к вашему инстинкту защитника, что почти сработало. Сначала я хотела, чтобы мне помог Эмиль, но он... о, черт! — вдруг воскликнула я, — надо узнать, как он!

— Это может подождать, — твердо произнес Снейп.

Вздохнув, я продолжила:

— В общем, Эмиль оказался недееспособен, и я пошла искать другого помощника. Когда увидела Кеннета, подумала, что это был бы идеальный вариант. И вы бы поверили, и его не жалко, если что.

— А о том, что я мог отреагировать неадекватно и покалечить мерзавца, вы не подумали? — едко поинтересовался Снейп.

— Я же говорю, мне его не жалко, — жестко сказала я.

— А как насчет меня? Вам не кажется, что одного обвинения в убийстве для меня достаточно?

Я смущенно отвела взгляд в сторону.

— Ну... на самом деле... не думаю, что вы совершили бы что-то ужасное... Вы всегда умели держать себя в руках...

— Эгоистка, — выплюнул Снейп.

— От такого слышу, — ответила я совершенно несправедливо.

— В общем, — продолжила я тремя секундами позже, — подговорив Кеннета, я нашла Ростова и попросила его, чтобы он сказал вам, что видел, как я пошла в сторону лабиринта и за мной пошел какой-то парень. Что он, очевидно, и сделал, подгадав правильное время.

— Убью мерзавца.

— А от меня «спасибо» передайте.

Снейп метнул на меня рассерженный взгляд, но я, как ни в чем не бывало, продолжила:

— Сначала все шло хорошо, вы волновались за меня. Не смейте отрицать! — Повысила я голос, заметив, что Снейп собирается что-то сказать. — Вы, наконец, были готовы проявить свои чувства, но потом вдруг все испортили своим наглым вторжением в мой мозг.

— Вторжением? Девочка моя, вы думали так громко, что услышал бы даже глухой. Вы посылали образы Ростова и Кента с такой готовностью и трепетной радостью, словно это были рождественские открытки.

— Я действительно была рада, что все шло по плану! Буду в будущем иметь в виду вашу склонность к подсознательному проникновению в чужой разум.

После небольшой паузы, Снейп сварливо заметил:

— Приятно знать, что в тот момент, когда я сидел рядом с вами, вы думали о других мужчинах.

Я перевела на него изумленный взгляд. Затем постаралась сделать вид, что ничего такого не услышала, и ответила:

— Вы уже просто не знаете, к чему прицепиться.

— Я знаю! Вы пытались обмануть меня, обвести вокруг пальца...

— Вывести на чистую воду! — закончила я за него.

Мы оба замолчали. Спустя почти полминуты я тихо произнесла:

— Сколько можно ходить вокруг да около?

Снейп встал, прочистил горло и ровным тоном сказал:

— Я переместил нас сюда, потому что собираюсь провести здесь следующую неделю. Хозяева были настолько добры, что позволили мне пригласить вас также погостить у них. У вас есть какие-то планы на предстоящие семь дней?

Я была удивлена, но постаралась не подать виду. Растерянно посмотрев в окно, я попыталась припомнить, что собиралась делать после выпускного.

— Спасибо за предложение, сэр. Я с радостью приму его. Мне нужно будет только отправить несколько писем.

— Перо и пергамент можете найти в своей комнате на письменном столе. И я же просил оставить это «сэр».

— Да, с...профессор Снейп. Хорошо.

Снейп поморщился, но не стал ничего говорить. Он просто жестом приказал мне следовать за ним, и поспешил покинуть кухню. Я помчалась за ним.

Мы пересекли гостиную и, выйдя через заднюю дверь, оказались в малюсеньком садике. Там на разложенных на скамейке подушках сидела та самая светловолосая молодая женщина, которая приходила однажды к Снейпу в университет, и которую я видела с Оле в Оберсдорфе, когда была тут в прошлый раз. У неё на руках резвился ребенок лет трех или четырех — я плохо разбираюсь в детских возрастах. Рядом на низкой скамеечке сидел Оле и вырезал что-то из дерева. Чуть в стороне от них в плетеном кресле, прикрывшись пледом, занималась вязанием Аника.

Когда мы со Снейпом вышли к ним, они все одновременно подняли головы и дружелюбно улыбнулись. Даже на лице мальчишки появилось довольное выражение.

— Штеффи, познакомься, это Гермиона Грейнджер. Гермиона, это Штеффи, хозяйка этого дома и жена Оле.

— Очень приятно, — с немецким акцентом произнесла Штеффи, — а это Эрих, наш сын.

Она приобняла мальчика и тот начал извиваться, пытаясь выбраться из её объятий. Рассмеявшись, Штеффи отпустила ребенка и тот, спрыгнув с колен матери, побежал к песочнице, располагавшейся неподалеку.

— Мне тоже очень приятно, — ответила я, — спасибо, что разрешили погостить у вас.

— Не стоит благодарности. Друзья Северуса — наши друзья, — ответила женщина. — Моя сестра сказала, вы не завтракали, — произнесла она, указывая на Анику, — вы плохо себя чувствуете?

— О, нет, спасибо. Теперь все хорошо, профессор Снейп дал мне зелье.

К собственному недовольству, я чуть покраснела. Я надеялась, что эти люди не знали, ЧТО за зелье дал мне их «Северус».

— О, тогда славно.

— Штеффи, мы с Гермионой пойдем в город. Нужно что-нибудь купить? — поинтересовался Снейп.

— Нет, спасибо Северус. Если только Гермиона чего-нибудь хочет. Что бы вы хотели на обед, Гермиона?

Я смущенно пробормотала, что не имею никаких особых предпочтений в еде, и мы со Снейпом, попрощавшись с хозяевами, ушли. Молча пройдя через гостиную, мы остановились у камина. Я вопросительно взглянула на профессора. Он бросил дымолетного порошка на угли, что-то пробормотал, и засунул в появившееся пламя голову. Очевидно, с кем-то побеседовав, он запустил в огонь и руки, и вскоре извлек из камина мой сундук с вещами.

— О! — только и смогла произнести я.

— Ростов был так чертовски любезен, что позаботился о ваших вещах, мисс Грейнджер, — произнес Снейп.

— Э, мне показалось... вы начали называть меня Гермиона, — проговорила я, краснея.

Профессор, кажется, тоже почувствовал себя неловко, но быстро взял себя в руки и сказал:

— Да, Гермиона. Отлевитируйте сундук в свою комнату, переоденьтесь и примите душ, если это необходимо. Ванная комната в конце коридора на втором этаже. Затем спускайтесь сюда, я буду вас ждать. Мы пойдем в город.

Выслушав указания, я кивнула и отправилась к себе. Выполнив все, я, спустя полчаса, спустилась в гостиную, обнаружив там Снейпа в обличии профессора Вейнса — или теперь правильно сказать Оле Деша — и мы покинули дом.

На улице было очень людно — совсем не так, как когда мы прибыли в Оберсдорф прошедшим утром. С трудом пробираясь между волшебниками и колдуньями, мы даже не могли поговорить. Когда я едва не потерялась в толпе, Снейп схватил меня за рукав и потащил за собой. Мне такое обращение не понравилось, и я, настойчиво высвободив руку, осторожно взяла профессора под локоть. Он, кажется, немного напрягся, но потом, очевидно, решил не обращатьс на меня внимания и полетел дальше. Я едва успевала переставлять ноги.

— Где-то пожар и мы спешим, чтобы успеть достать детей из горящего дома? — спросила я, задыхаясь.

— Я привык быстро ходить.

— Ваш способ передвижения и ходьба не имеют ничего общего.

— Мы уже пришли.

Снейп указал на небольшой магазинчик Faul Kesser, прилавки которого были сплошь уставлены ингредиентами для зелий. Войдя, Снейп поздоровался с продавцом и протянул ему исписанный пергамент. Продавец — седовласый старик — начал юрко бегать от полки к полке, насыпать что-то в кульки или упаковывать в серую бумагу, периодически сверяясь с пергаментом. Затем он сложил все в один большой пакет, взмахом палочки уменьшил его и, написав что-то на пергаменте, протянул его Снейпу. Тот взглянул на цифры, которые начертил старик, и, достав из кармана деньги, отсчитал нужное количество.

Когда мы вышли из магазина, я спросила:

— Вы прожили здесь довольно долго, не так ли?

Снейп кивнул.

— Достаточно.

— Расскажите мне, — попросила я.

Профессор едва заметно вздохнул и предложил зайти в близлежащее кафе.

— Не люблю разговаривать на ходу, — поделился он.

— Естественно. Так ходить, как вы, можно только правильно дыша. Разговоры сбивают ритм.

Разместившись за столиком у окна, мы заказали по чашке чая, и я приготовилась слушать.

— После того, как я узнал, что Темный Лорд побежден, я скрылся из Англии — у меня заранее были подготовлены различные планы побега. Примерно через год после постоянных перемещений и игр в прятки, я решил осесть где-нибудь в одном месте. Было совершенно невозможно варить достаточное количество Оборотного Зелья, при этом постоянно меняя место дислокации.

Я согласно кивнула.

— Так случилось, что я оказался здесь, в Оберсдорфе и свел знакомство с Оле. Мне нужно было разузнать о том, что это за город, чтобы разработать план действий, а Оле оказался достаточно разговорчивым, чтобы помочь мне в этом. Штеффи тогда ждала сына, но беременность проходила очень тяжело. Оле рассказал и об этом, и я вызвался помочь. Сначала они не очень доверяли мне, но когда у Штеффи случился приступ, и она едва не потеряла ребенка, а я оказался рядом с подходящим зельем в руках, их настороженность в отношении меня сменилась слепым обожанием. Проблемы были на протяжении всего срока, а во время родов Штеффи была на грани смерти. Опять же, мое содействие сохранило жизнь и ей, и ребенку. Взамен я получил крышу над головой на любой удобный для меня срок и внешность. Оле не из этих мест, и мы легко убедили всех, что я его брат-близнец, проведший всю жизнь в Англии.

— Но мне показалось, что Оле не говорит по-английски, — сказала я.

— Он говорит, но очень плохо. Примерно также плохо, как я по-немецки. Но специальные заклинания и несколько пинт отменного немецкого пива стирают все языковые барьеры.

— А что за зелье вы готовили сегодня утром? О котором сказали Оле, когда пришли на кухню?

Снейп закатил глаза.

— От вашего зоркого глаза ничто не укроется.

Я, улыбнувшись, покачала головой.

— Проблемы сына Штеффи, не окончились с его рождением. Он по-прежнему нуждается в лечебном зелье. Вполне вероятно, он будет нуждаться в нем до конца своей жизни. Но не очень здоровый ребенок, по мнению этой семьи, лучше, чем мертвый ребенок.

— Значит, когда Штеффи приходила к вам тогда в университет, она приходила за зельем для Эриха?

— Какая проницательность. Да, она приходила за зельем и приносила волосы Оле для моего оборотного зелья.

После небольшой паузы я заметила:

— Они кажутся очень милыми людьми. Вам повезло, что они оказались на вашем пути, не так ли?

— Я бы сказал, им повезло, что я оказался на их. С моей стороны это не везение, а результат настойчивого стремления к цели. Если бы я не встретил Оле, я нашел бы кого-нибудь другого, кому понадобились бы мои услуги.

После еще одной паузы, более долгой паузы, я задумчиво произнесла:

— Скажите, профессор, а если бы кто-то сказал, что кто-то не... не может сказать, что ему не нравится, мм, спаржа, что бы вы подумали он имеет в виду?

Снейп в замешательстве посмотрел на меня.

— Я почти привык к тому, как резко вы меняете темы разговора, даже не пытаясь скрыть это за словом «кстати», поскольку очевидно, что это всегда некстати, — сказал он, его брови удивленно подняты, — но то, ЧТО вы говорите даже меня порой сбивает с толку.

Я вздохнула.

— Ну, вот смотрите, вы спросили кого-то: «почему тебе так не нравится спаржа?». А он ответил: «Я бы не сказал, что она мне не нравится». Какие выводы вы бы сделали?

Профессор подозрительно сузил глаза.

— С чем связан этот вопрос?

— Со спаржей, — раздраженно ответила я. — Хоть раз в жизни вы можете просто ответить мне?

— Я мог бы, если бы не чувствовал, что все, что я скажу, будет использовано против меня.

Я едва заметно улыбнулась.

— Это не относится к вам, — соврала я, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Теперь я абсолютно уверен в обратном, — отозвался Снейп, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.

Пристально глядя на меня, он сказал:

— В вопросе определенно есть какой-то подвох, но я пока не совсем понял какой.

Я закатила глаза.

— Да нет никакого подвоха. Я просто ... задаю вам разные вопросы, чтобы, мм, понять... ваш способ мышления.

Снейп скептически скривил губы.

— Что за чушь?

— Просто ответьте.

Вздохнув, профессор задумчиво посмотрел куда-то в окно.

— Что ж, очевидно, человек мог иметь в виду две вещи: либо что он относится к спарже равнодушно, то есть не испытывает по отношению к ней никаких негативных эмоций, либо что он ее ненавидит.

Триумфальное «ага», вырвавшееся из моих уст, заставило Снейпа настороженно посмотреть мне в глаза. Я широко улыбнулась.

— Поясните ваше «ага», — потребовал мой собеседник.

Самодовольно подняв подбородок, я ответила:

— Однажды вы сказали, что я вам не нравлюсь...

Намеренно оставив конец фразы недосказанным, я наблюдала, как на лице профессора появляется понимание.

— Общались на эту тему с Ростовым? — произнес он безразлично.

Я слегка удивилась.

— Мм, ну да. Но...

— Сами бы вы до такого не додумались.

Я выразительно фыркнула.

— Действительно, куда уж мне, разгадать ваши замысловатые иносказания.

Снейп едва заметно пожал плечами.

— И что же? — спросила я через несколько секунд. — Ростов был прав?

Я напряглась в ожидании ответа. Сильно сжав ручку чашки, я смотрела ему в глаза. Несколько мгновений он молчал, на лице не отражалось ни одной эмоции. И вот, он набрал воздуха в грудь, чтобы ответить. Он уже приоткрыл рот, чтобы произнести...

Как вдруг рядом с нами раздался голос, полный паники. Мы с профессором вздрогнули и подняли головы, чтобы увидеть взволнованную и запыхавшуюся Анику.

— Северус! Эрих! — выдохнула она с типичным немецким «р».

Снейп подскочил со своего стула, как ошпаренный. Бросив мне на ходу «расплатитесь», он аппарировал. Я ошарашено смотрела на место, где секунду назад стоял профессор. Растерянно засунув руку в карман, я не обнаружила там ни кната. К счастью Аника еще не ушла. Я, краснея, жестами объяснила ей, что у меня нет денег. Девушка понимающе кивнула — хотя, теперь, без улыбки — бросила на стол несколько монет и тоже аппарировала. Я решила не следовать их примеру, хотя и была уверена, что смогла бы переместиться в нужное место. Мне подумалось, я вряд ли смогу помочь — если бы это было так, профессор аппарировал бы вместе со мной.

Поэтому я вышла из кафе и пешком пошла домой.

Мне было досадно. Чертовски досадно, что Снейп не успел ответить. Мы были так близки к тому, чтобы признать очевидное, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок — и тут этот Эрих... Мысленно поругав себя за жестокость по отношению к ребенку, я продолжила упиваться собственным несчастьем.

Когда я вошла в дом, вся хозяйская семья и профессор были в гостиной. Эрих тихо спал на кровати, появившейся в центре комнаты. Рядом сидели заплаканная Штеффи и Оле. Аника расположилась в кресле у камина, с печатью беспокойства на лице. Снейп сидел в таком же кресле напротив нее, но по его чертам было сложно понять, какие чувства он испытывал.

— Все в порядке? — тихо спросила я, когда он взглянул на меня.

— Пока да. Я успел вовремя.

— Что случилось? Утреннее зелье не подействовало?

— Нет, дело не в этом. Это была аллергия. Не знаю, что он съел или выпил, но это вызвало немедленную аллергическую реакцию и анафилактический шок. Я промыл ему желудок и дал Антиаллергическое зелье, но ему все еще необходимо внимание целителя, который должен появиться с минуты на минуту.

Я удивленно взглянула на Снейпа.

— Как вы... как вы поняли, что это аллергия?

Присев на низкую табуретку рядом с профессором, я с долей восхищения уставилась на него.

— Штеффи сказала, что у ребенка заболел живот, затем его начало тошнить. Когда я сюда аппарировал, из-за отека гортани он начал задыхаться. Симптомы указывали на аллергическую реакцию.

Задумчиво потерев подбородок, он продолжил:

— У него и раньше была аллергия на шоколад и арахис, но она проявлялась в сыпи и никогда не вызывала настолько серьезных осложнений. Однако я держал здесь различные зелья на все случаи жизни — с этим ребенком нельзя иначе. Это его спасло. Но необходимо выяснить, что вызвало аллергию.

— Что если он позаимствовал из вашего хранилища какое-нибудь зелье? — предположила я.

Снейп сердито взглянул на меня.

— По-вашему, я совершенный болван? Зелья охраняются такими заклинаниями, какие даже его родители не способны снять.

Я пожала плечами.

— Я просто предположила... тогда, быть может, его родители хранят какие-нибудь зелья в более доступном месте?

— Это исключено. Они предельно осторожны. Все зелья, которые они хранят в более или менее открытом доступе направлены на избавление от возможных приступов мальчика, а не на их провокацию.

— Но очевидно, что это не пищевая аллергия, — сказала я, — это либо какое-то зелье, либо... хм...погодите... он был во дворе, когда ему стало плохо?

Снейп пожал плечами, но вместо него ответила Штеффи:

— Да, он играл в песочнице.

От нахлынувшего приятного волнения, я встала и начала расхаживать по комнате.

— Такая серьезная реакция, как я сказала, как правило, бывает вызвана либо аллергией на зелья, либо аллергией на укусы животных. Например, пчел.

На слегка удивленный взгляд профессора, я сказала:

— Об этом было в книжке профессора Ростова. Помните, там была глава о природных ядах, таких, которые выделяют насекомые или змеи.

Снейп кивнул.

— Если это так, должен быть укус, — проговорил Снейп и, подлетев к Эриху, начал его осматривать.

Через несколько секунд раздалось удовлетворенное «да». Все столпились вокруг кровати, разглядывая маленькую ладошку, которая до этого была сжата в кулак. На ней лежала мертвая пчела.

— Зелье не вывело яд из организма, а только замедлило действие, — проговорил Снейп, — необходимо нейтрализовать яд противоядием, иначе вскоре приступ повторится.

— Теперь, когда мы знаем, с каким ядом имеем дело, все упрощается, — заметила я. — Есть только одно противоядие от яда пчелы.

— Действительно, — язвительно отозвался Снейп, — только где вы сейчас его возьмете? Наколдуете?

— Ну я же ведьма.

Мы с профессором недовольно уставились друг на друга.

— Где целитель? — спросила, наконец, я. — Почему его нет так долго?

— Он был у другого пациента. Там тоже серьезный случай, — ответил Снейп.

Вдруг мы услышали всхлип и обернулись. Штеффи тихонько плакала, поглаживая Эриха по голове.

— Его губы такие бледные, — проговорила она.

Оле подошел к жене и обнял ее за плечи, тогда как Снейп чуть склонил голову, разглядывая мальчика.

— Мне кажется, его состояние ухудшается, — нервно заметила я, — мы не успеем сварить противоядие, но, может быть, можно купить его? Я видела лавку готовых зелий по дороге сюда.

— Маловероятно, что там будет то, что нам нужно, — отозвался Снейп.

Однако он попросил Штеффи послать Анику в лавку. Темноволосая девушка мгновенно дисаппарировала.

— Нужно дать ему еще Антиаллергического, пока мы не придумали, что делать, или пока не явился целитель, — сказала я.

Снейп коротко кивнул, и мы вместе влили в рот мальчика порцию зелья.

— Может, еще? — спросила Штеффи.

— Слишком много зелья может вызвать отравление, — сказала я, — передозировка может только ухудшить его положение.

Аника вернулась почти сразу. Отрицательно покачав головой, она развела руки, давая нам понять, что удача была не нашей стороне.

И тут Снейп удивил меня следующим заявлением:

— Если нет противоядия, будем лечить ядом.

Мои глаза удивленно расширились.

— Вы же не имеете ввиду... нет, вы именно это имеете ввиду! Вы же сами назвали теорию Ростова фантастичной в прямом смысле этого слова.

Я уперла руки в боки, встав так, чтобы преградить дорогу Снейпу, который вознамерился куда-то пойти.

— Я и вас оскорблял неоднократно. Вы же не воспринимали это всерьез, — заметил он, отстраняя меня.

Быстрым шагом он покинул гостиную, и, преследуемый мною, прошел в кухню, где остановился у маленькой двери. Пробормотав пароль, он вошел в небольшое помещение, бывшее, очевидно, его мастерской. Вдоль одной из стен располагались стеллажи с готовыми зельями, вдоль другой — полки и шкафчики с ингредиентами. Снейп присел на корточки у хранилища готовых зелий, и, покопавшись в его недрах, извлек на свет сосуд с рубиново-красной жидкостью. Поставив его на рабочий стол, он обратил свое внимание к другой полке, с которой вскоре снял маленький пузырек с чем-то желеобразным и мутным.

Я молча наблюдала за его действиями, но распознав последнее зелье, не выдержала и заговорила:

— Противоядие от апоптозных ядов. А это, — я указала на красное зелье, — очевидно, собственно апоптозный яд?

— Совершенно верно. Это так называемая Червонная дама. Мы дадим ребенку сначала её, а затем противоядие.

— Червонная дама не лечит аллергию и не является противоядием к пчелиному яду, — констатировала я, в то время, как Снейп положил бутылочки в карманы и направился к выходу из мастерской.

— Червонная дама — нет, а рута, в сочетании с настойкой мандрагоры, которые входят в её состав, являются.

— Но количества лечебных ингредиентов в той дозе, которую мы можем дать, не опасаясь убить мальчика, может быть не достаточно, — не согласилась я, когда мы уже шли по коридору в гостиную, — к тому же, нам придется сразу дать противоядие, и тогда все возможные целебные свойства сойдут на нет.

— Посмотрим, — лаконично ответил Снейп.

Когда мы вошли в гостиную, то увидели там мага лет пятидесяти, склонившегося над Эрихом.

— Это целитель, — пояснила Штеффи, сквозь слезы глядя на нас, — я сказала ему, что вы выяснили, и он говорит, что нужно везти Эриха в Берлин в госпиталь.

— Это невозможно, он слишком слаб, чтобы аппарировать с ним или пользоваться камином, — ответил Снейп, — а на магловском транспорте он доехать до госпиталя не успеет.

Штеффи прижала ладонь ко рту и громко всхлипнула.

— Передайте целителю, что я справлюсь здесь, а он пусть сам отправляется в Берлин и везет специалистов сюда, если считает нужным.

Пока женщина переводила слова профессора, он сам подошел к Эриху, бегло осмотрел его и достал из кармана первый флакон с Червонной дамой. Я подошла ближе и начала тихо говорить:

— Вы должны, по крайней мере, спросить разрешения у родителей. Может быть, они против того, чтобы вы травили их сына.

— Думаете, они против того, чтобы он остался жив? — поинтересовался Снейп также тихо, открывая бутылочку с зельем.

— Думаю, они имеют право знать, что вы творите, — процедила я сквозь зубы.

— Я лечу их ребенка. И мне хватает ваших причитаний, не хотелось бы, чтобы вы начали выступать со Штеффи дуэтом.

Закатив глаза, я все же замолчала и стала напряженно наблюдать, как Снейп капает на ложку три капли яда, как подносит его к бледным губам ребенка, как вливает ему в рот алые капли.

Затем, очистив ложку заклинанием, он сел на стул рядом с кроватью и принялся ждать.

— Господин Шмидт спрашивает, что ты ему дал, Персеус, — произнесла Штеффи.

Я взглянула на Снейпа, ожидая его ответа.

— Зелье с рутой, настойкой мандрагоры и еще кое-какими ингредиентами, — сказал он.

Я едва заметно покачала головой, наблюдая, как Штеффи переводит услышанное на немецкий. Профессор, заметив моё недовольство, сказал:

— В чем дело? Я сказал правду.

— Недоправду, — ответила я.

— В вашем стиле, не правда ли?

Я поморщилась и саркастично ответила:

— Нет. Я, если уж вру, то вру.

Вдруг Эрих начал ворочаться. Его личико сморщилось от боли.

— Профессор, — произнесла я, но он и сам заметил изменения.

Достав из кармана противоядие, он, однако, не спешил давать его ребенку.

— Рано, — прошептал он.

— Сэр... — угрожающе произнесла я, но он лишь отмахнулся.

— Как вы, интересно, собираетесь определить, когда уже не рано, но еще не поздно? — спросила я — голос на грани истерики.

— Когда его кожа начнет шелушиться, — отозвался Снейп, не отрывая взгляда от мальчика.

— Это будет означать, что клетки его организма начинают умирать! — воскликнула я, и Штеффи вскрикнула.

— Это будет означать, что мы не можем больше позволять Червонной даме делать свое дело.

— Северус! — простонала Штеффи. — Что ты делаешь?

— Своё дело. Не мешай, — ответил профессор жестко.

— Не надо, пожалуйста, — заплакала женщина, — прошу тебя...

Её причитания прервал слабый стон, изданный Эрихом.

— Ему больно, — прошептала я.

— Думаете? — ядовито отозвался Снейп. — А мне кажется, он кричит от удовольствия.

— Вы мучаете его!

Но профессор проигнорировал меня, склонившись к лицу ребенка.

— Пора, — вдруг сказал он и прислонил к губам мальчика баночку с антидотом.

Пока Снейп вливал в его рот мутное зелье и нажимал ему на горло, чтобы лекарство было проглочено, я рассматривала кожу Эриха. Она покрылось тонкой шелушащейся корочкой. На белых щеках покоились длинные светлые реснички. Волосы на голове тоже скорее всего начали выпадать, но пока что этого не было видно. Так действовал яд Червонная Дама, постепенно разрушая человека, медленно и болезненно.

— Теперь остается только ждать, — обратилась я к Штеффи, когда Эрих перестал ворочаться, — антидот определенно подействовал на яд, который мы ему дали, но подействовал ли он на пчелиный яд — пока сказать сложно.

А еще было сложно сказать, не успела ли Червонная дама нанести вред внутренним органам. И сложно было сказать, выживет ли мальчик, если у него случится еще один приступ.

В комнате повисла тишина.

— Мисс Грейнджер, вы хотели написать какие-то письма, — сказал через некоторое время Снейп.

Я кивнула и отправилась в свою комнату. Мне действительно надо было сообщить всем, где я была, и что со мной все было в порядке. А также мне необходимо было, наконец, написать письма в университеты — два с отказом, и один с согласием. Но настроения разбираться с делами не было, поэтому просто оповестив родных и друзей о своих планах, я покончила с почтой.

Когда я спускалась вниз по лестнице, чтобы узнать, где я могу найти сову, мне встретилась Аника. Скованно улыбнувшись, она просто сказала:

— Обед.

Я поблагодарила девушку и, с письмами подмышкой, направилась на кухню. Там был только Снейп — уже в своем истинном обличии. Взяв мои письма и пообещав отправить их, он предложил мне сесть за стол.

— Остальные обедают в гостиной, но мы, думаю, можем расположиться здесь.

— Конечно.

Я была только рада такому решению — я чувствовала себя обузой, гостя в доме, где болеет ребенок.

— Профессор, может быть, это не самое лучшее время для меня, чтобы гостить здесь? — высказала я свои переживания несколькими минутами позже.

— От вас больше ничего не потребуется, — заверил меня Снейп, — не беспокойтесь.

— Потребуется? — удивилась я. — Я не имела в виду, что меня тяготит помогать вам или этим людям. Меня волнует, что я здесь помеха.

Снейп фыркнул.

— Абсолютно нет. Если бы не вы, возможно, мы бы не скоро поняли, что вызвало аллергию, и не смогли бы принять своевременный меры.

— О, — только и смогла произнести я, а затем спросила, — значит, наше лечение подействовало? С ним все в порядке?

— Да. Если не считать несущественных повреждений от Червонной дамы.

— Насколько они несущественны?

— Пока нельзя делать окончательных выводов, но судя по тому, что состояние ребенка стабилизируется, очевидно, что никаких фатальных изменений в его организме не произошло.

— Это замечательно.

Спустя еще пару минут меня вдруг осенила другая мысль:

— Профессор, а если бы у Эриха оказалась аллергия на Червонную Даму?

Снейп безразлично пожал плечами.

— Тогда она бы ему не помогла, — ответил он сухо.

Ошеломленная, я уставилась на него.

— Вы понимали это!

Он не счел нужным отвечать.

— Вы могли убить его.

— Вы правы, лучше пчелиный яд, чем я. Не беспокойтесь, если вам станет плохо, я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь.

Поджав губы, я уставилась в свою тарелку.

— Вам совсем не жалко Эриха? — спросила я.

— Моя жалость ему не поможет. К тому же недостаток сострадания с моей стороны полностью компенсируется всеми остальными окружающими его людьми.

— Интересно, а если бы это был ваш сын, вы были бы также хладнокровны?

Снейп посмотрел на меня странным взглядом. Затем ответил:

— Полагаю, нет. И тогда, по всей вероятности, мой воображаемый сын скончался бы до того, как я, наконец, нашел выход из ситуации.

— Вы жестоки.

— Я реалист.

Вздохнув, я отодвинула от себя тарелку с недоеденным обедом. Уже собираясь вставать из-за стола, я услышала голос профессора.

— Чувство привязанности не обязательно должно сопровождать чувство долга. Но если когда-либо у меня будет свой ребенок, он не будет испытывать недостатка в моем к нему расположении.

Я хмыкнула.

— Всегда думала, что это я не умею говорить о чувствах. Но, похоже, для вас признаться, что чисто гипотетически вы тоже можете кого-то любить в сто раз сложнее, чем для меня.

Снейп ничего не ответил, и я вышла из комнаты. Снова оказавшись у себя, я взглянула на часы. К моему удивлению было уже семь вечера. В связи с тем, что в предыдущую ночь я практически не спала, меня сильно клонило в сон, и, решив поддаться желанию организма, я переоделась в пижаму и легла спать.

Фразы на немецком:

(*) — Ты не должна была этого делать. Ей нужно поспать. Сомневаюсь, что она будет завтракать.
— Но Штеффи сказала.

— Штеффи всегда права?
(**) Нет немецкий.

18 апреля, понедельник

В понедельник я проснулась рано — около семи утра, но чувствовала себя выспавшейся. Немного почитав книжку, я умылась, оделась и спустилась вниз. В гостиной у кровати Эриха по-прежнему сидела Штеффи. Я пожелала ей доброго утра и спросила, как ее сын.

— Лучше, — ответила она, устало улыбнувшись, — он хорошо спал всю ночь и теперь выглядит почти нормально. Только кожа и волосы плохи, но это нестрашно.

Я согласно кивнула и внимательно посмотрела на Эриха. Он действительно казался практически здоровым.

— Северус на кухне завтракает. Думаю, ты хочешь присоединиться к нему, — сказала Штеффи, и я отправилась на кухню.

— Доброе утро, — поздоровалась я со Снейпом, пьющим кофе из маленькой чашечки.

— Утро, — ответил он.

Я села за стол, не зная, имею ли право сама позаботиться о своем завтраке. Но профессор решил вопрос за меня, взмахом палочки поставив передо мной молоко, хлопья, бутерброды, булочки и джем.

— Чай и кофе на плите, — сообщил он.

Поблагодарив его, я налила себе чашку кофе, добавила в него молока и сахара, вслед за чем щедро намазала сдобную булочку яблочным джемом.

— К шестидесяти годам у вас выпадут все зубы, — прокомментировал мой завтрак профессор.

— Мои родители — дантисты. Я знаю об этом все, не пытайтесь меня запугать, — ответила я.

— В самом деле?

— Да, они частные зубные врачи. У них есть свой кабинет, и они работают там вместе. И я с детства знаю, как расположены зубы во рту у человека, как нужно правильно их чистить, и как называются различные заболевания.

— То есть вы с юных лет близки к врачеванию?

— Ну, можно и так сказать.

Повисла пауза.

— Вчера вы хорошо себя проявили, — заметил Снейп, и я смущенно улыбнулась.

— Спасибо.

— За что?

— За комплимент.

— Это не был комплимент, это была констатация факта. Я совершенно не намеревался сделать вам что-то приятное.

Я закатила глаза.

— Профессор, неужели это обязательно, добавлять в каждую бочку с медом ложку дегтя?

— Желательно, — отозвался Снейп, ухмыльнувшись, — ваше самомнение так легко поддается корректировке. Не хотелось бы, чтобы вы зазнались.

— О нет! Вы этого мне никогда не позволите!

Он согласно кивнул. Внезапно раздался стук в окно. Большая коричневая сова стучала лапкой по стеклу. Снейп впустил её, и птица подлетела ко мне. Она принесла письмо от Джинни. Открыв его, я сразу же прочла послание подруги, и едва не задохнулась от удивления.

— О, боги! — вырвалось у меня.

— Что-то серьезное? — спросил Снейп.

— Весьма. Это Джинни, она пишет, что они с Гарри отменили свадьбу.

Профессор выразительно фыркнул.

— Они крупно поссорились после вечеринки, и расстались.

Моему удивлению не было предела. Я даже проверила письмо на предмет заклинания — вдруг это была чья-то глупая шутка. Но нет, письмо было от моей подруги, написанное ее размашистым почерком и довольно скупым слогом.

— Я просто не могу поверить.

— Как бы прекрасно это не было для магического мира, но, я думаю, это расставание не продлится долго.

— Почему это было бы прекрасно? И почему вы думаете, что он не продлится долго?

— Прекрасно с точки зрения генетики. А кратковременность этого распада кажется мне вероятной, поскольку пары часто ссорятся незадолго до свадьбы. Вероятно, понимают ошибочность выбранного пути. Но затем инстинкты берут вверх, и они сходятся обратно.

— Вы имеете что-то против института брака? — поинтересовалась я, почему-то задетая его словами.

— И, как всегда, вы услышали самую главную часть из всего мною сказанного, — сардонически произнес Снейп. — И да, идея привязать себя клятвой к другому человеку кажется мне не самой успешной с тех пор, как я обзавелся татуировкой на предплечье.

Я нахмурилась.

— Едва ли ваши «отношения» с Волдемортом можно сравнивать с супружескими. Хотя, я, конечно, не знаю всей подноготной жизни Упивающихся...

— Мисс Грейнджер, — предупреждающе произнес профессор.

— Я лично не вижу в этом ничего плохого, — заявила я, — если человек подходящий. Брак дарит уверенность в завтрашнем дне. Это прекрасно, когда люди заботятся друг о друге, дают друг другу ощущение надежности. Женатый человек, идя домой, знает, что кто-то, кто любит его, ждет его там. Муж и жена — они как одно целое. Они всегда стоят друг за друга, потому что они одна семья. А потом у них появляются дети, и все счастливы... звучит довольно оптимистично, да?

— Слишком, — согласился Снейп.

Я пожала плечами.

— Конечно, не все так безоблачно, но в общем и целом...

— В общем и целом, чаще бывает совершенно иначе.

— То есть вы отвергаете романтические отношения между людьми как идею? — уточнила я.

— Нет, но для существования этих отношений пышная и дорогостоящая церемония бракосочетания совершенно не обязательна.

Вздохнув, я слизала сладкий джем с пальцев, и ответила:

— Может быть. Но я бы вряд ли стала жить с мужчиной, не оформив официально с ним отношения, и уж точно не стала бы заводить от него ребенка.

Профессор хмыкнул, и в этом его хмыке слышалась насмешка.

— Могу я спросить, с чем связаны столь утопичные взгляды?

— С тем, что если он боится взять на себя ответственность и жениться, то, значит, он не готов быть отцом.

— Тысячи людей прекрасно живут без этих условностей. Кольцо на пальце ничего не меняет между людьми. Оно ничего не значит.

— В таком случае, откуда такое категоричное отношение? — я вопросительно взглянула на Снейпа. — Вы же не устраиваете дискуссии по поводу того, могут ли люди, вступившие в брак, носить одежду разного цвета. Потому что ЭТО действительно не важно.

Он молчал несколько секунд, а затем сказал:

— Я понял вашу точку зрения. А сейчас, если позволите, я пойду обследую ребенка.

Я согласно кивнула, и Снейп ушел. Уставившись на свою чашку, я задумалась. Вообще-то, я не то чтобы очень мечтала о свадьбе, но то ли из чувства противоречия, то ли по какой-то иной причине, мне очень захотелось доказать профессору необходимость проведения этого обряда. Мысль о том, что он мог воспринять это как намек, вызвала ощущение дискомфорта, но я быстро отогнала её. На самом деле, я была так занята выяснением того, как он ко мне относится, что даже не думала о том, что будет с нами в будущем. Не думала раньше, не хотела и теперь — перспективы были слишком неясными, и оттого пугающими.

После того, как Снейп осмотрел Эриха, а я написала ответ Джинни, профессор предложил мне прогуляться. Был понедельник, и людей на улицах Оберсдорфа было немного — все работали. Этим объяснялось и отсутствие дома Оле и Аники.

Профессор выпил Оборотного зелья, и мы вышли на улицу.

Мы дошли до окраины города, разговаривая о ядах и лечении Эриха. Затем тема сменилась, мы начали обсуждать целителей в целом. Снейп отметил, что в Великобритании только в Святого Мунго могут оказать действительно высокопрофессиональную помощь. Остальные лечебницы и особенно практикующие целители, обладая широкими познаниями в целительстве, редко бывают достаточно классифицированы в отдельных областях. Другими словами, если у мага что-то более серьзное, чем чайник вместо головы — помощь таких целителей бывает бесполезна. Если не брать в расчет нескольких специалистов, работающих лишь с обеспеченными клиентами ввиду дороговизны своих услуг. Другими словами, ситуация в области магического здравоохранения была не самая обнадеживающая.

И в тот момент мне в голову пришла мысль. Не просто мысль — идея! Она так поразила меня, что я обогнала профессора и встала перед ним. Радостная улыбка на моих губах заставила и его едва заметно ухмыльнуться.

— В чем дело, Гермиона?

— А вот было бы хорошо, если бы в Англии появился еще один госпиталь, — сказала я.

— Иногда с вами сложно не согласиться, — отозвался Снейп.

— И необязательно такой, который лечит всех. Можно было бы узконаправленный. Например, работающий с теми, кто отравился ядом...

Снейп прищурился.

— Забавное совпадение — ведь и вы, и я занимаемся ядами.

Я многозначительно кивнула.

— Вы имеете в виду, что мы могли бы там работать? — уточнил он.

— И это тоже.

— Ведь вы не имеете в виду, что мы могли бы открыть его?

— Именно это я и имею в виду! — довольно сказала я.

Снейп был удивлен. Затем удивление сменилось недовольной миной.

— Вы забыли, мисс Грейнджер, но я беглый преступник. А открывать госпиталь по фальшивым документам довольно рискованно.

Я было открыла рот, чтобы внести следующее предложение, но Снейп перебил меня:

— А работать под вашим началом я ни в коем случае не собираюсь.

— Справедливо, — согласилась я, — но сама по себе идея кажется вам интересной?

— Вынужден признать, что это было бы... любопытно. Но это очень сложно: нужно собрать массу бумаг, найти спонсора, который оплатил бы первоначальные расходы, все правильно оформить, пройти аккредитацию, получить лицензию и прочее, и прочее.

Когда мы вернулись с прогулки, я получила письмо от Клаудии. Пробежав первые строки без интереса, я почувствовала, как все внутри сжалось, когда увидела следующие слова:

«... короче, Эмиль в ужасном состоянии. Вчера весь день было похмелье, а сегодня вроде бы должно было пройти, но ему до сих пор плохо. Он никогда не хочет видеть и выглядит ужасно. Мне кажется, с ним что-то случилось, так что хорошо, что я пригласила его к себе в гости, а то, у меня такое ощущение, что если бы он был дома, то наложил бы на себя руки...»

Отложив письмо, я сжала виски. Мне казалось, мой план был идеален. Моя ложь должна была заставить Эмиля разочароваться в Дике и остыть. Но, похоже, я не учла, насколько сильны были его чувства. Около часа я сидела в гостиной у камина и пялилась на огонь, думая, что предпринять. В комнате было тихо — Штеффи дремала в кресле, Эрих, который почти два часа до этого слушал, как мать читала ему книжку, тоже уснул, а Снейп был в своей мастерской.

После длительных размышлений, я решила написать Эмилю письмо и рассказать, что я его обманула. Цветасто извиняясь и подробно объясняя мотивы моего поступка, уверяя, что я сделала это только ради его собственного блага, и выражая надежду, что он поймет меня, я рассказала ему правду.

Отправив письмо, я отправилась к Снейпу. Он позволил помочь ему в приготовлении зелий, и так в неспешной работе и спокойной обстановке прошел наш вечер. Правда, профессор продолжал делать саркастичные комментарии по каждому поводу, но я не принимала их близко к сердцу, а иногда даже смеялась.

Ложась спать, я чувствовала приятное волнение — завтра должны были стать известны результаты слушания по делу Снейпа.

19 апреля, вторник

Следующим утром я проснулась около девяти, вскочила с кровати, словно в ней были флоббечерви, и, быстро приведя себя в порядок, бросилась на кухню. Пробегая через гостиную, я заметила, что кровати Эриха там уже не было.

На самой кухне никого не было. Я решила не стесняться, и быстро позавтракала тем, что нашла. Как только я проглотила последний кусочек булочки, прилетела сова. Я открыла окно, впустила её и уже через минуту внимательно изучала Ежедневный Пророк. Рядом на столе лежало письмо Джинни — именно она по моей просьбе отправила сову с газетой ко мне.

Мои ожидания были оправданы. На первой же полосе красовалась фотография профессора Снейпа — судя по всему, примерно пятнадцатилетней давности — лаконичный заголовок гласил: «НЕВИНОВЕН».

Ниже шла статья следующего содержания:

«Вчера, 18 апреля, в зале заседаний Визенгамота прошло судебное разбирательство по делу Северуса Снейпа, бывшего преподавателя и директора школы Волшебства и Чародейства Хогвартс, обвинявшегося в преступной связи с Тем-Кого-Нельзя-Называть и убийстве предшественника на посту директора школы, Альбуса Дамблдора. Долгое время это дело лежало в пыльных архивах аврората по причине смерти мистера Снейпа в битве при Хогвартсе. Однако выпускники Школы Авроров, герои войны и обладатели орденов Мерлина I степени, бывшие студенты Северуса Снейпа знаменитый Гарри Поттер — Мальчик-Который-Выжил и его верный друг и боевой товарищ Рональд Уизли решили, что не все в этом деле так ясно, как кажется на первый взгляд. Уверенные в невиновности своего бывшего преподавателя, юные герои решили взяться за расследование. Подойдя к делу с душой, будущие авроры приложили все свои силы и добились успеха. Высказав свою теорию произошедших в те темные времена событий, и приведя неопровержимые доказательства своей правоты, молодые волшебники сумели убедить Визенгамот в том, что с Северуса Снейпа должны быть сняты все обвинения. И теперь его доблестное имя очищено от клейма убийцы и сейчас идет речь о том, чтобы наградить его посмертным орденом Мерлина. Подробности этого дела читайте на странице 6»

Подпрыгивая на стуле от радости, я открыла страницу шесть и углубилась в чтение. Я так увлеклась, что не заметила, как кто-то подошел ко мне сзади, и едва не закричала, когда рядом раздался голос профессора Снейпа:

— Английские газеты в Германии?

Вскочив со стула, я спрятала Пророк за спину. Взгляд Снейпа стал удивленно-настороженным.

— Гермиона?

Я широко улыбнулась.

— У меня для вас есть сюрприз, — заявила я.

Настороженность профессора усилилась. Набрав воздуха в грудь, я вытащила газету из-за спины, расправила её и подняла так, чтобы Снейп видел первую полосу.

Его лицо все еще выражало скептицизм, когда он, переведя взгляд с газеты на меня, и потом снова на газету, подошел ближе и чуть прищурился. Но затем он вдруг резко подался назад.

— Что это? — спросил он таким тоном, будто я нарисовала на его мантии розовые сердечки.

— Это Ежедневный пророк, — ответила я, стараясь не терять бодрости духа.

Он мне не верил. Взял газету в руки, повертел, потом впился взглядом в текст. Некоторое время он так и читал, стоя, словно проглотил аршин. Лицо ничего не выражало, но руки стискивали тонкую газетную бумагу, словно это был спасательный круг. Дочитав статью на первой странице, он сел на ближайший стул и открыл страницу шесть.

Я не шевелилась, пока он не дочитал до конца. И даже когда он закончил, но продолжал бездумно смотреть на Пророк, я молчала и ждала.

Наконец, он оторвал взгляд от газеты и уставился в пространство. Мне не терпелось узнать, что он чувствовал, был ли рад, и поэтому разрушила тишину:

— Поздравляю, профессор Снейп.

Он медленно перевел взгляд на меня, а затем усмехнулся, совсем беззлобно, словно посмеивался над иронией судьбы. Потерев ладонью лоб, он еще раз посмотрел на первую полосу.

— Неожиданный поворот событий, — сказал он, наконец.

— Для кого как, — отозвалась я, — я ждала этой статьи уже не один месяц.

Снейп вопросительно приподнял бровь.

— Так вы к этому тоже причастны? Стоило догадаться. Эти олухи сами бы до всего не додумались.

Я нахмурилась.

— Вообще-то, эти олухи дали вам второй шанс. Подарили возможность жить без Оборотного зелья и без постоянных пряток. И я тут почти не при чем, я просто подала им идею.

К моему удивлению, профессор пошел на попятную:

— Хорошо, Гермиона, вы правы. Они не олухи.

И снова вернулся к созерцанию собственного лица под надписью «НЕВИНОВЕН».

— И это все? — насмешливо спросила я. — Надо почаще публиковать ваши фотографии в газетах — может, вы тогда к людям добрее станете.

На это он просто усмехнулся.

— Настоящая удача, что мальчики обнаружили дневник Дамблдора, не правда ли? — заметила я.

— Ха! Удача, как же, — отозвался профессор, и я удивленно посмотрела на него.

— Поясните.

Снейп внимательно взглянул на меня. Несколько томительных секунд изучал, затем кивнул головой и произнес:

— Дневник, который нашли ваши друзья-не-олухи был написан не Дамблдором.

Я во все глаза уставилась на профессора.

— А кем? — прошептала я.

Снейп криво усмехнулся и просто ответил:

— Мной.

— Что? Как? Это невозможно. Была проведена экспертиза... и портреты! Это портреты сообщили о местонахождении тайника.

Тяжело вздохнув, он ответил:

— Тайник действительно Дамблдора, но только он был не девочкой-тинейджером, чтобы вести дневники, а потом прятать их в укромных уголках планеты. Там были другие, гораздо более ценные вещи. Однажды мне уже довелось получить из него три предмета, только тогда мне дал их сам Дамблдор. Как раз незадолго до смерти. Это был дисфолид, который так помог нам при модификации Оборотного зелья, Лунное перо и... нечто, что не имеет значения для данной истории. С помощью Лунного пера мне удалось подделать почерк Дамблдора так искусно, что ни один детектор никогда не сможет установить, что дневник — подделка. Его стиль также был прекрасно мне известен — за свою жизнь я получил от него массу писем, читал его статьи. Собственно, разработкой дневника, его сочинительством, если хотите, я и занимался последние три года. Прошедшей зимой он был закончен, но для того, чтобы спрятать его в тайник мне необходимо было отправиться в Россию и провести там по крайней мере неделю, поскольку найти сокровищницу Дамблдора и снять с нее все охранные заклинания не просто. А мне, кроме того было необходимо спрятать туда дневник, и снова наложить мощнейшие охранные заклинание. Все это требовало большого количества времени. Каждый день аппарировать туда из Англии или перемещаться по камину я не мог, поскольку каждое перемещение за пределы страны фиксируется. Это могло вызвать подозрения. Не сразу, а потом, когда выяснилось бы, когда ВЫЯСНИТСЯ, что я жив. Аврорат непременно станет проверять, чем я занимался все эти пять лет, где скрывался. Частые визиты в Россию привели бы к множеству нежелательных вопросов. И предложение Ростова было как нельзя кстати. Сначала идея мне не нравилось, но чем дальше, тем яснее становилось, что приехать в страну по инициативе другого человека, начать преподавать — лучший выход из положения.

— Да к тому же эти слухи о нас с вами... — проговорила я.

— Слухи меня не волнуют, — резко сказал Снейп.

— Ну конечно. То-то вы так рьяно изображали в ресторане свое безразличие ко мне.

— Вам показалось.

Я насмешливо взглянула на него.

— Должен признать, я не ожидал, что аврорат возьмется за дневник так скоро. Я намеревался заняться подбрасыванием идей о тайнике Дамблдора этим... лентяям только летом. И уж тем более я не подозревал, что инициативу проявят Поттер и Уизли.

— Они больше не ненавидят вас. Гарри сказал, что мы не должны, и мы поверили. Он сказал, что многое узнал о вас...

— Не напоминайте. Это было необходимо...

Я примирительно улыбнулась.

— Что вы теперь намерены делать? — спросила я.

— А почему бы нам не прогуляться? И я, пожалуй, не буду принимать Оборотное зелье.

Да, профессор Снейп определенно был в приподнятом настроении.

Согласно кивнув, я отправилась наверх, чтобы переодеться для прогулки.

Вечером того же дня я получила еще одно письмо от Джинни, которое поразило меня ничуть не меньше, чем то, которое я получила днем раньше.

«Гермиона, забудь все, что я писала в предыдущем письме! (видимо, имелись в виду оскорбления в адрес Гарри). Мы помирились. И еще, мы решили, что не хотим пышную свадьбу. Мы женимся послезавтра. Надеюсь, ты все равно будешь подружкой невесты! Завтра девичник. Я уже пригласила Клаудию, она ответила, что будет с вашим другом Эмилем. Она сказала, что его можно пригласить на девичник. Что она имела в виду? Завтра жду тебя в Хогсмиде в пабе Кабаний хвост, в шесть часов вечера. На свадьбу можешь придти со своим Вейнсом. Надеюсь, у вас с ним все хорошо. Никому не говори, это большая тайна. Мама, наверное, убьет меня, когда узнает. Ты, наверное, сразу подумала, как же все гости, которых мы пригласили, ресторан и т.д. (Джинни меня чертовски хорошо знает, надо отметить). Торжество состоится, но это будет праздник по поводу свадьбы, а не сама свадьба. Компромисс между нашими с Гарри желаниями и желаниями всех остальных.

Жду с нетерпением завтрашнего дня,

Твоя сумасбродная подруга Джинни»

Эти двое точно сошли с ума.

20 апреля, среда

— А привет, ребятки!

Сие радостное приветствие заставило всех, сидящих в гостиной, то есть меня, Штеффи, Эриха и даже профессора Снейпа, подпрыгнуть на месте. Все повернули головы в сторону камина, чтобы увидеть торчащую из огня голову профессора Ростова.

— Что, никаких ограничений для защиты от нежелательных вторжений? — спросил Снейп у Штеффи.

Та лишь добродушно улыбнулась.

— Мадам, — Ростов галантно кивнул Штеффи (вероятно, это был поклон, но мы-то видели только голову), — Гермиона, — кивок в мою сторону, — мелкий проказник, — это было обращено к Эриху, — старина Снейп!

Профессора Ростов одарил лучезарной улыбкой.

— Ну что, вы хорошо себя вели, пока меня не было?

— Ростов, я уволил тебя с должности своей няньки сразу же, как только ты самовольно на нее вступил, — вместо ответа сказал Снейп, делая вид, что продолжает изучать пергаменты, лежащие на его коленях.

— Будешь мне грубить, не получишь сладкого, — отозвался Ростов, и я, не выдержав, рассмеялась. — Кстати, поздравляю с тем, что тебя посмертно наградили орденом Мерлина. При жизни мало кому такое удается.

— Угу, — промычал Снейп, криво усмехнувшись.

— Хотел послать тебе открытку, но не нашел ни одной с подходящим текстом. Зато купил на будущее, — голова профессора Ростова чуть опустилась, словно он держал что-то в своих руках, — написано «Поздравляю с реинкарнацией». И картинка отличная...

— Ты по делу? — прервал своего друга Снейп.

Недовольная такой грубостью, я быстро спросила:

— Как у вас дела, сэр?

Ростов улыбнулся:

— Приятно, что хоть кто-то из вас двоих обладает хорошими манерами, — сказал он. — Ваша мама, Гермиона, тоже рада этому обстоятельству. Я случайно познакомился с ней на вашем выпускном. Она спорила с вашим отцом и попросила меня поддержать её мнение о том, что Россия — ужасная страна. После того, что я ей рассказал, она считает, что она сказочная. Какой еще эпитет можно применить к месту, где медведи играют на балалайках, а люди умеют складывать друг в друга наподобие матрешек?

Я печально усмехнулась. Мама иногда бывает до смешного доверчивой.

— Ведь ничего, что я это сказал? — уточнил Ростов, чуть призадумавшись. — Вы все равно не собираетесь ехать в Тридевятый?

И хитро так подмигнул. Смущенно опустив глаза, я ответила:

— Нет. Я надеюсь, что профессор Снейп примет мое предложение, и тогда в Англии у меня будут куда более заманчивые перспективы.

— Предложение? — воскликнул Ростов. — Вы — Снейпу? То есть... нет, конечно, вы современная девушка...

Я вопросительно подняла бровь.

— Предложение по работе, — устало сказал Снейп.

— Ааа, по работе, — разочарованно протянула голова в камине.

— Но оно очень хорошее, — поспешила я заверить профессора Ростова.

— Не сомневаюсь, что даже если бы оно было плохим, Снейп принял бы его...

— Ростов, чего тебе здесь надо? — перебил приятеля Снейп.

— Профессор Ростов! — вдруг воскликнула я, снова мешая недружелюбному зельевару выпроводить голову из гостиной.

Вышеупомянутая голова выжидательно уставилась на меня.

— Вы же тоже зельевар. Тоже занимаетесь ядами, — сказала я.

— Да, я слышал об этом, — ответил Ростов.

— Тогда мое предложение может заинтересовать и вас. Слышите, профессор Снейп? — я обернулась к мрачному мужчине в кресле. — Ведь профессор Ростов мог бы работать с нами.

— Я еще даже не дал вам согласие, а вы уже думаете, кого бы еще позвать, — недовольно заявил Снейп.

— Единственным вашим доводом против принятия моего предложения было то, что вас обвиняли в убийстве. Теперь вы оправданы — преград нет.

Снейп продолжал разглядывать пергаменты на своих коленях.

— Профессор Снейп? — позвала я.

Ноль реакции. Набравшись смелости, я произнесла:

— Северус?

Снейп тут же поднял голову и посмотрел на меня. Затем его лицо приняло недовольное выражение.

— Прекратите свои махинации. Я отвечу вам, когда приму решение.

Я вздохнула и посмотрела на Ростова. Тот разглядывал Снейпа.

— Извините, дамы, — произнес, наконец, он, — вы не будете так бесконечно добры, и не позволите нам со Снейпом (или, как вы теперь его зовете, Северусом) переговорить наедине?

Мы со Штеффи и Эрихом прошли на кухню. Но мне было просто невыносимо интересно, о чем они собирались говорить. Я подозревала, что это как-то касается меня, и просто умирала от желания подслушать. Соврав Штеффи — которая, скорее всего поняла, что я вру — что забыла в комнате часы, я прошла по коридору и притаилась за лестницей, так, чтобы услышать, о чем говорят мужчины, но не выдать своего присутствия.

— ... и очевидно, что в таком случае мы будем много времени проводить вместе и у нас завяжутся определенные отношения, — вещал Снейп.

— О нет! Только не «определенные отношения»! — издевательски прервал его Ростов.

— Заткнись, — потребовал Снейп и продолжил, — если я приму её предложение работать вместе, не просто работать, а открыть собственное дело, это определенным образом свяжет нас.

— Мне определенно нравится это слово — «определенный», — снова вставил свои, как он любит говорить, «пять копеек» Ростов.

— И тогда вполне очевидно, что я буду должен сделать предложение ей — предложение совсем другого рода.

— Да, открыв с ней собственное дело, ты, как порядочный человек, должен будешь на ней жениться.

— Гермиона — серьезная девушка. И у нее серьезные намерения. Если я приму ее предложение, это будет означать, что я хочу быть с ней, а чтобы быть с ней, я должен жениться на ней.

— Когда будешь рассказывать это Гермионе, постарайся убрать эту безнадежность из голоса на слове «жениться».

— Я не против этого. Я обдумал ситуацию, и пришел к выводу, что не против того, чтобы жениться на Гермионе. Пожалуй, можно сказать, что я хотел бы сделать это. По крайней мере, некоторые аспекты брака мне... меня устраивают.

— Это какие же? — фривольным тоном спросил Ростов.

— Да, именно те, о которых ты подумал, — отозвался Снейп совершенно серьезно, и я покраснела.

— Ах, жаль нельзя заниматься сексом без кольца на пальце, — притворно печальным голосом ответил Ростов.

Повисла небольшая пауза.

— Ты что, отговариваешь меня? — спросил Снейп, наконец.

— Нет, естественно нет! — ответил Ростов торопливо. — Я просто пытаюсь понять твои мотивы, и причины твоего убеждения, что принятие предложения Гермионы есть в то же время предложение ей руки и сердца. Твоя категоричность меня удивляет, а оттенок безысходности настораживает. Я не хочу, чтобы ты принял решение, основываясь на своем извращенном представлении о морали и нравственности, и сделал несчастными вас обоих. Последнее получается у тебя настолько хорошо, что я даже не уверен в успехе моего мероприятия. Однако, попытка — не пытка...

— Ты замолчишь, наконец? — в который раз перебил его Снейп. — Я объяснил, что Гермиона считает, что отношения между мужчиной и женщиной имеют право на существование только в случае, если они узаконены.

Я закатила глаза. Я совсем так не считаю — он понял меня совершенно неправильно! К счастью, там был Ростов, чтобы объяснить ему это.

— Что за чушь?

— Она мне так сказала, — заявил Снейп.

Я покачала головой.

— Что именно она тебе сказала? — поинтересовался Ростов.

— Что не стала бы жить с человеком, не выйдя за него замуж и уж тем более заводить от него детей, поскольку его отказ от брака демонстрирует его безответственность.

— В этом немного больше смысла, не находишь? Одно дело жить с кем-то и тем более, иметь детей, другое — просто, как говорит молодежь, «встречаться». Я уверен, она не имела в виду, что если ты имеешь желание продолжать общаться с ней, то просто обязан жениться. Скорее всего, вы спорили, ты приводил доводы против брака, её женские инстинкты сработали, она испугалась, что ты вообще никогда не соберешься под венец, и начала приводить контраргументы. Припугнула тебя, мол, если ты вообще жениться не собираешься, то у вас проблемы. Но это не означало ничего настолько серьезного, как это видится тебе.

— Тебя там не было, — упрямо сказал Снейп, но по его тону было ясно, что он склонен согласиться с собеседником.

— Что касается общего дела — это вообще не имеет отношения к вашим отношениям. Гермиона — прагматик. Я почти уверен, что она не станет мешать личную жизнь и работу, но если есть возможность укрепить что-то одно с помощью второго, она не откажется от шанса.

Снейп молчал. После паузы Ростов продолжил:

— И посуди сам, стала бы она предлагать это и мне... постой, или ты думаешь, у нее есть какие-то тайные фантазии по поводу нас двоих? — с наигранной заинтересованностью спросил он.

— Ростов, — строго произнес Снейп.

— Отлично, теперь ты сам понимаешь, как глупы были твои сомнения.

— Спасибо, теперь я знаю, что всегда могу положиться на тебя, если мне понадобятся доказательства собственной глупости.

— Рад помочь, друг!

Именно этот момент я выбрала, чтобы войти в гостиную. Прочистив горло, я спросила:

— Извините, но вы скоро закончите?

Снейп, сидевший в кресле, придвинутом к камину, встал и сдержанно кивнул.

— Да, я думаю, мы во всем разобрались. А сейчас извините меня, мне нужно собрать кое-какие ингредиенты в саду. Ростов, — он кивнул своему другу на прощание и вышел.

Но Ростов не торопился исчезать.

— Ну что, все слышала? — спросил он.

Я сперва смутилась, а потом ухмыльнулась и кивнула головой.

— Прими к сведению и не пугай его так больше.

— Да я сама не хочу замуж! — воскликнула я. — Пока что, по крайней мере. Мы слишком плохо друг друга знаем, и мы даже еще не... как это сказать? Не пара. Я просто хочу, чтобы он был рядом со мной.

Ростов понимающе кивнул.

— И предложение мое просто отличное! — добавила я. — Если нам удастся воплотить мою идею в жизнь, это будет бесподобно.

— Да-да, я уже заинтригован. Давай-ка, расскажи мне обо всем поподробнее.

***

Через полтора часа я, в сопровождении профессора Снейпа — или, как теперь я пыталась мысленно его называть, Северуса — шагнула в камин, чтобы переместиться в Англию.

— Вы не обязаны всюду меня сопровождать, — заметила я, когда мы оба оказались в Хогсмиде.

Северус, в облике профессора Вейнса, шел рядом со мной, не отрывая взгляда от виднеющегося силуэта Хогвартса.

— Я не сопровождаю, я охраняю, — ответил он немного рассеянно.

Я решила не развивать эту тему.

— А вот и паб.

— Я вернусь за вами в одиннадцать, — сказал Снейп, внимательно разглядывая Кабаний хвост.

Повернувшись к профессору лицом, я негодующе уставилась на него.

— Что? В одиннадцать — это рано! У нас же девичник, а не детский утренник.

— О, понимаю. Мне приготовить дополнительную порцию Анти-алко-отравительного зелья? — саркастично поинтересовался он.

Я поджала губы, упрямо глядя ему в глаза.

— Профессор...

— Не надо мне тут «профессор»-кать. В одиннадцать я приду за вами.

— В двенадцать, — потребовала я.

— В одиннадцать пятнадцать, — щедро предложил Снейп.

— Двенадцать, — настаивала я на своем.

Подойдя чуть ближе, я попыталась состроить жалобные глазки. Что-нибудь в духе Эмиля.

— Северус, — протянула я.

Снейп остолбенел.

Я подошла еще чуть ближе, оказавшись с ним почти нос к носу.

— Заберите меня в двенадцать, пожалуйста.

— Хорошо, — после небольшой паузы выдохнул профессор.

Триумфально улыбнувшись, я развернулась на каблуках, кажется, случайно хлестнув его волосами по лицу, и поспешила к пабу.

Вслед мне донеслось недовольное «ведьма!».

В пабе меня уже ждали Клаудия, Джинни, Эмиль и какая-то девушка, с которой я не была знакома. Это оказалась одна из сокурсниц Джинни, Ребекка. Поздоровавшись со всеми, я внимательно посмотрела на Эмиля. Он казался несчастным, но ничто в его поведении не выдавало негативного отношения ко мне.

Мы заказали напитки, поделились новостями, узнали душещипательную историю ссоры и примирения Джинни с Гарри и обсудили предстоящую свадьбу.

— А твоя мама не расстроится, когда узнает, что ей так и не довелось побывать на свадьбе единственной дочери? — спросила я.

Джинни чуть нахмурилась.

— Я подумывала о том, чтобы все-таки позвать её. Но так, чтоб она не знала, что это свадьба, пока не началась церемония.

Я посмотрела на подругу с сомнением.

— Ну, предположим, вам это удастся, а что мистер Уизли?

— Его тоже, естественно.

— А твои братья?

— Будет только Рон, потому что он свидетель. Все остальные смогут погулять на праздновании по поводу свадьбы, — ответила Джинни, но я видела, что ей не очень нравится такая идея.

— Тебе не кажется, что это немного нечестно по отношению к ним? Как будто ты ставишь их на второе место. Ты даже профессора Вейнса позвала — а их нет.

Невеста недовольно скуксилась.

— Но мы с Гарри хотим, чтобы это была маленькая уютная свадьба в небольшой капелле, только с самыми близкими людьми. А если мы позовем Билла, надо будет звать и Флер. А та настояла, чтобы мы пригласили её мать!

— Ну а Джордж? Ведь он живет с твоими родителями.

— Значит, Джорджа тоже позовем. А Билла, Перси и Чарли мы просто не успеем вызвать так быстро. Тем более, завтра четверг — они работают.

— Ну хорошо, — согласилась я, — значит, будут мистер и миссис Уизли, Джордж, я с профессором Вейнсом...

— Клаудия, Ребекка, Рон, и Гарри настоял, чтобы был Хагрид, — закончила за меня подруга.

— А как ты думаешь, какое платье мне надеть, — встряла Клаудия, — лиловое или небесно-голубое?

— Мое сливового цвета, — сказала Ребекка.

— О, а у меня есть чудесное аметистовое, — радостно заявила Клаудия, — ты, я и Гермиона могли бы одеться в одной цветовой гамме, это очень красиво. А Рону надо подобрать соответствующий галстук. Герми, у тебя есть что-нибудь темно-пурпурное или цвета индиго?

— Э-э, у меня есть бордовое платье.

— Бордовое ближе к вишневому, или ближе к баклажанному? Я помню только такое сангиновое, ты о нем говоришь?

Я устало посмотрела на подругу.

— Я не имею понятия, что ты имеешь в виду, — сказала я. — Бордовое и есть бордовое. Я, кажется, была в нем на какой-то из вечеринок в университете в этом году. Если мне не изменяет память, на дне рождения профессора Оливье.

— На дне рождения профессора Оливье ты была в моем темно-алом платье, — уверенно заявила Клаудия.

— В самом деле? Тогда я не знаю, как тебе описать цвет моего.

Клаудия закатила глаза.

— Ты можешь придти в любом платье, а мы заколдуем его в нужный цвет, — внесла предложение Ребекка.

— Отлично! — воскликнула Клаудия. — А теперь, Джинни, опиши нам еще раз своё.

Эмиль весь вечер молчал. Я постоянно поглядывала на него, иногда он возвращал мне взгляд, но в нем не читалось ничего, кроме тоски. Ближе к концу девичника, я не выдержала и спросила у него, получил ли он мое письмо.

— Нет, Гермиона, я ничего от тебя не получал. Я был в Румынии у Клаудии, там произошел магический сбой — не все совы долетали до адресатов. Но, кажется, Министерство Магии все исправило. Скорее всего письмо вернется тебе, но ты можешь послать его еще раз.

Я призадумалась — а стоит ли?

— Понятно... а... как ты себя чувствуешь?

— Более или менее, — ответил Эмиль, глядя на меня несчастными глазами.

— Я вижу, — с сарказмом сказала я.

— Нет, правда, мне гораздо лучше. Спасибо Клаудии. Она так помогла мне.

К счастью, Клаудия этого не слышала, так как была занята болтавней с Ребеккой и Джинни, иначе тут же вмешалась бы в разговор.

— Как... как твои чувства?

— Я почти справился с ними, спасибо. Честно, я гораздо меньше люблю его, чем раньше.

Эти слова вызвали во мне сильные сомнения.

— Послушай, ты не должен врать мне. Если ты все еще любишь его, и то, что я сказала тебе, причиняет тебе боль — скажи мне об этом.

Эмиль тяжело вздохнул и отвел взгляд в сторону. Вдруг его лицо изменилось.

— Смотри, Гермиона! — прошептал он, и я повернула голову, чтобы узнать, что так его восхитило.

В паб вошел очень симпатичный молодой человек лет двадцати. Он был худым, невысоким, с длинными вьющимися волосами пшеничного цвета и розовым румянцем на гладких, как попка младенца, щеках. Мягкой походкой он прошел к барной стойке и поздоровался там с другим молодым человеком, гораздо менее хорошеньким, но очень ухоженным.

— Это ангел, спустившийся с Небес, — пролепетал Эмиль.

— Сомнительно, — отозвалась я, — таких на Небесах не держат, у него даже взгляд распутный. Но, кажется, это твой клиент.

Эмиль взглянул на меня удивленно.

— Я думаю, ЭТОТ юноша способен ответить тебе взаимностью. Иди, познакомься с ним.

— Нет, ты что, Гермиона. Я не могу вот так подойти к незнакомому молодому человеку и познакомиться. К тому же, он такой красивый...

— Ну, хочешь, я подойду? — спросила я.

— Нет! — воскликнул Эмиль и залился краской.

Пожав плечами, я стала слушать, о чем говорят Клаудия, Джинни и Ребекка, но краем глаза видела, как Эмиль постоянно поглядывает на белокурого юношу.

Спустя какое-то время я заметила смущенную улыбку на губах моего друга и робкий взгляд, опущенный в пол. Я сидела спиной к бару, но предположила, что настойчивые взгляды Эмиля были замечены и встречены благосклонно. Обернувшись, я заметила, как блондин осматривает моего соседа хищным взглядом. Поморщившись, я обратилась к Эмилю:

— Он смотрит на тебя, как тигр на кусок мяса.

— Правда? — радостно спросил он и бросил еще один скромный взгляд в сторону парня у бара.

Я согласно кивнула. Спустя еще несколько минут этот парень плавной неспешной подошел к нашему столику. Лениво облокотившись о спинку моего стула, он обратился к Эмилю:

— Извините, но мне кажется, я где-то видел вас раньше.

Щеки Эмиля покрылись румянцем.

— Возможно, — ответил он, — я учусь в Стоунхенджском университете.

Я заметила, что девочки замолкли, внимательно наблюдая за молодыми людьми. Джинни и Ребекка казались удивленными, а Клаудия — удовлетворенной.

— Ах, в университете я не бывал, но какой интересный акцент... вы из Франции?

Эмиль кивнул.

— Прелестно. Просто прелестно. Вероятно, именно там мы и виделись. Мой друг, — блондин кивнул в сторону своего приятеля, — тоже бывал в этой стране. Было бы интересно обсудить её и выяснить, где же мы все-таки встречались.

Украдкой взглянув на меня и получив одобрительный кивок, Эмиль встал из-за нашего стола и присоединился к двум молодым людям.

— Теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря, что его можно пригласить на девичник, — сказала Джинни Клаудии.

Вскоре часы пробили двенадцать, и мне нужно было уходить, о чем я и сообщила девочкам.

— Но мы еще даже не все выпили! — воскликнула Клаудия.

— Веселье в самом разгаре, — поддержала ее Джинни.

— Профессор Вейнс уже, скорее всего, ждет меня. Я и так еле уговорила его не забирать меня в одиннадцать.

— Профессор Вейнс? — удивилась Ребекка. — Почему за тобой присматривает профессор?

— Он за мной не присматривает, — ответила я, — просто очень беспокоится.

— Он — её парень, — объяснила Клаудия.

— Тогда почему ты называешь его «профессор Вейнс»? — не унималась любопытная Ребекка.

— Он не мой «парень», — сказала я немного раздраженно, — я просто гощу у него эту неделю. И он уже заждался. Между прочим, я бы и вам не советовала сидеть здесь допоздна, иначе завтра будете выглядеть так, как будто не спали неделю. Особенно тебе, Джинни, стоит лечь пораньше.

Уже уходя, я взглянула на Эмиля, окруженного двумя молодыми людьми. Блондин положил свою руку на плечо моего друга, и они о чем-то мило беседовали. Обернувшись к Клаудии, я спросила:

— Думаешь, стоит оставлять его на попечение этих двоих?

— Он большой мальчик, — ответила подруга, — а мы ему не няньки.

Пожав плечами, я вышла из паба.

Профессор уже ждал меня на улице, и не один, а с Ростовым. Они доставили меня обратно в Оберсдорф, и, отправив меня спать, вместе с Оле устроили посиделки на кухне.

21 апреля, четверг

Следующим утром, быстро позавтракав в одиночестве, я поспешила к себе, чтобы начать собираться на свадьбу. В девять мы с профессором с помощью портключа, который Джинни дала во время девичника, должны были переместиться в капеллу, где проходила церемония. Прихорошившись, я решила убедиться, что Снейп, Северус, я имею в виду, тоже готов. Без пятнадцати девять я постучала в дверь его комнаты. Ответ раздался не сразу. Только после того, как я постучала еще дважды, раздался хриплый голос профессора:

— Кто там?

— Это Гермиона, — строго ответила я, — готовая отправляться на свадьбу Гарри.

Из-за двери послышались неясные ругательства и через несколько томительных секунд вышеупомянутая дверь распахнулась. Профессор, нарисовавшийся в дверном проеме, выглядел, прямо скажем, не лучшим образом: волосы спутаны, покрасневшие глаза того и глядишь закроются под тяжестью век, мантия, кажется, надета на голое тело. В общем, видок у него был помятый. На пару секунд мне даже стало его жалко.

Но потом я уперла руки в боки и строго посмотрела на сонного мужчину.

— Ну знаете ли! — сказала я. — Я вас вчера предупреждала, что сегодня утром нам рано вставать. И помните, что вы мне сказали? Что сами прекрасно помните, какие у нас планы на предстоящий день и, в отличие от меня, знаете меру!

Северус сильно поморщился:

— Тембр вашего голоса очень раздражающ, вы знаете? — сообщил он.

Свирепо взглянув на него, я твердо ответила:

— Через пятнадцать минут жду вас в гостиной, в нормальном виде!

Вслед за чем сильно хлопнула дверью, так, что профессор еле успел отскочить и избежать болезненного удара.

Через обозначенный период времени он, в образе профессора Вейнса, действительно спустился в гостиную — одетый скромно, но со вкусом, с причесанными волосами и более или мене нормальными глазами. Теперь он просто казался слегка утомленным.

Когда мы с помощью заколдованной расчески переместились в капеллу, там уже была Ребекка, Хагрид, Джордж и Гарри. Вежливо поприветствовав Ребекку, приобняв Хагрида, улыбнувшись Джорджу и крепко сжав в объятиях Гарри, я представила всем, кто его еще не знал, профессора Вейнса. Последний вел себя сдержанно, но не гримасничал, и не пытался всем своим видом выказать недовольство тем, что оказался в этом месте. За что я была ему очень благодарна.

— Ну что, Гарри? Ты как? — спросила я у друга.

Он нервно пожал плечами в ответ и скованно улыбнулся.

— Не знаю. Немного волнуюсь. В первый раз все-таки женюсь.

— А Рон где? — последовал следующий вопрос.

— Занимается мистером и миссис Уизли, — взгляну на наручные часы, Гарри добавил, — через пять минут он должен дать им портключ, и они переместятся в комнату, где сейчас Джинни.

— Уверена, все пройдет хорошо, — сказала я, похлопав его по плечу. — Пойду, повидаюсь с Джинни. А ты присмотри за профессором Вейнсом.

С этими словами я покосилась на Снейпа, стоящего рядом со мной и с недовольством глядящего мне в глаза.

— Не волнуйся, он в надежных руках, — ответил Гарри и с улыбкой взглянул на профессора.

Кивнув, я отправилась на поиски невесты. Она сидела в одиночестве перед зеркалом с задумчивым выражением лица, но заметив мое отражение, вскочила на ноги и, развернувшись, бросилась ко мне в объятия.

— Наконец-то! — воскликнула она.

Улыбнувшись, я отстранилась.

— Дай-ка посмотреть на тебя, — сказала я.

Джинни сделала два шага назад, и я, наконец, увидела ее во всем своем великолепии. Она действительно была красива, как никогда. Традиционное пышное белое платье очень ей шло, и макияж был сделан со вкусом, но что мне понравилось больше всего, так это белые цветы в её ярко-рыжих волосах. Я не часто говорю людям комплименты, но в этот раз не удержалась:

— Ты выглядишь просто божественно. Ты самая красивая невеста, которую я только видела.

— И много ты видела невест? — спросила Джинни с улыбкой.

Я хмыкнула. Вообще-то, не очень.

Внезапно в комнате раздался неясный шум и вдруг перед нами возникли Молли и Артур Уизли в сопровождении Рона. На лицах взрослых Уизли читалась растерянность и испуг. Рон казался довольным собой, а заметив меня, еще и расплылся в улыбке.

Раньше в себя пришла мама Джинни.

— Рональд Биллиус Уизли, сейчас же объясни, что здесь происходит! — приказала она.

Улыбка тут же исчезла с лица моего друга. Потупив взор, он ответил:

— Свадьба Джинни и Гарри.

— Что? — с негодованием воскликнула миссис Уизли. — Свадьба будет только через два месяца!

— Нет, мама, — подал голос Джинни, — мы с Гарри решили пожениться сегодня.

Прежде, чем миссис Уизли смогла сказать что-то в ответ, подруга твердо сказала:

— Это наша свадьба, и мы делаем ее такой, какой хотим. Будут только самые близкие нам люди, никакого торжественного банкета — просто семейный ужин. Мы все продумали, и все подготовили. Праздник для остальных гостей в ресторане будет, но сама свадьба пройдет сегодня.

Миссис Уизли не могла поверить своим ушам. Она начала громко возмущаться, ругать Джинни и, заодно, Рона, но в тот момент, когда она набирала воздух в грудь, чтобы продолжить тираду, мистер Уизли шагнул к дочери и обнял её.

— Поздравляю, моя девочка, — сказал он.

И миссис Уизли словно сдулась. Она взглянула на Джинни в белоснежном свадебном платье, и её глаза наполнились слезами умиления. Подлетев к дочери, она тоже обняла её и теперь плакала у неё на плече.

Решив, что имеет смысл оставить семью наедине, я тихо покинула комнату. Как только я вошла в главный зал капеллы, там из воздуха возникла Клаудия. Со своим любимым:

— Ой, я опоздала? — она быстро огляделась вокруг, поздоровалась со всеми присутствующими, и подлетела ко мне.

— Так, надо заколдовать твое платье, — без предисловий сообщила она.

— Может не надо? — жалобно спросила я.

— Надо. Зеленый тебе идет, но мы решили все быть в одной цветовой гамме. Так что дай-ка...

С этими словами она взмахнула палочкой, сделала несколько несложных пасов, и изумрудно-зеленый цвет моего одеяния сменился на фиолетовый.

— Если это все, позволь, — обогнув Клаудию, я подошла к Гарри, беседующему с Северусом и Хагридом.

— Гарри, мистер и миссис Уизли здесь, — сообщила я.

— Как они? Злы?

— Миссис Уизли была сначала, но теперь они все плачут.

Гарри поблагодарил меня за информацию, и вернулся к разговору со Снейпом:

— Так, вы правда считаете, что это дело Снейпа было стоящим?

Я усмехнулась, а Северус сдержанно кивнул.

— Спасибо. Приятно слышать,- ответил Гарри. — Я рад, что люди ценят нашу работу. Хотя, конечно же, главное, что справедливость восторжествовала.

— Несомненно, — отозвался профессор.

Вскоре в капеллу аппарировал фотограф и началась церемония. Рон и Гарри встали у алтаря, заиграл орган, я и Артур Уизли расположились с двух сторон от Джинни. Наша процессия медленно двинулась к жениху и его другу.

Мне подумалось, что мои друзья приняли верное решение: капелла была удивительно уютной и красивой, несмотря на высокие своды и голые каменные стены. Утреннее солнце проникало сквозь витражи в помещение, отбрасывая разноцветные блики на серые камни. В капелле была прекрасная акустика — звуки органа разливались по помещению, не оглушая, но можно было услышать каждую ноту. Вся атмосфера, созданная освещением, звуковым сопровождением и отсутствием большого числа гостей создавала ощущение уюта и... камерности. Это была не официальная церемония, это был светлый праздник рождения новой семьи.

Пока Гарри и Джинни произносили свои клятвы, я взглянула на немногочисленных гостей. И едва не упала, когда увидела, что профессор Вейнс начал трансформироваться в профессора Снейпа. Быстро отведя от него взгляд, чтобы не привлечь чьего-нибудь еще внимания, начала сосредоточенно размышлять. С тех пор, как я разбудила Северуса, прошло около часа... значит, он выпил не модифицированное Оборотное зелье, а простое. И, судя по тому, что он не выглядел удивленным, сделал это намеренно. Значит, он выбрал свадьбу моих друзей для воскрешения. Как мило с его стороны. Стиснув зубы, я одарила недовольным взглядом теперь уже профессора Снейпа. Тот сделал вид, что внимательно наблюдает за церемонией и не замечает моего раздражения.

Когда после заключительного поцелуя, счастливые молодожены начали принимать поздравления от присутствующих, я громко позвала их, встав так, чтобы они оказались лицом ко мне и спиной к Снейпу.

— Гарри, Джинни, вас хочет поздравить еще один человек, которого вы не ожидали здесь увидеть, но, несмотря на это, пригласили.

Все, и молодые, и гости, одарили меня недоуменными взглядами.

— Этот... сюрприз станет для вас полнейшей неожиданностью, но постарайтесь не падать в обморок. Потому что это не приведение, и не видение, это просто образец слизеринской хитрости.

Лица присутствующих все еще выражали непонимание и удивление.

— Кхм, профессор Снейп, — сказала я, и указала рукой на задний ряд, где расположился Северус.

Все медленно обернулись и почти в унисон издали возглас удивления. Фотограф начал судорожно снимать — завтра это непременно окажется в Ежедневном Пророке.

Северус встал во весь свой немаленький рост и довольно ухмыльнулся.

— Мистер Поттер, миссис Поттер, примите мои поздравления, — произнес он, очевидно больше желая поиздеваться, чем искренне выразить поздравления.

— Снейп? — наконец, выдавил Гарри.

И началось. Миссис Уизли запричитала на слишком высокой ноте, чтобы я могла разобрать слова. Хагрид вторил ей басом. Джинни говорила что-то Гарри, стоявшему с приоткрытым ртом. Рон и Джордж выдали несколько крепких выражений. Клаудия пыталась узнать у меня, тот ли это самый профессор Снейп, о котором она так много слышала. И только мистер Уизли и Ребекка с тихим удивлением взирали на происходящее.

— Я думаю, ответы на все вопросы вы сможете узнать во время обеда! — громко сказала я, пытаясь вытолкнуть всех из капеллы.

Поравнявшись с Северусом, я окинула его недовольным взглядом, и прошипела:

— Подождать вы, конечно, не могли.

Тот вопросительно поднял брови и ответил:

— Вы не согласны, что сейчас было самое время? По-моему, очень эффектно. Хотя, вы все немного испортили своим вступительным словом.

На зеленой поляне рядом с капеллой был накрыт стол с угощениями и напитками. Все уселись и начали расспрашивать Снейпа и иногда меня о том, что же все это значит. Когда все утолили свое любопытство и более или менее смирились с мыслью о том, что Северус Снейп живет и здравствует, я громко, так, чтобы всем стало стыдно, сказала:

— Гарри, Джинни, извините, что в день вашей свадьбы все увлечены Северусом, но вы же его знаете, он никогда не любил, если ты, Гарри, оказывался в центре внимания. А все остальные слишком любопытны, чтобы потерпеть с расспросами.

Все присутствующие взглянули на меня с разными эмоциями. Слово взял Снейп.

— Если ты, Гермиона, считаешь, что поступила как «хорошая девочка», то сильно ошибаешься. Ты только что выставила в плохом свете всех гостей и меня, Поттерам указала на то, что никому нет до них дела, а себя своей маленькой тирадой попыталась изобразить лучше других. И после этого ты пытаешься обвинить в тщеславии меня?

— А ТЫ, как всегда, пытаешься спихнуть вину с себя на кого-нибудь другого, — сварливо ответила я.

— А где профессор Вейнс? — вдруг спросила Клаудия.

Воцарилась тишина. Все сначала посмотрели на мою подругу, затем на меня, затем на Снейпа.

— Просто ты, Герми, так разговариваешь с профессором Снейпом, как с Вейнсом прямо, — заметила Клаудия.

— Потому что это и есть профессор Вейнс, — ответила я.

И снова нас с Северусом засыпали градом вопросов. К счастью, поначалу все избегали вопросов на личную тему.

Но после очередного тоста за молодоженов, Гарри обратился к нам с вопросом:

— Вы, кажется, подружились за этот год? — и если в его словах не было подтекста, ибо моему другу вряд ли могло придти в голову, что у нас с профессором Снейпом могут быть какие-то романтические отношения, то в жадных взглядах Клаудии и Джинни явно читался какой-то намек.

— Да... — начала я, но меня перебили.

Словно отвечая на вопрос о погоде или ситуации на рынке ценных бумаг, Северус сказал:

— Мы теперь вместе, — и чтобы ни у кого не возникло сомнений, что имелось в виду, он по-хозяйски положил руку на мою дрожащую ладонь.

Покраснев до кончиков ушей, я уткнулась взглядом в свою тарелку. Клаудия издала непонятный звук, очевидно, означающий радость. Рон подавился едой и закашлялся. Джордж снова выругался, притом очень витиевато. Молли Уизли удивленно воскликнула и начала задавать бессмысленные вопросы, вроде «Что?» или «Как?». Артур Уизли изумленно уставился на Северуса. Гарри, видимо потерял дар речи, и теперь с приоткрытым ртом и выпученными глазами, смотрел то на меня, то на профессора. Схожая реакция была и у Джинни (не зря говорят, муж и жена — одна сатана). Хагрид издал смешок и сердечно поздравил нас. И только Ребекка по-прежнему спокойно, хотя и немного недоуменно, взирала на всех.

— Как деликатно, — пробормотала я так, чтобы только Северус услышал.

— Лучше, конечно же, заливаться соловьем в наивной надежде подготовить к падению рояля на их головы, — ответил он.

Я фыркнула. Потом почувствовала, что губы готовы расплыться в улыбке, и потому судорожно схватила бокал вина и начала пить.

Значит, теперь мы официально вместе. Можно ли быть счастливее?

В это время все начали постепенно приходить в себя и задавать всяческие вопросы, на которые мы отвечали уже не с такой готовностью. На самом деле, интервью прекратилось довольно быстро, когда Северус в своей учительской манере рявкнул:

— Вас это не касается!

Все разом притихли.

— За молодых, — вдруг робко произнесла Ребекка, поднимая бокал.

Недружный хор голосов поддержал тост.

Трапеза продолжалась в довольно странном ключе, но в целом все прошло неплохо. Когда люди перестали обращать внимание на нас с профессором, обстановка разрядилась, и завершился праздник на радостной ноте.

Около двух часов гости начали расходиться. Мы все выбрались из-за стола, и начали прощаться друг с другом. Первой дисаппарировала Ребекка. После этого ко мне подошла Клаудия:

— Ну ты даешь, подруга, — сказала она, — Вейнс-то был старше тебя, но Снейп — это вообще. Я всегда знала, что ты старше своих истинных лет, поэтому и привлекаешь взрослых мужчин.

Я пару раз кивнула, не желая разговаривать на эту тему.

— Он, конечно, далеко не красавец, — тихо сказала Клаудия, — но, черт возьми, его сущность от этого не меняется. Это — тот кто тебе нужен, без сомненья.

Я чуть заметно улыбнулась.

— Наконец-то у тебя появился парень! — воскликнула подруга эмоционально и обняла меня.

А потом, уже перед самой аппарацией, добавила:

— Кстати, мне кажется, Джейсон собирается сделать мне предложение...

Затем засобирались Уизли. Но прежде, чем они ушли, Молли подошла ко мне и тихонько спросила:

— Гермиона, ты уверена, что понимаешь, что делаешь?

Я нахмурилась.

— А что я делаю? — был мой вопрос.

— Северус почти вдвое старше тебя, и...

— Я в курсе нашей разницы, спасибо миссис Уизли.

Молли с сожалением посмотрела на меня.

— Не нужно реагировать так агрессивно, девочка моя. Я беспокоюсь за тебя. Мы все давно знаем Северуса, и то, насколько он сложный человек. Ты уже познакомила его со своей матерью?

Очевидно, ожидаемым ответом было «нет». Но я удивила миссис Уизли, ответив:

— Да.

И это было почти правдой. Тогда на выпускном, я же представила его. Только он выглядел немного иначе, и был представлен как профессор Вейнс. Вздохнув, я добавила:

— Послушайте, я благодарна вам за заботу, но правда, все в порядке.

Молли покачала головой и, попрощавшись, отошла. Отошла она к Северусу и начала с серьезным лицом что-то говорить ему.

Ко мне в этот момент подошел Джордж.

— Я всегда знал, что ты немного сумасшедшая, но никогда не думал, что настолько, — сказал он шутливо.

Я лишь пожала плечами.

— Эх, такая девчонка пропадает из-за такого урода, — тихо произнес он и отошел.

Поджав губы, я встретилась взглядом с Роном. Он немного помялся, но все же подошел ко мне.

В этот момент остальные Уизли дисаппарировали.

— Слушай, скажи, что он пошутил, — попросил Рон, кивая в сторону Северуса, сейчас с видом оскорбленной добродетели в гордом одиночестве стоявшего в нескольких ярдах от нас.

— Мм, в целом, он сказал правду.

— В целом?

— Ну, у нас довольно... сложные отношения, — вздохнув, сказала я.

Рон содрогнулся и, скривившись, произнес:

— Блин, я как представлю, что он тебя целует...

— У тебя хорошая фантазия, — ответила я, — лично я никак не могу себе этого вообразить.

Рон удивленно воззрился на меня.

В этот момент к нам подошли обнимающиеся Джинни и Гарри.

— Я не могу поверить! — воскликнула я с широкой улыбкой. — Вы теперь муж и жена!

— Да, мы тоже не можем поверить, — ответил Гарри, слова явно относились к свалившейся на него информации, и по его тону было ясно, что он еще не решил, как к ней относится.

Я покосилась на Северуса. Он стоял, сложив руки на груди, и делал вид, что рассматривает капеллу. До нас ему, как будто бы, и дела не было.

— Давайте поговорим об этом позже? — попросила я.

Гарри кивнул.

— Хорошо, потому что сейчас нам надо поговорить со Снейпом. Позови его.

— Почему я? — спросила я.

— Ну, потому что ты.

Вздохнув, я громко позвала Северуса. Он со слегка удивленно поднятыми бровями посмотрел на нас и подошел ближе.

— Северус, Гарри хочет о чем-то поговорить с тобой, — сказала я, чувствуя себя глупо.

Профессор взглянул на Гарри.

— Вам нужно явиться в аврорат, — сообщил мой друг, — необходимо официально оформить ваше воскрешение, если вы хотите начать жить как законопослушный маг.

Северус кивнул.

— Конечно, придется провести несколько формальных процедур, на установление личности — то есть, чтобы мы знали, что вы действительно Северус Снейп, зафиксировать, что вы делали последние пять лет и взять кое-какие показания. Придется вносить исправления в дело о вашем оправдании, но не переживайте, то, что вы живы, не значит, что решение суда может быть изменено.

-Спасибо, Поттер, — без каких-либо эмоций произнес Северус.

— Не за что. И... не обижайте Гермиону, — хмуро сказал Гарри и, обняв молодую жену, дисаппарировал.

Рон, окинув меня взглядом, наполненным жалостью, тоже исчез.

Мы с профессором остались одни. Погода была прекрасной, и теперь все тайны были раскрыты. Я была почти счастлива.

— Они привыкнут, — сказал вдруг Северус, стоя рядом со мной.

Я обняла себя и посмотрела куда-то вдаль.

— Да, конечно, — произнесла я задумчиво.

А он внезапно заметил:

— Главное, что ты не стала опровергать мои слова.

Я подняла голову, посмотрела ему в глаза и, чуть улыбнувшись, ответила:

— Думаю, наивно ожидать от тебя более откровенного признания в твоих чувствах, чем публичное утверждение, что «мы теперь вместе». Мне думается, эта фраза войдет в анналы истории, и когда я буду рассказывать нашим детям о том, как все было, я буду смаковать эту фразу, как самое первое признание в любви.

Северус усмехнулся.

— Я имею в виду, если у нас будут дети, — вдруг сказала я, спохватившись.

А его усмешка стала еще шире, вызвав улыбку и у меня.

— Мне кажется, что наша история — это самая странная романтическая история, которую я когда-либо слышала, — заметила я после некоторой паузы.

Северус положил ладонь на мою талию.

— О, значит, ты не слышала историю про профессора Зельцберга и его кошку, — сказал он, заставив меня скривиться в отвращении.

— В чем дело? — издевательски поинтересовался он, прижимая меня к себе еще крепче. — Я думал, ты любишь кошек.

— Не так страстно, как профессор Зельцберг, — ответила я, прикрыв глаза от удовольствия.

И вдруг почувствовала, как его губы осторожно прикоснулись к моей щеке, и мне захотелось заплакать от счастья и любви, переполнявших душу. А когда он поцеловал меня в губы, мне показалось, что меня ударило током. Это было феерично, волшебно, сказочно. Совсем не так, как когда меня поцеловал Дик.

Хм, Дик... сейчас та влюбленность казалась такой смешной. И я была счастлива, что с Ричардом Монтегю у меня ничего не сложилось, потому что теперь никто на свете, кроме Северуса Снейпа, не был мне нужен.

Как пели The Rollin Stones, ты не можешь всегда получать то, что хочешь, но если постараешься, можешь обнаружить, что ты получаешь то, что тебе нужно.

You can?t always get what you want,
You can?t always get what you want,
You can?t always get what you want,
But if you try sometimes, you just might find
You get what you need.

FIN

к оглавлению